Иллюстрация: Holly Stevenson
Такое подозрение, что меня подсиживают. Вроде бы еще совсем недавно до всей нашей журнально-газетной возни никому не было дела. Ниша, как выражаются маркетологи, была вакантной. И по моим прогнозам, ситуация с этой нишей должна была оставаться такой еще долгие годы. Один из негласных законов СМИ — о конкурирующих изданиях либо ничего, либо что-нибудь совсем коротко и желательно плохо. Газеты еще могут написать о журналах, а журналы о газетах, но чтобы в газете писали про газеты, а в журналах о журналах — для этого нужны были какие-то очень информационные поводы.Но у нас, как утверждают вдруг откуда-то набежавшие эксперты, происходит «передел рынка печатных изданий». И вот свинки замяукали, кошечки захрюкали, все законы отменили, и «Коммерсант» пишет о продаже «Известий», «Известия» о перестановках в «Коммерсанте», и вместе они следят за каждым шорохом в редакциях «Московских новостей» и «Огонька», а также пишут о том, что стоит за экспансией издательского дома Родионова, скупающего всевозможные залежалые бренды. Я в такой сумасшедшей обстановке работать отказываюсь. Мало того что про это печатают теперь на первых полосах, так еще всякие спецкоры с колумнистами, получающие по четыре доллара за строчку, теперь лишь медийной критикой и занимаются.
Вопиющий пример — спецкор «Коммерсанта» и автор книги о Путине Наталия Геворкян. Я ее упоминала в предыдущей колонке, но, повторяю, пример вопиющий. Недавно Наталия написала в Газета.ру колонку под названием «Вася» (мой заголовок на ту же тему был все-таки круче — «Пьяный Вася»). Это был «почти некролог» на отбытие гендиректора ИД «Коммерсант» Андрея Васильева в Киев. Текст буквально вышибал слезу. Но не оставляло ощущение, что я это уже где-то читала. Потом вспомнила где: совсем недавно в тех же «Московских новостях» такой же «почти некролог» того же автора, только не про Васю, а про Егора — то есть Егора Яковлева, бывшего главреда «МН». Прочитав внимательно эти заметки подряд, я могу давать мастер-классы на тему «Как написать „почти некролог“ про вашего экс-босса». Начинать надо с картины, иллюстрирующей запредельное хамство начальника: «Вася сидит, закинув на стол ноги… и, отправляя в рот порцию сухофруктов, причавкивая, произносит: „Видишь ли, Наташечка… когда ты еще была журналисткой“. Или так: „А почему, собственно, вы расстались с мужем?..“ Егор держал паузу. И я держала паузу. Интересно, думала я, этот седеющий красавец всегда лезет в душу неизвестных ему девушек, которые пришли наниматься на работу. Да пошел он…» Использование нецензурных слов создает доверительную атмосферу, например: «Дальше следует довольно популярное объяснение, почему писатели нам, бл…, в газете не нужны, а нужна фактура» (это про Васю) или так: «Ну не может такую газету делать какой-нибудь м…дак, решила я и со свойственной молодости наглостью вломилась в кабинет» (это про Егора). После картины, иллюстрирующей хамство редактора, нужно объяснить, что с нами, журналистами, только так и можно: «„Мордой об стол“ стало моей школой. В моем случае — единственно правильной». Или: «Он как-то так ухитрился выстроить отношения, что каждый раз, начиная писать текст для „Коммерсанта“, я чувствую себя пацанкой, а вовсе не обладательницей „Золотого пера“». В середине должен произойти слом: выясняется, что этот тиран и сумасброд на самом деле все время о тебе незримо заботится: «Я (то есть Вася) никогда не попрошу тебя вылезти на шатающийся карниз с риском, что ты навернешься… и сломаешь себе шею… И никогда этого не сделал». Или так: «И я вдруг узнаю, что когда сбежала без спросу в Армению… Егор искал меня и требовал, чтобы меня немедленно отправили обратно в Москву. „Не надо девочке смотреть на эти ужасы и трупы“». Важный, хоть и малообъяснимый момент — это тема перелома костей. В некрологе про начальника Васю ломается шея, в некрологе про начальника Егора ломаются ноги. В финале автор с долей фамильярности должен поклясться в верности наставнику: «Плевать мне, где он (то есть Вася)… Есть самолет, есть интернет, есть то, чему я у него научилась, и он вправе в любой момент этим воспользоваться». Или так: «И я никогда не могу ухватиться за эту… профессиональную планку и опустить ее хоть чуть ниже… потому что 15 лет я все время учитываю, что ты (то есть Егор) можешь прочесть написанный мной текст». Занавес.
В данном случае Наталия Геворкян свою планку таки приспустила. Но при этом придется согласиться, что с таким главным редактором в стиле жесткого садомазо работать гораздо интересней, чем, например, с тихим ангелом. Я вот все же не могу понять, как, например, могла возникнуть идея вернуть в несчастный «Огонек» тишайшего Виктора Лошака. Он одно из самых трогательных существ на медийном рынке. При виде его слезы сами собой наворачиваются на глаза. Работать с ним одно удовольствие — некоторые журналисты умудрялись год не появляться на работе, получая при этом зарплату и нежные выговоры: «Вам у нас неинтересно?» Лошак мог терпеливо ждать, когда спецкор выйдет из трехнедельного запоя и таки закончит материал. У него добрые глаза и ласковый тихий голос. Но в этих глазах и в этом голосе завораживающая пустота. Я спросила человека, проработавшего с ним много лет: «А вот что ему интересно? Что он любит?» Человек надолго задумался, а потом воскликнул: «Вспомнил! Он почему-то всегда любил баскетбольные мячи». Не дай бог никому такой строки в «почти некрологе».
