Окошко

27-летний москвич Артемий Андреевич Лебедев к настоящему моменту дорос до такого состояния, что стал вполне пристойной торговой маркой. Об Артемии Андреевиче известно, что он является одним из самых высокооплачиваемых российских дизайнеров, а имя его официально зарегистрировано в Российском агентстве по патентам и товарным знакам, как название брэнда. Лебедев владеет "Студией Артемия Лебедева", самой крупной дизайнерской студией в стране. В прошлом году ее творческая команда получила "Бронзового киберльва" на Каннском фестивале рекламы за серию Интернет-роликов – это первая и единственная серьезная победа российских виртуальных художников на престижном европейском конкурсе. Известно также, что Артемий Лебедев владеет несколькими баннерными сетями в российском Интернете и контролирует с их помощью около трети всего российского рынка Интернет-рекламы.

Артемий Андреевич Лебедев или просто Тема, как его называют, – безусловно одна из самых известных и спорных фигур в Сети. В реальном же, а не в виртуальном мире Артемий Андреевич любопытен тем, что он – яркий представитель весьма малоизученного поколения, которому предстоит определять жизнь страны лет через 10-15. Нынешнее поколение 40-летних, постепенно занимающее ключевые позиции в обществе, все еще несет в себе прежние социалистические ценности, при которых оно было воспитано и на разрушении которых построило свои карьеры. Вряд ли стоит ждать от этой генерации разрушителей какого-либо осмысленного созидания. Артемий же Андреевич представляет как раз возрастную группу совершенно иных людей, лишенных прежних сантиментов и с младых ногтей почувствовавших вкус денег. Деньги и созидание – вот, пожалуй, наиболее близкие Артемию Андреевичу понятия, вокруг которых так или иначе будут разыгрываться события в России в обозримом будущем.

Показательна в этой связи биография нашего героя. В 16 лет господин Лебедев решил плюнуть на Америку, где в тот момент проживал с родителями (мама Артемия Андреевича – известная русская писательница Татьяна Нитикична Толстая), и один вернулся в Москву. Окончив школу и поступив на журфак МГУ, Лебедев не стал заниматься сочинительством заметок, а взялся за графический дизайн: он оформлял книжки, разрабатывал макеты для журналов и газет. Позже, с появлением в России Интернета, целиком погрузился в оформление виртуального пространства, на чем заработал себе имя, деньги и репутацию самого высокооплачиваемого дизайнера. Сейчас на Лебедева работают сто человек, и вместе с ними он намерен направиться на освоение новой области знаний – Артемий Андреевич увлекся промышленным дизайном. Стены его студии в Газетном переулке завешаны сейчас разноцветными зубными щетками – получен заказ на разработку щетки специально для женских зубов. Позади уже пепельницы, кружки и телефонные аппараты. Впереди – осмысление телевизоров и пылесосов. Мы беседуем с Артемием Андреевичем как раз в этот переломный момент.

- А что так: пылесосы? – спрашиваю я. – Интернет уже надоел?

- Разве это может надоесть? Интернет – пятая власть, дополнение к телевидению, газетам и другим средствам массовой информации. Просто мы уже добились в Интернете всего, чего только можно, и теперь расширяем сферу деятельности. Очень хочется заниматься дизайном в целом, а не каким-то отдельном его видом.

- Вы искренне считаете себя лучшим в стране дизайнером?

- Да нет. Я не лучший. Но я явно самый успешный. Это разные вещи. Дизайн ведь – сугубо прикладная вещь. Тот, кто может сделать, к примеру, красивый автомобиль, никогда не придумает красивую компьютерную мышь или простейший Интернет-сайт. Кроме того, следующая машина у него тоже может получится неудачно. Дизайн вообще сиюминутен, поэтому лучших дизайнеров не бывает. Но себя я считаю вполне успешным именно в коммерческом плане. Рассуждая так, я имею в виду количество людей, работающих в моей студии, число выполненных проектов и то влияние, которое мы оказываем на умы других людей.

- Сколько человек работает в вашей студии?

- Сто. Из них двадцать – дизайнеры. Это самое большое число хороших дизайнеров, собранных в одном месте в нашей стране. Пятеро – москвичи, остальные – из провинции. Брать на работу столичных людей я не очень люблю. Знаний и опыта у них обычно немного, зато много спеси и амбиций. Вообще, по моему опыту, в одном городе бывает только один хороший дизайнер. Вот его-то я и беру к себе в студию.

- Зачем же идти именно к вам?

- А зачем идти не ко мне? За десять лет студия осуществила более пятисот проектов. Практически каждые два дня заканчивается очередная работа: сайт, книга, фирменный стиль, постер или что-нибудь другое. Но у себя внутри мы не называем это проектами. Студия не просто оформляет веб-сайт, книгу или там придумывает логотип. Мы решаем проблемы заказчика. То есть занимаемся творчеством.

- Возможно ли творчество на конвейере? Ведь то, о чем вы рассказываете – это же конвейер. Как вы добиваетесь от дизайнеров ритмичного и безостановочного фонтанирования идеями?

- Мои дизайнеры живут, как на Гаваях, а в других компаниях с ними плохо обращаются. Например, им устраивают внутреннюю конкуренцию: объявляют тендер, и из всех работ выбирают лучшую. В этом случае один дизайнер, чьи идеи были замечены, доволен, а остальные в дерьме. Кому такое может понравится? Есть метод похуже: берут и назначают им, как каким-то рекламным агентам, сдельную оплату труда. Тогда мирный творческий человек выбивает своему товарищу глаз только за то, что тот поднял его телефонную трубку и первым принял выгодный заказ. Кроме всего перечисленного есть и еще одно зло – это когда окружающие знают, сколько денег кто получает. Я построил процесс иначе: я хорошо плачу, не устраиваю никаких внутренних конкурсов, не говорю людям – вот здесь вы покрасьте зелененьким, а тут – синеньким, кроме того, моим дизайнерам запрещено общаться с заказчиками. Есть единственное условие: чтобы удержаться в студии, нужно стараться. Работа здесь похожа на олимпиаду: за одним проектом сразу же следует другой, потом третий. Со временем их становится только больше. Человеку приходится постоянно бежать, если же он не успевает – он уходит.

- Если в вашей студии нет конкуренции и сдельной заработной платы, то как вы поощряете своих сотрудников?

- Для творческого человека деньги не являются главным стимулом. Для дизайнера вообще главное – это возможность выразить себя. Это – валюта, это – стимул. В шоу-бизнесе, к примеру, валюта – это слава. У меня в студии – это интересные проекты, каких нет в любом другом месте. Благодаря тому, что дизайнеры работают именно у меня, они видят собственные идеи на телевидении, в метро, в городе. Получают от этого колоссальную эмоцию. Я бы даже ее сравнил с тем чувством, какое испытывает актер на сцене.

- Когда вы впервые испытали такое чувство?

- Знаете, наверное, когда бросил образование. У меня ведь нет ни специального, ни высшего образования, журфак я бросил. Как-то принес вместо курсовой работы номер одного журнала, для которого я делал макет. Преподавательница спросила, сколько мне за это заплатили. Я ответил, сумма была раз в двадцать пять больше ее месячной зарплаты. А она удивилась, сказала, что это слишком дешево, меня обманули. Тут я и понял, что пора с теорией заканчивать. Да, у меня нет теперь дипломной корочки, но это не означает, что я необразованный в профессиональном плане человек. Я много читаю. И потом, даже если бы я изо всех сил не хотел получать знания, то за те десять лет, что я занимаюсь дизайном, я получил бы их насильно, от самой жизни.

- Хорошо. Что же вам помогало развиваться? Вы хорошо рисуете?

- Вообще не умею рисовать. У меня в школе по рисованию была тройка. Ну, эскизы, конечно, я все равно рисую, правда, никому потом не показываю. Чаще я просто фотографирую что-нибудь, а потом превращаю этот объект в рисунок, так легче. Правда, я здорово черчу. В школе мог любую мандулу в разных плоскостях даже без циркуля изобразить. Но я искренне считаю, что умение сделать что-либо руками – не самое главное. Главное – идея, мысль. Все остальное второстепенно. В России вообще много рукастых людей, они все могут виртуозно сделать этими руками, только толку от этого никакого. Дизайнеров, например, у нас единицы.

- Это вы рассказываете мне про загадки России?

- Да какие тут загадки. Все тут ясно. Должна быть прежде всего сильная идея, общая мысль, которую важно выразить, материализовать, поскольку она задевает интересы тысяч, миллионов людей. И будет тогда и дизайн, и все остальное. Допустим, в России двадцатых годов дизайн был такого уровня, что во всем мире до сих пор пользуются его достижениями.

- Например, какими?

- Например, именно русские дизайнеры придумали тогда асимметрию. До этого все старались центрировать изображение. Вспомните наши театральные афиши начала прошлого века. Каждая строка там набиралась разным шрифтом. Еще одно важное изобретение – это использование фотографий в оформлении книг и газет. До этого любили иллюстрировать гравюрами, а фото считалось дурным тоном.

- Почему именно на начало прошлого века приходится расцвет российского дизайна?

- Видимо, тогда людям было, что сказать человечеству, и они изо всех сил старались сделать это новыми способами.

- Что, с вашей точки зрения, они хотели сказать?

- Представьте себе, только что произошла революция. Это сейчас к ней все относятся с отвращением, а тогда это было событие планетарного масштаба, оно породило колоссальный творческий подъем. В сердцах людей зажегся невиданный огонь надежды на новую жизнь. Они действительно в это верили и радовались тому, что происходит. Свою роль сыграло еще и то, что новой власти требовались новые сильные графические изображения, нужно же было как-то увлекать людей на войну и в комсомол. Плюс еще грамотность. На человека, только что выучившегося читать, советские плакаты, простые буквы производили удивительное впечатление. В его голове впервые визуальное изображение совмещалось с текстовым, и это производило сумасшедший эффект. В свою очередь дизайнеры получали от народа колоссальную эмоцию, и она их вдохновляла на новые подвиги.

- Что потом произошло с русским дизайном? Куда он подевался?

- В шестидесятые годы при Хрущеве из-за тотальной экономии в стране началась эпоха борьбы с роскошью и красотой. У меня друг живет на ВДНХ, так вот, его дом начали строить при Сталине, а заканчивали уже при Хрущеве. По этому дому четко видно, как изменилось отношение государства к дизайну. Два подъезда разукрашены лепниной и мрамором, а два других – аскетичны, стены покрашены обычной краской и никакой лепнины. Примерно в это же время люди вдруг поняли, что делать добротные и красивые вещи совсем не обязательно: за откровенное говно с работы ведь не выгонят, а за особенные старания заработную плату не повысят. Видимо, тогда дизайн в России и погиб.

- Но сейчас, говорят, опять произошли революционные изменения, люди хотят покупать только красивое. Где же ваш дизайн?

- Да он есть, только в очень маленьких количествах, этого недостаточно. Чем Россия, к примеру, отличается от той же Италии? Там тоже всякого хлама полно, но Италия при этом считается образцом дизайнерского искусства. Почему? Да просто красивые вещи там не единичны. Кроме того, государство четко формулирует социальный заказ: итальянские заводы и фабрики должны производить для людей только самое лучшее. У нас так никто не формулирует. У нас вообще по-идиотски устроен производственный процесс. Самый главный на заводе – инженер, а никакой не дизайнер. Инженер придумывает гениальное конструкторское решение, а дизайнеру, как существу второстепенному, остается только сделать для этой идеи хоть какую-то оболочку. Дикость. Все должно быть наоборот. Сначала дизайнер должен решить, что мобильный телефон, например, обязан помещаться в кармане рубашки, что выглядеть он будет именно так, а уж задача инженера – воплотить эту фантазию в жизнь. Но, правда, именно по этой причине техника тех же итальянцев очень красивая, но часто ломается. А у нас зато наоборот: надежная, но выглядит отвратительно.

Но по большому счету дизайн – даже не технология. Это мировоззрение. Дизайн невозможен без мировоззрения, без идеологии. А какая у нас идеология? Да хрен ее знает. На Западе теперь любая, даже небольшая, компания придумывает себе логотип, фирменный стиль и формулирует свое видение мира. В России фирменного стиля нет даже на государственном уровне. Нам тут недавно понадобилось напечатать в типографии государственный флаг. Выяснилось, что никто не знает, какой именно у него тон. Вот сколько красного, сколько синего можно при производстве флага использовать? Представляете, даже профессиональным полиграфистам не известно, как точно должен выглядеть их государственный флаг. Да что говорить: никто не знает, что именно напечатано на наших деньгах. Вот вы помните, что за город изображен на тысячерублевой купюре?

- Нет.

- Я тоже не знал. Недавно поинтересовался. Оказалось, Ярославль.

- Надо же, как интересно. А скажите, вы не преувеличиваете? Действительно ли дизайн так уж сильно зависит от внутренней политики страны?

- Ну понятно, что не только от нее. Главное – умонастроения населения. Внутренняя политика и дизайн ведь очень похожи. И то и другое – упаковка. Политика – упаковка настроений общества, дизайн – упаковка товара для этого общества. Но в том-то и проблема, что в нашей стране упаковка пока никому не нужна.

- Почему?

- А пусто у нас, нет конкуренции. Что в торговле, что в политике. Чего продавать-то? Оно и так хорошо расходится. Дайте время. Вот в Америке супермаркеты повились еще в начале прошлого века, началась другая эпоха. А мы сахарный песок-то в развес только недавно перестали покупать. Какая уж тут упаковка?

- Хорошо. Ни в политике, ни в торговле вы ресурса для развития пока не видите. В чем тогда ресурс, в чем смысл вашей работы, на что вы надеетесь, владея дизайнерской студией из ста человек?

- Знаете, как ни странно, я надеюсь на русский язык. Русский язык – единственное наше уцелевшее национальное достояние. Он один из самых богатых в мире по количеству понятий и синонимов. Он – носитель невероятной культуры, колоссального потенциала нации. И если Россия владеет этим языком, будет здесь и дизайн, и все остальное.

- Интересно вы говорите. Дизайн на основе русского языка – это матрешки что ли краснощекие и чашки с голубыми цветами?

- Ну зачем так упрощать-то? Тогда получится, что японский дизайн – это узкая белая полка на белой стене. Это же не так. А что касается русского дизайна, то это, по моему личному мнению, например, огромный шкаф с книгами. С настоящими, а не с фальшивыми корешками, как это любят делать на Западе.

- Вот вы знаете, как это любят делать на Западе. Почему не остались там? Были ли бы сейчас американским или итальянским гением.

- Да не считаю я себя гениальным дизайнером. Для этого нужно быть сдвинутым, а я не сдвинутый. Вот мой родной брат – гениальный программист, так он и живет в Америке, работает на довольно крупную корпорацию. А я не такой. Я просто умею хорошо продвигать идеи и давать другим советы, поэтому и живу в России.

- У вас, может быть, миссия? Может быть, вы не просто живете и работаете, а взвалили на свои плечи миссию по созданию великого русского дизайна?

- Это правда, есть у меня такая амбиция.

- Как вы это делаете?

- Я образовываю людей: я показываю им дизайн и объясняю почему это так, а не иначе. Хочу сказать, что это – неблагодарная, но интересная работа.

- Кто бы сомневался. Но вот вы говорите – работа неблагодарная. Это вы говорите потому, что многие в дизайнерской среде вас ненавидят, считают зарвавшимся молодым человеком, берущим с клиентов несусветные деньги?

- Ну, я хочу сказать, что те, кто меня ненавидят, – они полные идиоты. Нужно же радоваться, что на свете есть кто-то успешнее тебя. В конце концов высокие расценки на услуги моей студии дают и им возможность зарабатывать приличные деньги. Им благодарить меня надо. Я же единственное светлое окошко. А они хотят меня заколотить.

- Приступы мучительной скромности, как я понимаю, вам не угрожают.

- Знаете, когда я был совсем молодым, эта моя особенность называлась наглостью. А теперь я вырос и отвечаю за свои слова.