Опасные связи

Академические экономисты не без презрения относятся к гуманитариям, неспособным поверить жизнь алгеброй регрессий. Кое-кто из моих знакомых экономистов воротит нос от серии колонок про деньги в БГ — мол, малограмотное популяризаторство. Но между экономистами и рассказчиками, к каковым я себя отношу, много общего: и те и другие представляют себе жизнь как ткань из причинно-следственных нитей. Для одних прясть такие нити — научный метод, для других — способ строить сюжеты.

Причинно-следственная цепочка ны­нешнего мирового кризиса: калифорнийский садовник Хосе, опершись на грабли, мечтает о большом доме — мечта сбывается, банк дает ему денег взаймы на дом в расчете на то, что недвижимость будет только дорожать, — ипотечное агентство рефинансирует банку кредит — другой банк покупает облигации, выпущенные агентством, — третий банк страхует второй банк от дефолта агентства с помощью дериватива CDS — садовник не может расплатиться — финансовая цепочка распадается — цены на недвижимость падают без дешевых кредитов — залоги компаний по корпоративным кредитам дешевеют — акции компаний тоже дешевеют — брокер из анекдота выпрыгивает в окно 50-го этажа, но отыгрывает часть падения, отско­чив от ас­фальта, — компаниям становится труднее выплачивать долги, потому что нечего заложить, а проценты растут, — Василия Пупкина в Красноярске отправляют в неоплачиваемый отпуск, он беспробудно пьет, и его бросает жена.

В конечном счете Таня Пупкина ­бро­сила Васю, потому что садовник Хосе хотел большой дом. Экономист может построить серию регрессий, которая наглядно покажет причинно-следственную связь между всеми событиями цепочки. Сочинитель может соорудить из нее рассказ на манер «И грянул гром» Рэя Брэдбери.

Одна из лучших журнальных статей, написанных о кризисе, — февральский текст Феликса Салмона в журнале Wired под названием «Рецепт катастрофы: формула, которая убила Уолл-стрит». Салмон убедительно прослеживает цепочку от ма­тематической формулы, выведенной ка­над­ским китайцем Дэвидом Ли и затем подхваченной финансистами для оценки того самого дериватива CDS, кредитного дефолтного свопа, до краха американских инвестбанков. Изящный, сложный, страстный текст, которым мог бы гордиться любой журналист, доказывает в общем и целом, что кризис ненамеренно подстроил один азиатский профессор. Эта версия ничем не хуже «садовой». Можно построить и другие цепочки — от карьериста-клерка, который первым выдает «второсортный» ипотечный кредит, или от какого-нибудь экономического идеолога, обосновавшего низкие процентные ставки 90-х годов.

В мире взаимосвязано абсолютно все. Когда умер Майкл Джексон, а почти сра­зу вслед за ним Людмила Зыкина, я му­чился нездоровым желанием написать историю заочной любви, такой заобла­чно чистой, что смерть Певца не могла не прервать жизнь Певицы. Собрав в кулак остатки природного чувства меры, я удержался, — к счастью, кажется, удержались все. Зато я прочел несколько текстов о том, как после смерти Джексона переклинило интернет: рухнули новостные сайты, разместившие тексты о Смерти Кумира, даже всемогущий Google икнул, ощутив атаку, и на время перестал принимать запросы о Джексо­не. Для экономистов — благодатная тема: влияние новостей на движение акций они измерили уже вдоль и попе­­рек, почему бы теперь не создать объективный индикатор величия, основанный на замедлении пинга в результате смерти звезды?

С другой стороны, по привычке выстра­ивая ретроспективные логические цепочки, я знаю: это уже не модно. Модную книгу номер один для непредсказуемого мира-2009 написал левантинец Нассим Талеб, трейдер, эссеист, специалист по тео­риям вероятности и хаоса. Книжку эту — «Черный лебедь» — сейчас цитируют повсюду даже те, кто ее не читал.

Талеб вспоминает декабрьский день в 2003 году, когда поймали Саддама Ху­сейна. В 13.01 агентство Bloomberg выда­ло заголовок: «Казначейские облигации США растут; поимка Хусейна вряд ли остановит терроризм». А в 13.31 — «Казначейские облигации падают; поимка Хусейна подогрела интерес к рисковым активам». «Вот так одна и та же причи­на — поим­ка Хусейна — вроде бы вызвала и некое событие, и его полную противоположность», — замечает Талеб. И доказывает, что потребность в поиске закономерностей, взаимозависимостей, ­причинно-следственных связей — биохимический обман, не имеющий ничего общего с реальным мироустройством.

Романтик-левантинец вспоминает, как один мученик болезни Паркинсона лечился веществом-нейротрансмиттером, дофамином, и ему стало легче. Но вскоре больной подал в суд на врача: волшеб­ное вещество, как показалось пациенту, помогло ему увидеть в случайных комбинациях цифр стройнейшие закономерности, и он стал спускать десятки тысяч долларов в казино, применяя их на практике. Если превращать мир в связную историю, полную закономерностей и взаимоперекличек, в конечном счете придется с кем-то судиться.