Партия, дай порулить

Выглядит он немного ­комично. Хотя какой тут смех, если человека только вчера выпустили под подписку.

Я подхожу к другому ­кандидату — Изабель Магкоевой из Российского социалистического движения. Магкоева стоит с коробкой с прорезью — собирает деньги для Комитета помощи узникам 6 мая. У нее большие, немного печальные глаза и ослепительная улыбка — только она почти не улыбается.

— Деньги мы собираем с самого начала, с 12 июня, но, к сожалению, через интернет приходит очень мало. Остается ходить на митинги, хотя сегодня я выступать не могу — кандидатам нельзя. Если будет возможность — кто-нибудь выступит, скажет, чтобы давали деньги.

— А вы следите за выборами?

— Не плотно слежу — у меня нет выходных, я сегодня работала с утра, преподавала. Слышала, что сайт атакуют, но, думаю, они справятся как-нибудь.

Каждые пять-десять минут к ней подходят люди, чтобы вытащить разные суммы из очень разных на вид кошельков. Стоять возле Магкоевой неловко — кажется, что я мешаю ей делать нужное дело. Изабель просит у знакомых листовки, но листовок нет.

— Ужасно, листовку про узников все время приходится перепечатывать, потому что в ней все больше и больше людей. Скоро целая книжка будет.

Я спрашиваю, не опасается ли она за свою собственную свободу: сайт под атакой, НТВ подклю­чило тяжелую артиллерию, на выборы нешуточно давят. И еще — не зазорно ли ей объединяться с националистами?

— Я думаю, — говорит Магкоева, — что в России человек с хотя бы мизерным уровнем политизации должен быть готов сесть. Участие в выборах вряд ли опасно — если держаться среднего уровня, риск, наоборот, снижается. Опаснее быть низовым активистом или суперлидером, как Навальный с Удальцовым. А националисты мне отвратительны. Но ситуация такая, что без них не получается. Это не значит, что мы переругаемся. У них будет, скажем, 10 мест, и они будут говорить на митинге об ограничении миграции. Зато мы скажем о социальных требованиях.

Ее перебивает юркая морщинистая старушка в расписанном лозунгами фартуке. Трясущимися руками она выгребает из карманов мятые тысячные купюры.

— Ничего себе, — говорит Изабель, — вы уверены? Может, это много для вас?

— Ребята, мне 80 лет, я сыта, одета. Кое-что, конечно, с чужого плеча, и ботинки вот не мои, но это важнее.

Сцена напоминает агитку: старушка запихивает средства для зэков в коробку, которую держит молодая красавица. Только это не агитка и такого не увидишь и в Нижнем Субансири. Руки у старушки дрожат так, что белая ленточка на запястье летает из стороны в сторону. В это время на избирательном участке в Челябинске ФСБ конфискует компьютеры.

Самый, пожалуй, популярный герой дебатов на «Дожде» — это их модератор, Юрий Сапрыкин. Я встречаю его у входа на участок.

— Я вчера говорил со своим старшим сыном, и он совершенно исчерпывающе описал историю последних 9 месяцев. Они с классом неделю назад ­начали джихад против учительницы математики — им кажется, что она не считает учеников за людей, обзывает, оскорбляет и не дает учиться. Дети составили инициативную группу, начали бороться, чтобы ее свергнуть. В результате учительница осталась, но над ними теперь тотальный контроль. Вот что вы пропустили в России — тут все собрались свергнуть учительницу математики, в итоге она осталась, а все оказались под колпаком. Собственно, эти выборы — это способ отпрыгнуть куда-то вбок. Не бодаться с учительницей — все равно она не уходит, — а как-то отойти в сторону, придумать небольшое виртуальное государство и избрать там парламент. Дальше оказывается, что эта невинная затея подпадает под все методы тотального контроля: нашисты, эм­эмэмщики, DDoS-атаки. Сейчас все в полной панике, и кажется, что даже эта затея каким-то образом придать движению смысл, энергию и затащить в него новых людей может провалиться с треском.

На участке на «Красном Октябре» тихо — нашисты ушли, сайт для голосования по-прежнему не работает. Кучка молодых людей с айпэдами обсуждает последние твиты: ЦВК принимает решение о продлении голосования еще на день. Юноша с беджем «Организатор» на узком пиджаке говорит, что не знает, чем будет заниматься КС, если его вообще удастся выбрать.

— Дела найдутся — я за будущее не скажу, я могу отвечать только за то, что я сам здесь делаю, это моя зона ответственности, за которую меня будут потом хвалить или судить.

— Я выступал на проспекте Сахарова 24 декабря и говорил, что каждый человек должен начертить зону своей ответственности и в меру сил пытаться в этой зоне что-то делать. За базар нужно отвечать — и когда Пархоменко позвонил мне, чтобы предложить баллотироваться в КС в составе «Гражданской платформы», у меня полминуты ушло на то, чтобы оценить, входят ли эти выборы в зону моей личной ответственности.

Замдиректора института Михаил Гельфанд, отвечающий, по-видимому, за популярность выражения «зона ответственности» у молодежи, сидит в крошечном кабинете, дверь которого украшает распечатанная на принтере цитата из Галича: «Начальник умным не может быть, потому что не может быть». На полках — беспорядок из пожелтевших газет, книги и разрозненные ящики из каталожных кубов. На стене — толстая гирлянда беджей с научных конференций — такие коллекции проходок любят собирать профессиональные звуковики и осветители. Рядом — бубны, дудочки и странные музыкальные инструменты. Гельфанд настолько похож на классического ученого, что невольно задумываешься, не нарочно ли он культивирует этот образ — растрепанная шевелюра под стать грандиозной бороде, теплая жилетка, курительная трубка на подставке рядом с монитором. Один из четырех главных победителей теледебатов, он казался на них не только новым, незаезженным лицом, но и человеком, способным чрезвычайно здраво, немногословно и убедительно говорить о проблемах образования — и это было интересно именно потому, что позволяло выйти за пределы вечно повторявшейся мантры о демонтаже режима. Спрашивая про кандидатов от МММ, я знаю, что Гельфанд должен быть зол на Мавроди: тот призвал своих подопечных голосовать в том числе за профессора (в последние дни голосования участники МММ стали тысячами регистрироваться и голосовать так, как им указывал Сергей Мавроди; перед этим кандидатов от МММ не допустили к выборам. В ЦВК были уверены, что руками Мавроди власть пыталась не то сорвать выборы, не то нарушить последующую работу КС. — БГ).

— Доводы, которые были приведены ЦВК, мне показались, в общем, вполне убедительными. Мавродикам не дали зарегистрироваться потому, что они просто зомбики. Это неминуемо — на любых выборах есть критерии, по которым людей допускают или не допускают, это вполне разумно.

— Но ведь и их избирателей не допускают — насколько я понимаю, оттого что они структурированная секта, которая принимает решения по приказу своего главаря, этакий vote-bank. Может быть, вы, как человек, хорошо разбирающийся в больших числах, поясните мне — как же быть, когда дело дойдет до всеобщих выборов, где тоже будут «банки голосов»? Это же не ставит под сомнение всю идею всеобщих выборов?

— С мавродиками проблема в том, что их шантажировали, то есть они принимали подневольные решения. Давайте возьмем наши обычные выборы. Там ездят «карусельщики», вбрасывают, переписывают числа. Я могу вам вернуть ваш вопрос — не ставит ли это под сомнение модель всеобщих выборов? Это ситуация с непрерывным спектром, и действительно в какой-то момент нужно проводить черту. Тут дело не в больших числах, я как раз, как человек, понимающий в биологии, знаю, что в ней очень мало абсолютных истин. Классический пример: кошка и собака — это разные виды, а вот собака и волк — это разные виды? В биологии мы довольно часто имеем дело с такими непрерывными спектрами явлений, которые нужно каким-то образом структурировать. Здесь то же самое. Выборы становятся легитимными не тогда, когда они четко соответствуют процедуре, потому что по большому счету ясно, что на все случаи жизни процедур не придумаешь, а когда проголосовавшие признают их легитимными. Подавляющее большинство людей согласится с тем, что ситуация с Мавроди — это очевидная провокация. Нужно уметь уклоняться от провокаций.

— Вы думаете — получится?

Кабинет юриста фонда Навального Любови Соболь меньше всего похож на комнатку Гельфанда — это чистое, просторное помещение со светлыми стенами и почти пустыми канцелярскими столами. Кроме монитора на столе у Соболь только папка с бумагами, пара конвертов, Гражданский и Уголовный кодексы да розовые скрепки. В соседних кабинетах пусто — все-таки вечер субботы. Сама Любовь заехала поработать прямо с Трубной. Начинает она с новостей: Леонид Развозжаев, еще утром «находившийся в безопасном месте», арестован неизвестными в Киеве.

— Митинг изначально согласовывали для того, чтобы поддержать выборы в координационный совет. Но в связи с событиями, которые произошли за последнюю неделю, в частности с задержанием Кости Лебедева, его посвятили и политзаключенным. Я думаю, задержания связаны и с выборами в координационный совет, и с их политической активностью. Я видела в твиттере, что напали и на другого гражданского активиста, тоже кандидата, — Бакирова, представителя движения «Белая лента». Со словами «прекрати заниматься тем, чем ты сейчас занимаешься, или будет совсем плохо». Что-то типа этого. Ему разбили голову, он доставлен в больницу. Я думаю, это все не случайно. В любом случае нужно поддерживать их, быть всем вместе — если сейчас их не отбивать, дальше, скорее всего, перейдут на более известные лич­ности.

— При этом люди, о которых вы сейчас говорите, — из вашего блока?

— Нет, я их знаю, наверное, через интернет, через твиттер, а лично даже не видела никогда.

— Это приятный, но и парадоксальный момент — то, что конкурирующие кандидаты так переживают друг за друга.

— Нам конкурировать особо не за что. Я, наоборот, на этих дебатах и вообще за период предвыборной кампании узнала очень много людей, которых мне хотелось бы видеть в координационном совете. Я понимаю, что, если я не пройду или не пройдут ребята из моего блока, в координационном совете все равно будут заседать замечательные люди, которым есть что предложить, которые хотят работать и хотят перемен.

Часть кандидатов обвиняет соратников Навального в том, что они затеяли выборы под себя. Но первое, что бросается в глаза у входа в офис фонда, — это метровый рисунок на синей стене. Он изображает Навального за решеткой с подписью: «Сиди, ворик». Человеку, который каждый день ходит на работу мимо подобного приветствия, хочется многое простить.

В сквере неподалеку от Болотной площади человек семь кидают в песок тяжелые шары. На траве — бумажные пакеты с едой, бутылка воды, самокат и деревянная коробка для шаров. Здесь нет другой коробки, бывшей интригой в твиттере с самого утра: отчаявшийся от непрекращающейся DDoS-атаки Пряников предложил избирателям голосовать в сквере на бумажных бюллетенях. Их должны были собрать в коробку, опечатать и увезти в ЦВК — при том что ЦВК сразу же объявил, что действительными эти бюллетени не признает. Мужчина в джинсах и флисовой куртке, объясняющий новичкам правила игры, — это и есть евросоциалист Павел Пряников — человек, выработавший программу спасения страны через кролиководство, огородничество и петанк.

— Евросоциализм для нас — это идеи социальной справедливости, построенные на европейском фундаменте: на честном труде и взаимоотношениях, в которых большую роль играет слово. Как у купцов или у наших старообрядцев — система была построена так, что слова, сказанного при свидетелях, хватало для оформления отношений.

Шары с глухим стуком ударяются друг о друга, игроки аплодируют удачным броскам.

— Люди должны доверять друг другу — нам нужно как-то строить эту систему. Потому что каждый шаг человека нельзя регулировать законом. Не будем же мы делать отдельный закон «Об игре в петанк». Мы договорились, наши слова что-то значат, и мы продолжаем играть.

— А причем вообще здесь петанк? Почему вы его вообще так педалируете?

— Во-первых, это тоже европейская игра. Во-вторых, игра, которая способствует социализации — здесь можно беседовать. В-третьих, это игра, в которую могут играть люди разного пола, разного веса и разного уровня физической подготовки.

Неудачно брошенный шар пролетает прямо возле его головы, но Пряников, погруженный в рассуждения о честности и самозахвате пустующей собственности, этого, кажется, не замечает. Самое удивительное, что к выборам он при этом подошел едва ли не профессиональнее всех: сколотил блок, написал программу из 35 пунктов и даже ходил на проходную «Рот Фронта» говорить с рабочими о преимуществах евросоциализма. А коробки для бумажного голосования в сквере нет потому, что сайт ЦВК заработал.

С трудом протолкавшись через выплеснувшуюся в подъезд очередь, я попадаю в первую комнату офиса. В ней тесно — так, что почти нельзя повернуться. Член комиссии пытается приладить обратно круглую веб-камеру, опрокинутую чьим-то плечом. Сидящий за столом юноша поясняет процедуру голосования мало что понимающему пенсионеру. Через минуту он довольно резко выгоняет из комнаты немолодую даму, докучавшую ему советами. Повисает неловкая пауза. Второй организатор пытается сгладить ситуацию: поясняет, что все слишком устали, что люди не первый день на ногах, что все на нервах, — но изгнанная уже скрылась за чьими-то спинами, а закручивающуюся по комнате очередь расталкивают корреспонденты Channel 4, пытающиеся поймать в кадр Илью Яшина:

— Ilya, zdes karuseley net?

— Были попытки организовать «карусели» сторонниками Мавроди — это такой известный жулик, который недавно вышел из тюрьмы и сейчас сотрудничает с властью. Но все эти попытки были пресечены.
Яшин поворачивается к взмокшему члену комиссии:

— Здравствуйте, как у вас дела? Сколько человек сегодня проголосовало?

— Точную статистику не могу дать, но очень много.

— Больше тысячи?

— Около этого. Сейчас еще не пик, пик был часов в 12.

— Я думаю, к вечеру народа будет еще больше. То, что было вчера, пошло нам на пользу. Голосовать было нельзя, но все верифицировались и теперь голосуют дома. А иначе, если бы вчера они еще и голосовать здесь стали, это был бы вообще кошмар! Власть, как обычно, своими глупостями нам только помогает. Хотя людей, которые хотят проголосовать живьем, значительное количество — гораздо больше, чем нам казалось. Вообще, у нас были споры по поводу того, нужны ли офлайновые участки. Но, видимо, мы приняли правильное решение — многие хотят прийти живьем, чтобы прочувствовать момент. Дело тут не в доступе — и молодые, и старшие люди умеют пользоваться интернетом. Мне кажется, люди так соскучились по настоящим, живым выборам и так хотят проголосовать, что тратят время, чтобы приехать и поставить галочку. Это значит, что история с выборами в КС попала в точку. Это значит, что это важное дело, не какая-то игрушка, не игра зарница. Это важный этап в эволюции протестного движения.

К этому времени появляется новость, что кандидат Развозжаев неизвестно как доставлен из Киева в Лефортово.

В девять вечера в программе Ксении Собчак снявший свою кандидатуру с выборов Олег Лурье объявляет список «людей Навального» — 30 фамилий кандидатов, которые, по его мнению, победят в сфальсифицированных выборах.

Выборы продлили на день — участки закрыты, но голосование на сайте возможно до 20.00.

Развозжаев подписыва­ет явку с повинной и дает признательные показания — и теперь слова Удальцова о сложных сталинских временах кажутся совсем не смешными.

В прямом эфире «Дождя» Леонид Волков объявляет выборы состоявшимися.

В студии «Дождя» собираются кандидаты. Невозмутимый Гельфанд сидит в одном ряду с националистами Крыловым, Бондариком и Мироновым — представителем арестованного Даниила Константинова. Перепалки между рассчитывавшими договориться кандидатами не заставляют себя ждать. Сапрыкин заглушает их криками «Стоп, стоп!», и похож он уже не на модератора, а на рефери. Настроение в студии, однако, скорее праздничное — то ли оттого, что 28 из 30 человек, объявленных вчера Лурье «людьми Навального», прошли в КС, то ли оттого, что никто еще не знает, какую бурю вызовет в блогосфере точность этого прогноза. Оно изменится позже — когда по той же самой блогосфере распространится видео кандидата Развозжаева с криком «Меня пытали!», а Изабель Магкоеву и еще двух человек задержат на акции, посвященной роли спецслужб в деле кандидатов в КС Сергея Удальцова, Леонида Развозжаева и Константина Лебедева, и увезут в ОВД «Мещанское».

Перечень недочетов и ошибок первых честных электронных выборов в России множится час от часу, и простое соображение, что это пусть не очень удачное, но хоть какое-то коллективное действие, которое уже успело заметно перепугать власть, тонет в постах обиженных кандидатов, нашистских ботов, заявлениях Лимонова и Гришковца и улюлюканье людей, которые так и не смогли понять, зачем эти выборы были нужны. Я тоже не уверен, что из всего этого выйдет толк. Но я задумался наконец о том, почему в далекой гималайской долине народ апатани, впервые столкнувшийся с понятием правительства в 1944 году, понимает, как важно голосовать на выборах, — в то время как я до сих пор предпочитал на период выборов уезжать в Гималаи.