Поговори с ней

— Правда ли, что ваши лошади изучают латынь? Что это за эксперименты?

— Никаких экспериментов — просто читают по латыни. А что вы так удивляетесь? Это элементарная школьная программа, называется манежное чтение. С латынью, конечно, не слишком удобно — очень проблематично с гласными. Потом там всякие «дубль V», а принцип заключается в том, чтобы лошадь четко соотносила графический символ со звуком, который она слышит. Впрочем, бухгалтером в юридическую фирму мы ее, конечно, устраивать не будем.

— Зачем лошади латынь?

— Это вообще не для лошади — это для человека, который обязан таким образом научиться учить. Это учит взаимодействовать с лошадью, никогда не повышая голоса и не употребляя никаких тактильных воздействий. Во-вторых, это учит уважению, пониманию того, насколько это на самом деле интересное существо. Потом это дает лошади некоторые основания предполагать, что все-таки перед ней некое разумное существо. Это не она мне показывает, что умеет читать, это я ей доказываю свой интеллект: я ей демонстрирую, что латинские значки на самом деле соотносятся с теми звуками, которые мы производим.

— Как вы относитесь к деятельности людей, защищающих права животных?

— Для меня это такая потеха, все эти попытки защиты прав! Я абсолютно не в состоянии воспринимать это всерьез и знаю, что в организации, занимающиеся этим в общем милым ремеслом, идут люди не то что не яркие и не пассионарные, а просто люди, которые не нашли себя ни в чем другом.

— А как же Брижитт Бардо?

— Ну Бриджитт Бардо… Они мне все симпатичны, но та же самая Бардо и любая зоозащитная организация демонстрируют феноменальную тупость в вопросах иппологии. Мне с ними говорить не о чем, потому что они совершенно равнодушно взирают на явление под названием конный спорт. И при этом готовы лить слезы из-за того, что лошадей отправляют на мясо в где-то Польше.

— То есть за рамками иппологии вас ничего не интересует?

— За рамками иппологии меня ничего не интересует. Я не всезнайка и не считаю это необходимым. Я могу четко охватывать свою тему.

— Ваши телевизионные передачи и материалы вашего журнала носят разоблачительный характер. Это приводит к каким-либо результатам?

— Мы, во-первых, не ждем никаких результатов, потому что понимаем: многие вещи воспринимаются людьми очень тяжело. Особенно когда это связанно с многовековыми стереотипами о том, что такое лошадь, да и любое другое живое существо. Мы занимаемся наукой — воспитанием лошадей. Мы не вступаем ни в какие дискуссии со всей этой конюшенной чернью. Мы не пытаемся никого наставить на путь истинный. Но когда становится известен тот или иной факт, мы его публикуем, если он имеет иппологическое или общественное значение. Часть исследований мы не открываем вовсе. Да, мы показываем подноготную, воздействие, которое оказывает конный спорт, мы показываем особую психологию, особый покрой тех, кто этим занимается на основании психологических исследований академика Бехтерева и многих других. А что их разоблачать — понятно, что они идиоты.

— То есть прямой борьбы вы не ведете?

— Никакая беседа с лицом, которое занимается конным спортом, невозможна. Единственное, что можно с ними обсудить, — это меню на их поминках.

— Как вы оцениваете общественную значимость ваших исследований?

— Значимость огромная. Один из устойчивых стереотипов — эволюционный биологический фашизм. Легкость, с которой убивают живое существо, не задумываясь о его судьбе, душе, интеллекте, либо для того, чтобы сделать из него какашки, либо для того, чтобы позабавиться с ним и убить его в результате этих забав, — эта легкость дегенератизирует человечество и дегенератизирует ощутимо. Лошадь — это тот пробный камень, на котором выясняется и узнается человек, — кто он, какой он. И либо это просто пожиратель жизни, либо это думающий о судьбе мира и о своей судьбе человек.

— То есть вы считаете полезным популяризировать ваш подход к лошадям?

— Мы не будем сами этого делать. Мы сражаемся так, как мы сражаемся, — публикацией научных фактов. Помните коктейль Молотова, которым танки поджигали? Вот есть такой коктейль Невзорова — научные факты, смешанные с самыми чудовищными оскорблениями. И я считаю, что он очень хорошо работает, потому что их танки горят. От них уходят люди, закрываются конноспортивные клубы, их в лицо называют садистами и фашистами. Меняется общественное мнение.

— Вы видите какую-то связь между тем, как устроено общество, и тем, как в нем относятся к животным?

— Любое общество устроено по принципу потребления и эволюционного фашизма: один вид млекопитающих, в течение 28—35 тысяч лет являющийся доминантным на Земле, решил, что на планете, живая история которой насчитывает несколько миллиардов лет, он может полностью контролировать все происходящее, что все должно служить ему. Это, с моей точки зрения, несколько легкомысленно и основано на невежестве. Поэтому, конечно, связь есть.

— Существует ли параллель: где лучше относятся к людям…

— …Там, как правило, хуже относятся к лошадям. Это так. Чем больше фетишизируется существо под названием Homo sapiens, тем больше уверенности, что все должно быть либо сожрано, либо превращено в забаву. Чем больше человек страдает — тем больше он думает. Чем больше он думает — тем больше он понимает, что не все так просто. Возьмите американское общество. Там тупость — закон национального сознания. Более жестокого общества в отношении лошадей трудно себе представить. У нас оно — да, жестокое, но есть оправдания типа пахать либо на лошадях, либо на детях, гражданской войны и прочих глупостей. А там существует такая вещь, как родео. Считается, что родео — это объездка диких лошадей — очень красиво, так? Видите, какая феноменальная серость! На самом деле это тихие, давно привыкшие к истязаниям лошади. И если вы внимательно посмотрите на любую фотографию родео, то увидите, что через паховую область у них протянут так называемый троп, и именно подергивание за этот троп и вызывает бесноватые чудовищные движения, якобы демонстрирующие дикость лошади. Что ощущает при этом лошадь, я думаю, понятно. Это Америка, где очень хорошо относятся к людям и защищают их права.

— Будучи депутатом Госдумы, вы пытались повлиять на законодательство о животных?

— Это абсолютно бессмысленно. Есть 245-я статья про жестокое обращение. Она противоречива и неприменима либо применима ко всему. Тот закон об охране и о защите животных, который собиралась принимать Госдума, был карикатурно маразматичен. Плюс по этому закону пустили мощные лоббистские торпеды набитые сорока миллионами долларов всякие компании, которые занимаются пушниной, мехами, планктоном и так далее. Я помню, это все происходило на моих глазах.

— И как вы действовали в такой ситуации?

— А ничего нельзя было сделать — закон даже не пошел на рассмотрение парламента. Он был завернут во втором чтении.

— Вот сейчас парламент Испании принимает закон, по которому обезьяны будут пользоваться едва ли не такими же правами, как люди.

— Знаете что, Испания за счет того, что у них существует коррида, имеет стойкий имидж этаких живых неандертальцев. Поэтому у них такая забота об обезьянах связана с тем, что, возможно, обезьяны составляют большую часть испанского парламента. Я вижу в этом лоббизм, причем лоббизм обезьяньих интересов.

— Что человеку дает общение с лошадью?

— Знание. Это то же самое, что познание в физике, химии или живописи. То, что дает человеку грамотное умение чем-то воспользоваться и остаться при этом человеком.

— Присутствует ли какая-либо близость на эмоциональном уровне?

— Какая может быть близость на эмоциональном уровне? Послушайте, какую вещь вы мне говорите! Друг мой, вы когда-нибудь слышали лай гиен? А крик гиппопотама? Вот вы как считаете, заяц видит в человеке разумное существо?

— Я так думаю, заяц вообще мало чего считает.

— Те, кто ничего не считал, умерли сорок миллионов лет назад. Глупые эволюцию не переживают. Так вот, уверяю вас, что ни одно живое существо не считает человека разумным. Только мы полагаем, что о нашем разуме каким-то волшебным образом должно знать все живое. А с точки зрения представителей другого вида, у нас нет внятного способа передачи информации, потому что те звуки, которые издаем мы, — для лошади равны звукам, которые издает гиппопотам для вас. И вот когда человек приходит к лошадям, к волкам, к верблюдам — будто бы все они должны знать, что он существо разумное. Это как опер, который идет на задержание, а пистолет и удостоверение забыл и требует, чтобы все перед ним прямо стелились. Ни оружия, ни ксивы — но я же мент! Так и человек чаще всего не в состоянии доказать свой разум и сразу переходит на грубые формы — он издает нечленораздельные звуки, заставляет совершать непонятные действия. Это очень болезненно и неприятно осознавать, но, уверяю вас, в глазах огромного количества живых существ человек — это неразумное существо. Лошадь воспринимает свой контакт с человеком, как вы бы восприняли соседство с буйнопомешанными в сумасшедшем доме, когда вас мычанием и толканием заставляли бы поднимать ноги, таскать на себе кровати и т.п.

— Это относится и к вашей Hautе Ecole?

— Не совсем. Первейшая обязанность школы — объяснить лошади, что человек разумен. Это очень унизительно, но без этого никаких отношений не сложится. Тогда через какое-то время лошади начинают предполагать, что, возможно, какой-то разум — забавный, конечно, но какой-то в этих существах есть.

— Чему может научить общение с лошадью?

— Я не знаю ответ на подобные вопросы. Мое дело поддерживать традиции школы, передать эти знания тому, кто будет этого достоин, заниматься наукой, не ставя перед собой глобальных задач. А если проводить какие-то простые аналогии, то есть люди, которые берут в руки скрипку и издают чудовищное пиликанье, а есть люди, которые с помощью той же скрипки выводят мелодии невероятной красоты, и тут выясняется, что есть гармония, диезы, бемоли и т.п. Примерно такие ощущения возникают, когда вы правильно взаимодействуете с лошадью.

— Вы единственный, кто не работает с железом?

— В рамках школы — да. Среди тех, кто занимается сложными школьными элементами, используя все технологии и методики школы с XVII века, есть еще такой Пат Парелли, человек очаровательный, но действующий в рамках другого учения — НХ, считающего, что нужно как можно большее количество лошадей приспособить под как можно большее количество задов. Для нас такая демократизация невыносима, мы против. На лошади вообще не надо ездить. Это можно делать в исключительных случаях — как в балете, знаете, существует тур ан лер, подброс с поддержкой, когда партнер может поднять, прокрутить, пронести. Но это не значит, что он готов носить на себе балерину за пивом. Спина лошади абсолютно не приспособлена для такого груза, и ни к чему, кроме анатомических расстройств, это не приводит. И вообще, лошадь не должна быть доступна. Мало ли кто чего хочет?

— Будь ваша воля — какие условия вы бы поставили перед людьми в отношении других живых существ?

— Мы не обсуждаем вопросы моей воли, дорогой мой, потому что все, что моя воля может сказать, к сожалению, не может быть опубликовано в вашем журнале.