“Погода уходит», – тихо прозвучало на задворках съемочной площадки. Что-что? Как уходит? Кто сказал? Профессор Беляев? Штормовое предупреждение? И полетело, и понеслось! Ястребом метнулся на площадку осветитель с 50-килограммовым софитом на голове. «Скорей, скорей переодеваться!» – заорали костюмеры.
А я бы рада, да чувствую: чьи-то цепкие руки впились в позвоночник и не дают пошевелиться. Обернулась – звукооператор. Под футболку мне залез и ищет, где лучше микрофон пристроить, чтоб в кадре не было видно.
«Погода уходит!» – кричал режиссер, и мы знали, что это серьезно. Представьте себе: есть у вас двадцать, к примеру, серий, из них сцен десять нужно снять на этой площадке. Все подготовлено и оплачено добрыми продюсерами: свет, камеры, арендаѕ И вдруг – погода уходит.
– Начали! Начали! Саша, давай заламывай руки и тащи сюда!
Я только открыла рот, чтобы спросить у режиссера, а что, собственно, делать мне, как всенародно любимый артист Александр Юрьевич Домогаров обрушился на меня с высоты своей востребованности, заломил руки и куда-то поволок. Тут же по бокам пристроилась рота автоматчиков. Что все это значит, я не поняла, но соответствующее случаю лицо все же состроила. И даже как-то весело стало. Как будто я Зоя Космодемьянская. Да что там Зоя! Жанна д’Арк, не меньше! Собралась уже прочесть им монолог про то, что всех нас не перевешаешь и все такое. Режиссер помешал.
– Стоп! – кричит. – Саша! Кого ты тащишь?
– А кого надо?
– Ну не лирическую же героиню!
Лирическими героями мы с Сашей служили в одном театре лет десять назад.
С десяти утра и до одиннадцати вечера словами разных авторов мы, как два дятла, твердили друг другу про любовь. Это как жить годами с нелюбимым мужем, да так, чтоб никто не догадался, а еще и ставили в пример глубину и чистоту ваших отношений.
Не то чтобы любимый многими Александр Юрьевич Домогаров мне не нравился, только в настоящей любви все не так просто, как хотелось бы. Поэтому я Сашин порыв прекрасно понимаю. Если б мне представилась возможность заломить кому-то руки, я бы тоже не раздумывая бросилась именно к нему.
– Оставь Ольгу в покое. Полковника веди! – закричал режиссер.
Саша расстроился, но меня отпустил.
– Михал Осич, а мне что делать?
– А ты к любимому бросайся, обнимай его, плачь, хохочи.
– А кто у меня любимый?
– Вон стоит.
– Бог с вами! Я мужика этого первый раз в жизни вижу!
– Перестань! Погода уходит, штормовое предупреждение!
– Я не шучу! Он из другой какой-то серии. Я с ним ни разу не встречалась.
– Значит, встретишься еще.
– Когда, если сегодня последний съемочный день?
– Потом поговорим. Сейчас шторм начнется. На исходную. Мотор!
И началось. Автоматчики и Саша крутили бандитов. А я бросилась на шею назначенному любимым мужику. Человек он оказался приятный, воспитанный. Очень мне обрадовался. Говорил какие-то слова. Я сначала вела себя скромно, а потом думаю: чего я, действительно, как маленькая! Ну и что из того, что раньше я его не видела, не знала и, может, исключительно по своей человеческой глупости и черствости не успела полюбить? Теперь-то уж поздно. Погода уходит! Штормовое предупреждение.
Вдруг самозванец протянул мне руку и говорит:
– Я твой любимый и есть, даже не сомневайся.
– Почему?
– Потому что любимый – это тот, кто держит тебя за руку во время шторма.
– Так просто?
– Конечно! Все остальные слова – простые или сложные, брошенные наугад или сложенные в красивые фразы. Только они ничего не стоят. Они не спасут тебя от бури.
Мы засмеялись, обнялись. И погода ушла.
Ольга Толстецкая