Иллюстрация: Надя Косян
Моя бабушка была замужем три раза и пережила всех своих мужей. Это юридическое обстоятельство не было ни предметом ее гордости, ни источником сожалений. Она относилась к этому, как другой человек смотрит на схему линий метрополитена. За станцией «Кропоткинская» идет станция «Парк культуры», потом «Фрунзенская» — ну и так далее.
У каждого из ее мужей было свое место не только в прошлой, но и в настоящей бабушкиной жизни. Муж номер один, летчик, отец старшего брата моего отца, погибший под Киевом летом сорок первого, занимал ящик в старом, светлого ореха бюро. Надо было открыть дверцу, пошуровать неуклюжим ключом в замке и с щелчком потянуть на себя блестящую бронзовую ручку. Ящик выдвигался только на треть, и чтобы завладеть его содержимым, нужно было выгнуть руку, от чего потом ломило плечо.
Внутри ящика была похоронка, несколько фотографий, блокнот с неразборчивыми записями химическим карандашом и орденская книжка.
Второй бабушкин муж занимал полстраницы в фотоальбоме. Он был актером одного из ленинградских театров, бабушка вышла за него в эвакуации. Он сделал ей моего отца, а сам почти сразу улетучился.
На фотографии, от старости пошедшей мелкими морщинками, муж был одет испанским грандом и стоял, карикатурно вывернув правую ногу и засунув большой палец левой руки в размытое кружево воротника.
Третий муж бабушки, учитель математики, занимал книжный шкаф, увенчанный самодельным телескопом. В этот телескоп я смотрел каникулярными вечерами на луну, а один раз даже ухватил в видоискателе смутные кольца Сатурна.
В той части детства, когда вопросы крови представляются несущественными, меня чрезвычайно радовал факт обладания тремя дедушками сразу.
Один герой, другой — романтический негодяй, третий из подручного хлама умел собирать телескопы. Я не выстраивал их по иерархическому принципу. Собственно, бабушка, сама того не желая, научила меня относится к ним как к равным. Она не делала тайны ни из гибели первого мужа, ни из исчезновения второго, ни из того, что третий — не кровная родня. И я считал себя логическим последствием сразу трех бабушкиных браков, тем более что родного деда — кроме как в образе испанского гранда — я не видел.
Но бывает, что генеалогические сюжеты развиваются и более драматично. У меня есть приятель, который всю жизнь считал себя чуть ли не этническим датчанином. Тем более что дедушка у него жил где-то в Прибалтике, а волосы отдавали пегой рыжиной. Но однажды старушка мать в припадке сентиментальности рассказала ему, что он был зачат летом шестьдесят восьмого в батумских субтропиках, в объятиях грузина.
У моего приятеля от такой новости поначалу едва акцент не прорезался. «По крайней мере теперь мне многое про себя стало ясно. Но кое-что, конечно, еще придется разъяснить», — сообщил он мне. Что именно — не объяснил.
Нобелевский лауреат Бертран Рассел в книжке «Брак и мораль» писал, что преступно сохранять семью, в которой нет любви. Правда, если дело касается детей, лорд Рассел допускал, что необходимо искать какие-то компромиссы.
Сестра моей знакомой давно хочет развестись, потому что вроде как любит другого, но не знает, как объяснить своим детям, что у них вместо папы Бори будет папа Володя. В общем, сохраняет семью. Я не знаю, был бы лорд Рассел доволен такими компромиссами. Сам он был женат четыре раза только официально, и в большинстве официальных браков и неофициальных интриг успевал заводить потомков. Наверное, трудно прятать от детей отца, если отец нобелевский лауреат по литературе. Но и в других случаях это нелегко.
Еду в электричке, полная краснолицая дама, решившая перекраситься в брюнетку, но бросившая это дело на половине, рассказывает соседке напротив леденящую кровь историю про свою дочь.
У дочки ребенку три года. Почти столько же лет она в разводе. Таком, когда отношения рвутся с мясом. Муж объелся груш. Исчез, сына видеть не желает. Ребенку на следующий год идти в детский сад, а она так и не придумала, что ему сказать. Сам сын пока не интересовался отцовской судьбой. Но дети в садике наверняка будут хвастаться родителями, и надо уже придумать, что отвечать.
Рассматриваются варианты: погиб на войне, ушел в дальнее плавание, пропал без вести. И все они ужасны, ужасны, ужасны. Выхода нет, а садик приближается.
Однако история эта отчего-то не вызвала в попутчице сострадания. «Я, — говорит, — сама мать-одиночка. Сыну восемь уже. Ну и понятно, тоже вопросы были. Но я сказала, так и так, с папой больше не живем, оказался не тем человеком».
«Так сказать про отца? Ребенку? И как он отреагировал?» — в голосе бабушки одновременно осуждение и надежда.
«Нормально реагировал. Скажу по опыту, это еще не самый тяжелый вопрос. Вот когда будет спрашивать, почему его в школу шофер на BMW не привозит, как Машу и Витю, тут уж действительно непонятно, что отвечать».