Такого я раньше никогда не видел. Девушка лет двадцати пяти, в брючном костюме, на высоких каблуках, с раскрытым зонтиком и — на старом велосипеде без рамы. Каблуки, велосипед и зонтик — когда я впервые увидел это, до меня наконец-то дошло, что я живу в деревне.
Все случилось очень быстро. Один знакомый предложил мне помочь ему поднять молочную ферму, пообещав сносный заработок, жилье и свободное время. К нашему обоюдному удивлению я сразу согласился. Впрочем, этого стоило ожидать. Работы по просиживанию штанов в офисе да и собственного жилья в городе у меня уже давно нет, а тут что-то совсем новое и красочные перспективы.
Я залил бензин в свой красный советский джип, захватил небольшой пакет одежды и через пару часов оказался в небольшой деревушке на побережье Азовского моря. Десять улиц с юга на север, десять — с запада на восток, несколько дорожных знаков, ни одного светофора, поросшая желтым камышом речушка и разбросанные на задворках ветхие корпуса ферм.
Все мои знакомые считают, что это полный идиотизм, хотя и немногие высказывают это вслух. Я и сам не могу до конца понять, что я тут делаю и что именно мне нравится в этой сельской жизни. Я встаю в лучшем случае в 6 утра, хотя до этого раньше 10–11 глаз не открывал, и до обеда мешу грязь и навоз на ферме. Я осваиваю новый для себя диалект сельского и хозяйственного русского языка и уже начинаю на нем говорить. Я проверяю сводку (количество надоенного молока), солому в базу (заграждение для скота), растел (рожденных за ночь телят) и расход (корм для скота). Потом отвожу трактористам рацион (список ингредиентов для приготовления корма) и, пока они измельчают и смешивают корм для крупного скота, в строгой пропорции смешиваю зерна для телят. Это особое детское питание мы ароматизируем черной патокой, заслужившей особого внимания.
Все мои знакомые считают, что это полный идиотизм, хотя и немногие высказывают это вслух.
Патока — густая липкая смесь темно-коричневого цвета, отходный продукт при производстве сахара. Наш двухметровый и двухсоткилограммовый ветеринар Василий окунает палец в бочку и, облизывая его, всегда говорит: «Шоколад». Я однажды тоже попробовал: сладко, но невыносимо терпко и горько. Когда мы привезли патоку на ферму, зашушукала вся округа. Теперь в поселке все знают, где у нас хранится то, на основе чего получается самогон высшего класса. Поэтому, открывая замок амбара, я каждый раз надеюсь, что в бочке с тонной продукта осталось хоть что-нибудь.
Так в повседневных делах и заботах проходит половина дня, и тут уже собственный желудок требует еды. В станице есть несколько магазинов, но всухомятку каждый день обедать грустно — вот и приходится время от времени ездить в столовую. По чьей-то прихоти для нее выбрано самое неудобное расположение — в 10 километрах от самого поселения. Зато арт-директор заведения в интерьере идеально передал настроение настоящего сельского кафе. Тяжелая дверь с холодной железной ручкой, просторное, остекленное до половины помещение, белые марлевые занавески, выкрашенный двадцатым слоем зеленой краски промышленный холодильник в углу, погнутые алюминиевые вилки, кружки с отломанными ручками. И, конечно же, вешалка-каракатица у входа. Повара тоже стараются: от супа я обычно вообще отказываюсь, а в тарелке второго блюда вместо мяса всегда нахожу граммов двести дробленых костей. А что еще делать? Это лучшее кафе в радиусе 30 километров.
После обеда начинается борьба с процветающей здесь советской системой. Чтобы залить в бак 20 литров колхозного бензина, нужно подождать, пока диспетчер сделает соответствующие записи в пяти журналах, потом дважды расписаться, заправиться на частной заправке и вернуть чек диспетчеру. Кругом бумажная бюрократия. Накладные для перевозки собственного сена или кормов с одной фермы на другую, ежедневный отчет государству о надоях, десятки подписей на заявке для приобретения даже самых простых лекарств. В срок ничего не выполняется. Кажется, что все вокруг хотят только одного — внести какие-нибудь нелепые изменения в любой, пусть даже идеальный проект, чтобы результат оказался непригодным.
Уже в потемках с потухшим настроением я еду в ближайший городок, где, кроме темных улиц и разбитых дорог, ничего нет. В станице сложности с жильем, вот я и вынужден мотаться за 30 километров, чтобы переночевать.
Не спрашивайте, чем мне нравится эта сельская жизнь. Я и сам еще не понял. Деревня для меня как опасный спуск по крутой горной тропке на велосипеде. Я мчусь вниз и вижу парочку фазанов, воркующих на газопроводе, скачущих зайцев или перебегающих через шоссе лисиц, иногда слышу вой волков. Пока я в седле, я сосредоточен на том, чтобы не разбиться; у меня нет времени и возможности подумать обо всем и все взвесить, но есть уверенность в том, что я на своем месте. Как и та девушка на каблуках, добирающаяся до работы с раскрытым зонтом и на велосипеде. Здесь, в деревне, все так ездят. Это норма.