Почему я не верю Михаилу Прохорову

Два раза Михаилу Прохорову удавалось убедить меня в том, что при всех «но» нужно пойти и проголосовать за него. И вот он пришел за мной в третий раз — c новой партией, Макаревичем, Пугачевой, Барщевским и выступлением на съезде, которое практически полностью было посвящено национальному вопросу.

Когда он возглавил «Правое дело», никакой Болотной еще не было. Было ощущение, что Путин — это надолго. Тем, кого такая ситуация не устраивала, оставалось либо капитулировать и уезжать, либо биться головой о стену 31-го числа, либо идти на компромисс. Вынести Путина за скобки и давить на то, что правящая элита у нас громоздкая, всосала в себя все, но при этом не представляет вообще никого. Другими словами, средний класс признает власть, но хочет быть в ней представленным. Если ему не дают выдвигать политиков самостоятельно, то пусть сами предложат политиков, которые выразят его интересы.

Тогда нам дали Прохорова. Он говорил, в общем, правильные вещи. Кто хочет больше работать, тот должен больше получать. Чтобы решить конкретную проблему, нужно уметь договариваться. Церковь должна быть последовательно отделена от государства. Человек должен быть в центре политики государства. Губернаторов и мэров нужно выбирать. И так далее, нормальная повестка дня, только без перехода на личность Путина.

Был резон закрыть глаза на то, что этого перехода не было. Либеральную интеллигенцию год за годом из политики выдавливали, а средний класс не впускали. Проголосовать за Прохорова вовсе не означало присягнуть ему, записаться в сторонники и добровольные агитаторы. Это означало просто постучаться в дверь системы со словами: «Вот мы, мы есть, нас немало, так что давайте, двигайтесь!»

Никто двигаться не стал. Для правдоподобия Прохорову требовалось больше свободы и самостоятельности, но наверху ему этого дать не могли, а он никак себя от «верха» не обезопасил.

Он не успел себя дискредитировать — напротив, в глазах многих он набрал очки, не сдав Евгения Ройзмана. Но прошла неделя после разрыва с «Правым делом», прошла вторая, третья, началась думская кампания, и политик Михаил Прохоров начал заканчиваться, оставалась только притча о двухметровом бизнесмене, которому предложили нечто, ему этого захотелось, и как только ему захотелось, так у него сразу же это и отняли. Мораль: не играй с шулерами. Прохоров в этой притче был, конечно, хорошим парнем, вызывающим сочувствие.

Он мог бы поддерживать кипение, судясь, митингуя, набивая твиты и выкладывая в сеть луки из автозаков. Вместо этого он прилег на дно, а затем, уже в декабре, вдруг вынырнул как батискаф, собрал подписи и зарегистрировался в качестве кандидата в президенты. Григория Алексеевича Явлинского, многолетнего, вполне системного критика власти, — не зарегистрировали. А Михаила Дмитриевича Прохорова, который еще недавно по радио и телевидению клеймил Суркова, отнявшего у него партию, –- зарегистрировали.

Было ясно, что там, наверху, дали Прохорову добро (или «дали задание» — мнения на сей счет были разными). Во второй раз, как весной. Только страна с весны переменилась. Люди требовали немедленных реформ. И если бы люди тогда выдвинули единого кандидата, у истории политика Прохорова не было бы никаких интересных продолжений.

А продолжение случилось. На съезде своей «Гражданской платформы» Прохоров говорит теперь, что сторонников у него — свыше пяти миллионов. Именно столько было тех, кто проголосовал за него в марте.

Тогда шла борьба цифр: нас собралось на площади 80 тысяч, менты сказали, что 20 тысяч, а на Поклонной горе целых 100 тысяч болели в тот час за Путина. Кампания Прохорова была совершенно нелепой. Ею занимались журналисты, а не профессиональные политтехнологи. Однако Прохоров повторял все хорошие и правильные тезисы предыдущей — несостоявшейся — ­­кампании, но, кроме того, подчеркивал, что хочет представлять интересы протестующих, и уже ходил, раз за разом ходил на митинги, выступал с трибуны, приводил с собой людей.

4 марта я пошел в «Навигацкую школу» и поставил за Прохорова галочку. Надежды на второй тур не было. Хотелось, опять же, постучаться, просто на сей раз к констатации, что «это мы», добавлялось еще, что мы рассержены.

5 марта Михаил Прохоров выступал на Пушкинской площади. Он нам что-то обещал. Потом он поздравлял с победой Путина. Это были дни, когда мы последний раз видели Прохорова-политика. Батискаф вновь погрузился в пучину.

Пять миллионов человек… Казалось, что это много. Казалось, что кампания — кампанией, Кургинян — Кургиняном, уральские рабочие — уральскими рабочими, но вернется обычная жизнь и старый режим поймет, что страна изменилась, что средний класс — это не фантом, а миллионы конкретных голосов «за». И «против» Оказалось, что вполне можно игнорировать эти пять миллионов, а с особо рассерженными продолжать борьбу.

И вдруг Михаил Прохоров появляется вновь, рассуждая о том, как нам обустроить Россию.

Вместе с ним выныривает и образ «правильной политики». Такой, в которой левый против либерала, низкие налоги против высоких, рынок против государственной экономики. И вместе с ним выныривает компромисс той самой весны, когда казалось, что Путин надолго и нужно выносить его за скобки.

У Прохорова есть деньги. Их нет у оппозиции. Это очень существенное различие, если вести речь о политике. Просто он появляется — все такой же, с той же жестикуляцией, с теми же аргументами, — и кажется, что ничего не изменилось, на дворе все тот же 2011 год, все те же лица на съезде «Правого дела». И Путин стоит, как утес.

И, главное, не изменился ты сам. Ты прежний. Ни опыта внезапных надежд на то, что все может измениться уже скоро. Ни опыта разочарований. Ни ощущения силы, ни чувства бессилия.