Отец Сергий

25 марта 49-летний бывший настоятель Спасского храма города Краснокаменска, бывший водитель троллейбуса и бывший советский зэк Сергей Таратухин вместе с женой и маленькой внучкой на попутном транспорте приехал из таежного поселка Красный Чикой в Читу. В этот же день его мобильный телефон перешел в режим «абонент недоступен».

В Красный Чикой, за 1000 км от каторжного Краснокаменска, отца Сергия сослали за излишнюю разговорчивость. Точнее — за любовь к интервью. Сначала батюшка рассказал корреспондентам центральных газет, что в колонии общего режима ЯГ 14/10 терпит муки политический заключенный. Потом заявил, что отказался освящать по просьбе лагерного начальства административную постройку, опять-такииз-за этого мученика. Тогда епископ Читинский и Забайкальский обеспокоился и отправил отца Сергия «ради церковной пользы» подальше от греха и Ходорковского — в отдаленное таежное село. Батюшка и там не унялся — объявил, что считает свой перевод ссылкой. Вот тут терпение епархии лопнуло. 21 марта отцу Сергию вручили указ о запрете его в служении и лишении права носить священническое облачение и крест. С необычной для таких указов обстоятельностью вместе с запретом перечислены его причины: вмешательство в политическую деятельность, попытки вовлечения в нее прихожан, нарушение договора между епархией и УИН, заявления о несогласии с законными решениями органов государственной власти и самовольное оставление прихода.

Самолет Москва-Чита

Последний раз я набрала эмтээсовский номер отца Сергия Таратухина в самолете Москва-Чита. Как и предыдущие триста раз за утро, телефон не ответил. По-хорошему, командировку следовало бы отменить в связи с неожиданным исчезновением героя, но я уже пристегивала ремни. В конце концов, Восточная Сибирь не такая уж и огромная — всего тысяча километров из конца в конец, от китайской границы, на которой стоит урановый Краснокаменск, до почти крайней западной точки — старинного таежного селения Красный Чикой, описанного декабристом бароном Розеном в качестве красивейшего на земле места. С помощью карандаша я соединила три точки на карте в треугольник. Внутри получившейся фигуры находился человек, которому я должна была задать несколько вопросов. Цена вопросов — три дня и шесть тысяч километров. В масштабах вечности и атласа Times — всего ничего.

Чита. Аэропорт — улица Широкая

Серые сумерки, щербатая чашка гор на горизонте и поднимающийся к небу медленный белый дым — так выглядит город Чита в семь утра в начале апреля. Температура -15°С, но это ненадолго. Климат резко континентальный, поэтому спустя несколько часов потеплеет до нуля и улицы зальет почти нестерпимой яркости солнце. По количеству солнечных дней в году Чита почти равна Тоскане — ехидная усмешка климатической судьбы.

«Праворукий» таксомотор — машин с левым рулем в Восточной Сибири почти не увидишь — петляет по утренним улицам мимо деревянных особнячков — единственной изящной старины, оставшейся в городе, когда-то полностью разрушенном большевиками, мимо гигантского, недавно отстроенного собора, мимо китайских ресторанов и бурятских «позных» (читай, пельменных), мимо вывесок «Яйца в розницу» и граффити «Долой власть капитала», мимо Ленина из гранита, свежеотреставрированного китайцами, и собственно китайцев, которых среди прохожих, кажется, большинство. Миновав ледяную полосу реки, мы въезжаем в деревянный район, чьи строения своей феерической утлостью напоминают домик Чарли из кино про шоколадную фабрику. Из труб в небо поднимается черный дым — топят углем, который в Читинской области залегает практически под ногами и добывается открытым способом. Очень медленно, боясь повредить подвеску, таксист маневрирует среди колдобин и заходящихся от лая собак. Подвеске уже почти каюк, когда перед нами оказывается забор с табличкой «Улица Широкая». Этот адрес продиктовал мне отец Сергий, прежде чем перестал отвечать на звонки.

Домик священника выкрашен в синий цвет и наполовину похоронен в земле — так, словно его вдавили прессом по самые окна. Во дворе — ящики, тюки и детская кроватка, прикрытые ветошью. Маленькая девочка играет с щенком.

Отец Сергий чуть удивлен раннему визиту, он ведет меня в дом и предлагает чай. Пока он возится с заваркой, я выкладываю на стол два диктофона (один дублирующий — на всякий случай) и палм, где записаны примерно полсотни вопросов — результат консультаций со специалистами по церковному праву.

Я прошу отца Сергия простить меня, так как собираюсь занять несколько часов его времени. К сожалению, невозможно было передать заранее список вопросов — последние три дня не работала связь.

— Связь работала, — отец Сергий ставит передо мной вазочку с домашним вареньем, садится напротив и снимает очки. — Я отключил телефон. Мне нужно было подумать. Я решил больше не давать интервью. Благодаря журналистам вокруг этой истории слишком много вранья. А я не хочу навредить церкви. Церковь — единственное, что имеет значение в моей жизни. Теперь мне запрещено служить.

— Вы не лишены сана и можете покаяться.

— Мне не в чем каяться.

— Но вы нарушили присягу и отказали в помощи сотрудникам колонии. Вы нарушили правила и стали заниматься политикой…

— Я не занимался политикой. Я был приходским священником. Но в моей семье есть ссыльные, и я сам был политическим заключенным. В 1974 году меня отправили на пермскую политзону.

— За что?

— За антисоветскую деятельность.

— В 1974-м вам было 18 лет. Что антисоветского можно делать в 18 лет?

— Это уже интервью.

— Отец Сергий, я летела к вам шесть тысяч километров…

— Мне очень жаль. Простите. Вас ждет такси.

Отель «Панама-сити» — улица 9 января

Найти водителя, готового везти вас за 500 км в Краснокаменск, в Чите легко, хотя и недешево: в последние полгода забытый богом город-рудник стал популярным направлением. Один звонок — и зеленый «ниссан» с человеком в непомерно большой ушанке (величина шапки — местный показатель благосостояния) стоит у ворот гостиницы.

После сокрушительного фиаско в доме отца Сергия у меня оставалась лишь призрачная надежда, что верующие города Краснокаменска окажутся более разговорчивыми, чем их бывший священник. Но прежде чем двинуться в направлении китайской границы, следовало нанести визит туда, где меня никто особенно не ждал. «Улица 9 Января», — назвала я водителю адрес.

Резиденция епископа Читинского и Забайкальского Евстафия представляет собой серое здание, отягощенное архитектурным излишеством в виде башенки-прилипалы. При входе — парадный портрет патриарха Алексия на фоне храма Христа Спасителя, стол с табличкой «Охрана» и собственно охрана — вежливый молодой человек духовного звания.

— Можно мне видеть владыку?

— Владыка в пост принимает только по очень серьезным вопросам.

Пост — не время печься о суетном. Поэтому нет ничего удивительного в том, что епископ Читинский и Забайкальский категорически отказался беседовать со мной о пустяках. К счастью, в моем распоряжении оказалось две минуты, пока владыка быстрым шагом переходил дорогу от резиденции к храму.

— За что вы запретили в служении отца Сергия?

— Он не выполнял своих обязанностей.

— Разве он получил запрет не за высказывания о Ходорковском?

— Категорически нет. Священник Таратухин халатно относился к приходу.

— Что вы имеете в виду?

— Паству не окормлял, разгильдяйничал. В Краснокаменске находился всего два дня, остальные пять в Чите. Приход оставлял без спросу.

— Но совсем недавно он получил от вас похвальную грамоту…

— Это не он получил. Получили строители, которые храм возводили. Его просто вместе со всеми отметили.

— Если он настолько плох как священник, почему вы не лишили его сана?

— Мы проявили милосердие. Он может покаяться. Мы ждем.

— Как он должен каяться?

— Есть специальная процедура. А еще он должен отречься от своих антиправительственных слов.

Владыка Евстафий захлопнул перед моим любопытным носом церковную калитку. Но я не обиделась. Путешествие в Краснокаменск обретало смысл — следовало спросить прихожан, как они столько лет терпели худого пастыря.

Шоссе Чита-Маньчжоу

Первый шаг начинает дорогу в тысячу ли. И напрасно вы думаете, что китайская мудрость написана здесь для красного словца. Поездка по трассе Чита-Маньчжоу, на которой город Краснокаменск является последним русским населенным пунктом, приводит к важному геополитическому открытию. Пролетающие мимо лунные пейзажи, плавные линии коричневых холмов под ярким небом, сопки и редкие облачка на их вершинах, фарфоровые рощицы — все это на самом деле никакая не Читинская область, а самая настоящая местность Внешний Дунбэй, как упорно именуют эти края китайские картографы-националисты.

Экономически Читинская область — регион не то чтобы невероятно процветающий, но довольно благополучный. Своим благополучием он обязан сопредельному государству даже больше, чем углю и Транссибу. С точки зрения экономической науки в этом нет ничего удивительного: приграничные территории — это всегда особая зона, население которой пользуется преимуществами выгодного географического положения. Китайская экспансия, пугающая социологов и демографов, несомненно улучшает местным людям жизнь: «подданные желтого императора», как именуют себя рассеянные по миру китайские экспаты, не только полностью обеспечивают жителей Читинской области всем необходимым, но и обслуживают и кормят их. Русским даже не надо самим выращивать овощи — у китайцев все равно вкуснее и дешевле. Плата за пользование этнической прислугой — масштабный вывоз капитала и остановка за ненадобностью малых, средних и даже крупных производств. Недавно, например, умерли местные цементные заводы — китайцы привезли цемент почти в два раза дешевле того, что производится в России. На желтом пути взяты последние бастионы — русские женщины стали выходить замуж за китайцев. Специалисты утверждают, что такого не было никогда, в сексуальном смысле китайцами брезговали. Богатые китайские женихи проявили вполне восточный вкус: популярностью пользуются дамы внушительных размеров. Вместе с женихами появилась и китайская братва. На фоне местных бандитов члены триад считаются справедливыми, но от них стараются держаться подальше, шепотом передавая друг другу байки про копченые уши. Еще больше боятся русские китайской тюрьмы — говорят, там надо испражняться в миску, из которой поел.

Как и положено просвещенным европейцам, русские китайцев презирают. Считают грязными. Морщатся на их манеру постоянно сплевывать. Мой водитель, например, объяснил плевки с точки зрения антропологии:

— У китайцев строение неба не такое, как у белых людей. Небо китайца сильно поднято к носу. Поэтому во рту постоянно много слюны, которую нужно сплевывать.

Ученая беседа происходила в «позной» — набитой китайцами придорожной закусочной. Все закусочные на трассе Чита-Маньчжоу принадлежат бурятам. Если и есть кто-нибудь, вызывающий у представителя титульной нации недоверие большее, чем китаец, то это лицо бурятской национальности.

Причины непримиримой розни самые разные, от экономических до мистических. На территории Читинской области есть интереснейший анклав под названием Агинский Бурятский автономный округ. Это село без канализации, наделенное статусом зоны экономического благоприятствования, то есть, говоря русским языком, внутренний офшор. Депутата от округа зовут Иосиф Кобзон. Специально для него благодарные избиратели выстроили зеленый теремок с башенками, как московские ребята любят. Кроме теремка на территории округа имеются несколько сотен бревенчатых домиков, молл «Эльдорадо» и масса юридических адресов. Например, в домиках номер 84 и 105 по улице Базара Ринчино зарегистрирована добрая сотня крупных компаний и банков: «Уз-Дэу Сервис», «Стальинвест», «ЛУКОЙЛ-Маркет-Сахар» и т.д. Очевидно, в других избушках ютится вся остальная экономика России. Глядя из окна придорожной пельменной на пегие холмы, серые избы и лохматых рыжих коровок, невозможно даже представить, что это и есть настоящая байкал-финансовая группа, центр величайших экономических комбинаций с участием транснациональных компаний и первых лиц государства.

Русские всерьез полагают, что своим необъяснимым благосостоянием агинцы обязаны колдовству. Буряты наводят ужас еще с тех пор, как командующий Азиатской казачьей дивизией барон Унгерн фон Штернберг провозгласил в 20-х годах прошлого столетия в этих степях мистическую кочевую монархию от моря до моря. Бурятских конников, воевавших в армии Черного Барона под черным знаменем с всесильным знаком Сувастик, считали воплощением докшитов — гневных защитников закона в ламаистской мифологии. Ну а уж шаманов уважают и боятся больше всякого закона. Аборигены убеждены, что именно шаманы посадили Ходорковского. Глава ЮКОСа как раз собирался проложить нефтяную трубу над костями предков и даже подкупал грантами бурятских экологов. А зря. Большое камлание в защиту костей состоялось 25 октября 2003 года — в этот день самолет главы ЮКОСа приземлился в Новосибирске и на борт поднялись защитники закона из ФСБ.

Много путешествуя по миру, я обратила внимание, что любое перемещение из пункта А в пункт Б имеет четкую внутреннюю логику. Так, если считать город Краснокаменск воплощением преисподней — а основания считать так у нас, поверьте, есть, — то две сотни приграничных километров — идеальное адское преддверие.

Согласно договору с Китаем, подписанному в середине 90-х, Россия вывела войска из приграничной зоны, где во времена недоверия восточному соседу стояли десятки образцово-показательных гарнизонов. Военные ушли, оставив после себя разоренные панельные здания, офицерские пятистенки из силикатного кирпича, а также некоторое количество гражданского населения, которое обслуживало гарнизон. По сравнению с нынешним бытом этих людей фантазии Тарковского и Лема отдыхают в рабочем тамбуре. На десятки километров вокруг нет ни магазинов, ни больниц, ни работы. Население живет тем, что разбирает добротные гарнизонные строения на кирпич и арматуру. В приемных пунктах за один кирпич дают 5 рублей, за арматуру больше. Лом отправляется в Китай.

Расхитители кирпичей оставляют за собой совершенно фантастический ландшафт — пятиэтажки с разных сторон словно до скелета обглоданы гигантскими муравьями. Рядом свален в кучи строительный мусор, на фоне которого суетятся люди в черном и с тачками. Такие же бродят вдоль дороги. Опрошенный мной владелец тачки по имени Семеныч объяснил, что кирпичи в последнее время стало собирать опасно, там мафия, его оттерли. Так что собирает он окурки, которые бросают пассажиры проезжающих автомобилей.

Храм Спаса Нерукотворного — учреждение ЯГ 14/10

Первое, что открывается взгляду на подъезде к Краснокаменску, — сотни крошечных дач на участках в 6 соток. А вокруг — тысячи квадратных километров абсолютно пустой и абсолютно голой степи. Что растят краснокаменцы на своих участках — страшная тайна, так как на местной красной земле не растет ничего. В городе почти нет деревьев, хотя их каждую весну пытаются сажать. Может, не так сажают.

— Откуда ты такая загорелая? У нас таких нет, — пока читинский водитель отсыпается в гостинице, в церковь меня везет местный таксист. — Из Москвы, наверное, приехала. К Ходорковскому? Я так и понял. А в очках почему? Жена его, что ли?

— Сам ты жена!

— Тогда понятно. А раньше вроде к нему девки не ездили… Вот скажи, зачем его к нам посадили? Не по понятиям это — человек непростой, а на простую зону пошел. Дал бы Путину по сто миллионов за каждый год — и дело с концом. И чего зазря нормального человека мучить? Вон Березовский их каждый день из Лондона дерьмом поливает, а они ничего, только утираются. Я считаю, Березовского надо — как Георгия Димитрова, в жопу зонтом отравленным, и дело с концом. А нашего — выпустить.

Зонтом закололи Георгия Маркова. И все же удивительно, что первый встречный житель Краснокаменска оказался радикальнейшим либералом. При этом, по читинской легенде, Ходорковского посадили в Краснокаменск потому, что жители некогда благополучного режимного города люто ненавидят разворовавших страну олигархов.

Краснокаменск построили лет тридцать назад, когда на границе с Китаем был разведан урановый рудник. По словам геологов, на территории России находится всего 27 процентов месторождения. Китайцы уран не разрабатывают — опасно и невыгодно.

В советские времена иметь краснокаменскую прописку было очень престижно. Жители Сибири мечтали обзавестись спецпропуском и отовариться в закрытом городке итальянскими сапогами и югославскими стенками. Сейчас от советского благополучия остались лишь почти идеальная чистота на улицах и дома из серой панели и кирпича каких-то спецсерий. Серые, не имеющие названий улицы проложены очень правильно и пересекаются под прямым углом, отчего город напоминает не человеческое жилье, а скорее его макет.

Панельный Краснокаменск погружен в мистику, как какая-нибудь средневековая деревня. Источник готических настроений — рудник, словно бы нависший над городом и забирающий его по частям ковшами экскаваторов. Постоянно дует ветер. Местные говорят, что ветер несет с сопок Маньчжурии урановую пыль. Огромный счетчик Гейгера, установленный в центре города, не работает. Еще говорят, что местные мужчины после 30 страдают импотенцией, а те, кто навсегда уезжает из Краснокаменска, на новом месте быстро умирают.

В Краснокаменске верят в Бога. Новый, только что построенный храм из красного кирпича размерами и количеством позолоты сделал бы честь поселку на Рублевском шоссе.

— Нам без храма нельзя. Мы на уране стоим, — говорит церковная староста, строгая женщина в светлом платочке.

Храм строили всем миром. Основную часть денег дал комбинат. Руководил строительством отец Сергий. В этом храме как-то даже нелепо интересоваться, а хорошим ли пастырем был священник, строивший его. Но я интересуюсь.

— Я не буду отвечать, — говорит женщина, продающая свечки. — Не хочу, чтобы со мной было так же, как с батюшкой.

— Во всем вы виноваты, журналисты. Сломали человеку жизнь, — говорит староста. — Отец Сергий ведь сам сидел. Ну и взыграло в нем, захотел на старости лет почувствовать себя героем. А я ему говорила — ну какой Ходорковский политзаключенный? Обыкновенный вор! А вы слетелись, раззвонили. Вам что, вы уедете, а человека мало того что сана почти лишили, копейки денег у него нет!

— А не отказывал ли батюшка кому в каких надобностях? Говорят, часто уезжал.

— Зачем ему уезжать, если он здесь шесть лет жил? Да у нас и не разъездишься — до Читы билет 500 рублей стоит. А отказал он только раз — тем, в колонии. Неправильно, я считаю, отказал. Священник каждому должен помочь.

— А зачем они вдруг решили администрацию святить?

— Люди у них умирать стали.

— Из заключенных?

— Нет. Начальство стало помирать. Нехорошее там место.

Нехорошее место — учреждение ЯГ 14/10 — отгорожено от мира полосатым шлагбаумом. Налево — тот самый административный корпус, из-за которого весь сыр-бор. Справа — барак, где шьет рукавицы бывший владелец состояния в 14 миллиардов долларов. В городе рассказывают, что недавно в колонии поменялся начальник. Замена старого «кума» новым удивительным образом совпала по времени с выигрышем адвокатами Ходорковского дела о его помещении в ШИЗО за самовольную отлучку из швейного цеха. Говорят, что судью особенно впечатлил один ответ свидетеля обвинения, молодого заключенного. На вопрос, не оказывалось ли на него давление со стороны администрации, свидетель высказался в том смысле, что какое там давление, наоборот, менты сигарет дали чуть не блок! Такого издевательства над честью мантии не выдержала даже краснокаменская судья — и вынесла вердикт в пользу Ходорковского. Вскоре за начальником колонии Евстратовым прилетел военный вертолет, а когда почтенного джентльмена доставили обратно, начальником он уже не был.

В свете этого происшествия можно только догадываться, какие слова сказали на аудиенции в Московской патриархии владыке Евстафию после фантастического на фоне общей идиллии демарша краснокаменского попа. Врать нехорошо, даже если очень страшно, а кто-то явно врал: или епископ, или краснокаменские прихожане. Которые говорят, что батюшка служил на совесть и что другого священника не хотели и не хотят.

Когда отец Сергий уезжал, многие плакали, но вступиться не решился никто. Смирение — главная добродетель христианина. Так верующим и новый священник говорит. Вернее, хорошо забытый старый священник: шесть лет назад отец Валерий был переведен из Краснокаменска в поселок Красный Чикой за пьянство, а в феврале триумфально возвратился в престижный приход в результате произведенной епархией рокировки. Осведомленные прихожане уверены, что в отличие от бывшего батюшки отец Валерий никаких крамольных высказываний не допустит. На эту мысль их наводит матримониальный статус отца Валерия — батюшка женат на разведенной женщине, а это для православного священника проступок даже более серьезный, чем интервью прессе. В епархии делают вид, что забыли о семейных проблемах отца Валерия. Но ведь могут при случае и вспомнить.

История приходского священника отца Сергия, рассказанная им самим

Мобильный телефон, от которого в Краснокаменске толку было не больше, чем от неисправного счетчика Гейгера, неожиданно поймал сигнал на местном кладбище. Я решила сделать звонок, который делать не собиралась.

— Здравствуйте, отец Сергий. Звоню узнать, как дела.

— Хорошо. Отстоял литургию.

— Вам ваша староста передает привет — и другие верующие. Они сказали, что Ходорковскому мало дали. И еще сказали, что с вами было лучше, чем без вас.

— Вы где?

— На кладбище. То есть в Краснокаменске.

— Когда вы сможете приехать ко мне?

— Через семь часов.

— Я буду вас ждать.

На улице Широкой я была через шесть с половиной — умница водитель установил скоростной рекорд. Отец Сергий — в черной кепке, куртке и квадратных очках — ждал у калитки.

— Извините, что не приглашаю в дом. Давайте прогуляемся вдоль Читинки. Я дам вам интервью.

— Отец Сергий, почему…

— Пожалуйста, не перебивайте. То, что я расскажу вам, я не рассказывал никому. Мне важно не забыть ни одного слова.

Как вы уже знаете, я приходской священник. Родился и вырос в Чите, в семье ссыльного. В 1974 году я был арестован и осужден на 4 года по 70-й статье — за антисоветскую деятельность. На самом деле организация, которую я создал, не была политической. Это было что-то вроде скинхедов. Мы ненавидели не строй, а бурятов. Организации нужны были деньги. Я совершил ограбление, за которое и сел. Попал на пермскую политзону. Там тогда было много «знаменитостей» — евреи-самолетчики, советские диссиденты, в том числе Владимир Хаустов и Сергей Ковалев. Я был деятельным молодым человеком. В лагере я решил выявить гэбэшных осведомителей. Пошел к оперу и попросился в стукачи. Вскоре я действительно выявил цепочку — информация начальству шла через врачей. Я собрал товарищей и рассказал все, что знаю. С этого дня моя жизнь резко изменилась. Лагерное начальство меня люто возненавидело, а товарищи стали презирать, считая стукачом. Два года я практически целиком провел в карцере. Когда возвращался в барак, сидеть со мной считали не западло всего несколько человек. Так случилось, что все они были верующими. В лагере я впервые прочел Библию и другие книги духовного содержания. Я объявлял голодовки за право их читать. Когда в 1978 году освободился, я был почти инвалидом и глубоко верующим. Но даже в мечтах я не мог предположить, что когда-нибудь стану священником. Почти пятнадцать лет я водил троллейбус. Когда рухнула советская власть и стали восстанавливать храмы, выяснилось, что священников в Сибири нет. В 1993 году я закончил Пастырские курсы и был направлен служить дьяконом в один из читинских приходов. Там я получил свой первый запрет в служении. В 1997 году я собрал рюкзак и ушел из церкви, после того как ныне покойный отец Владимир Карпенко, придя на службу пьяным, опрокинул Святые Дары и потребовал, чтобы я вытер пролитое половой тряпкой. Меня учили, что там, куда прольется хоть капля, полагается аккуратно снять стружку.

Я опять стал водить троллейбус, а через 4 года написал в епархию прошение, чтобы мне разрешили служить. Так я оказался в Краснокаменске, где пробыл шесть лет, пока не привезли Ходорковского.

Меня обвиняют в том, что я занялся политикой. Но я никогда не занимался политикой, я был обычным приходским священником. Возможно, не самым плохим. В епархии считалось, что образцовым. Политика в мой приход приехала сама — в столыпинском вагоне. Я воспринял это как испытание — сказать или промолчать, зная, что в тюрьме находится политзаключенный. Я понимал, что моя точка зрения, вероятно, расходится с точкой зрения и светской, и духовной власти, но я священник, мне нельзя врать. Кроме того, я прав чисто формально: Ходорковский может быть хорошим или плохим, но очевидно, что сидит он за несогласие с режимом. А это — политика. С первого дня я говорил это в интервью, поэтому не думал, что меня пригласят к Ходорковскому. Но меня пригласили, а перед свиданием попросили освятить административное здание. Я подчеркиваю, меня не просили освятить молельню, как утверждают в епархии, — молельня находится на территории отряда. Это было именно здание администрации. Я отказался. Дальше вы знаете. Выйдя от Ходорковского, я дал интервью журналистам. В ответ на мои опасения, что это наше единственное свидание, Михаил Борисович сказал: «Я очень дружил с патриархом, я строил много храмов — думаю, что из-за меня у вас не будет проблем». Эта фраза решила мою судьбу: патриарху не нужны друзья, находящиеся в тюрьме с санкции президента. Я хочу принести извинения владыке Евстафию, из-за меня он пережил много неприятных минут. Его вызывали в Патриархию, и, вернувшись, владыка прямо сказал мне: «Решение по тебе будет приниматься в Москве». Решением была моя ссылка в Красный Чикой. Не в последней степени потому, что тогда там не было мобильной связи. Но буквально через несколько дней там появился передатчик — телефон работал, я сказал журналистам, что считаю свой перевод политической ссылкой. Спустя несколько дней мне был вручен указ о запрете в служении — второй в моей жизни. Мы с матушкой собрались и на попутном автобусе вернулись в Читу. Вот и вся история.

Я не жалею о том, что сделал, и не отказываюсь от своих слов. Если бы у меня была возможность вернуться на полгода назад, я бы сделал именно то, что сделал. Это — последнее интервью, которое я дал. К тому, что я вам рассказал, мне нечего добавить.

10 апреля указом епископа Читинского и Забайкальского Сергей Таратухин был лишен священнического сана.

Фотографии: Ксения Соколова

Отец Сергий у своего дома в Чите.

Стратегический объект в демилитаризованной зоне у границы с Китаем.

Пост пуст.

Антенны спутникового ТВ жители Краснокаменска покупают в Китае по $50.

Адвокат Антон Дрель проходит на территорию колонии.

Сопки Маньчжурии.

Агинский Бурятский АО, роща со всеми удобствами.

Гарнизоны разбирают на кирпичи — по 5 р. за штуку.

Здесь служит епископ Читинский и Забайкальский Евстафий.

Здание суда в Краснокаменске.

Дачи под Краснокаменском: 6 соток в бескрайней степи.

Старый храм в Краснокаменске, рядом — здание суда.

В новом храме отец Сергий не прослужил и года.

Китайская экспансия вглубь России.

На главной площади Читы снимался китайский боевик «Окровавленные березы».

В здании Читинской епархии.