Политинформация с Александром Скоканом

– Александр Андреевич, если верить президенту Северной Осетии Дзасохову, группа московских архитекторов приступила к разработке плана реконструкции Беслана.

– В состав «группы архитекторов» я не вхожу. Но могу сказать точно: это скорее инициатива московского правительства, чем Дзасохова. То же самое происходило в Буденновске: столичные проектировщики и строители восстановили ту самую больницу, которую захватили боевики Басаева. Это все вполне естественно. Школа в Беслане, во-первых, была старая, во-вторых, сильно пострадала во время штурма.

– Принято считать, что в России здания гражданской архитектуры практически беззащитны перед возможными атаками террористов. Так ли это?

– А что такое «защищенность»? Мы все еще не готовы к этому вызову времени. Объекты строительства – те же нью-йоркские «близнецы» или наши больницы, школы, театральные центры – становятся объектами террористических атак. Да, в связи со всем этим должны как-то пересматриваться наши профессиональные навыки, нормы. Но что конкретно нужно делать? Вот сейчас очень популярно стекло – эффектный, ультрасовременный материал. Не так давно мы видели, что произошло в Индонезии, где на улице, как раз возле такого здания из стекла и бетона, взорвали машину. В результате дом – как раздетый, один каркас. Теперь всякий раз, когда я смотрю на новые проекты, представляю себе, как все это будет выглядеть после взрыва.

– Иными словами, угроза терроризма может диктовать архитектурную моду?

– Едва ли. Ясно же, что средствами архитектуры от террористов не защитишься. Если ребята заложат адскую машинку в несколько десятков килограммов, рухнет любое здание. Мы можем учитывать силу ветра, снеговую нагрузку, можем заложить дом на семь, восемь, даже на девять баллов – все это более-менее постоянные величины. Но что касается террористической атаки, тут трудно что-либо просчитать. Ну кто еще в 2000 году мог представить себе такой сюжет, что в дом врезается самолет? И кто вправе упрекнуть архитектора, спроектировавшего Всемирный торговый центр целых 30 лет назад?

– Неужели не существует критериев в отношении безопасности строящихся зданий?

– Если вы о противостоянии террористам, то сегодня все это слабо осмыслено. В лучшем случае схлынет мода на стекло, и наши дома станут более угрюмыми – невысокие, вроде дзотов, с окнами-бойницами, толстыми кирпичными стенами. Ну станет еще больше железных дверей и заборов, которых и сейчас хватает с избытком. Все остальные проблемы решаются в иных, более высоких сферах, к которым лично я отношения не имею.

– Короче говоря, никаких радикальных перемен в городском ландшафте в связи с последними событиями не предвидится?

– Думаю, нет. С одной стороны, власти призывают народ быть бдительным, с другой – кричат: «Бандиты нас не запугают! Мы будем жить, как жили». Народ, собственно, так и делает. Вот Лондон в течение нескольких лет жил под постоянной бомбежкой. Один приятель недавно мне подарил выпуск лондонской «Таймс» 1943 года, того самого года, когда я появился на свет. Так вот, три четверти номера занимали самые обычные материалы: свадьбы, разводы, недвижимость, между прочим. И если искать какие-то аналогии, жизнь Лондона военного времени в чем-то похожа на нашу.

– Москву все-таки еще не бомбят

– Я о настроении. Пусть не бомбят. Да оно и не нужно: с точки зрения высокой архитектуры Москва уже сильно пострадала и пострадает еще больше. Происходит вымывание старого города, и повсеместно плодится новодел...

– На той же Остоженке, например.

– А что делать? Во мне, например, с большим трудом уживаются простой обыватель и архитектор. Как обыватель я не могу согласиться практически ни с чем из происходящего в Москве. Как архитектор – принимаю участие в том, с чем только что не соглашался. Но эта раздвоенность, этот дискомфорт, похоже, вещи неизбежные. Жизнь в Москве вообще будет становиться все более неуютной, даже без учета терроризма. У нас люди и так привыкли относиться друг к другу с недоверием. Допустим, на Западе, если человек с вами не согласен, он начнет со слов: «Да, но...», не столько оспаривая вас, сколько уточняя сказанное. В России любое возражение начинается категорическим «нет». Причем ваш оппонент часто почти дословно повторяет все то, против чего возражал. То есть главное – заявить о собственном несогласии. Больше того: существует пафос недоверия. Предполагается, что чем человек опытнее и мудрее, тем подозрительнее он должен относится к окружающим. И пока это так, никаких перемен к лучшему не произойдет. В том числе и в столичном ландшафте, который ведь есть не что иное, как отражение нашего коллективного бессознательного.