Иллюстрации: Андрей Сарабьянов-мл.
Жил я в 3-м Неглинном переулке, в доме 3. А в окне дома напротив, в доме 4, сидела девушка, все время глядящая в мое окно. Ее я помню еще маленькой девчонкой с куклой на руках. Со временем она, конечно, изменилась, но по-прежнему глядела сюда, на меня.
Однажды эту девушку я показал своим гостям как достопримечательность моего дома, точнее — его вида из окна.
Гости говорили: «Действительно, сидит, смотрит». — А вот — исчезла. — Смотри-ка! А она, оказывается, ходит. — А ты думал, она парализованная?
— Ну не обязательно… Смотри, опять села, смотрит.
Один из гостей помахал ей рукой.
— Эй! — крикнул он. — Не реагирует. Оглохла? Слушай, а может, она слепая? Вот и смотрит в одну точку.
— Нет, не слепая.
— А откуда такая уверенность?
— Оттуда. Я там был.
Был — в их квартире. Много лет назад. Мы тогда всем классом, а точнее — отрядом, макулатуру собирали. «Нет ли у вас старых газет и журналов?» — с этим вопросом я и позвонил в очередную дверь. Женщина, открывшая мне, сказала, что она меня знает. Ведь я — это тот, кто из окна напротив все время смотрит в ее окно.
Так же смотрел в ее окно, но много лет назад, мой родной дядька, дядя Юра, военный летчик. Он развлекал ее тем, что ловил голубей — прямо из своего окна, — расстелив на карнизе петлю из лески с накрошенным хлебом внутри петли. Поймав, он снова выпускал их на волю, высоко подбрасывая голубей вверх. «А ведь, бывало, во время войны голубей ели, потому что голод не тетка, — неожиданно сказала женщина. — А это — моя дочь».
В глубине комнаты, у окна я заметил знакомую мне «эту» девочку. Она даже не повернулась в мою сторону, занятая своими делами, наверное, уроками, одновременно поглядывая в телевизор. Я понял, что этот-то взгляд я и принимал на свой счет, сидя в окне напротив, за своим письменным столом.
Отсюда мой стол не был виден, но о нем можно было догадаться по настольной лампе, купленной моим дедом еще в 20-х годах; диван был виден, но наполовину закрытый оконной занавеской цвета морской волны, которая отсюда выглядела как бледно-салатная. И тут чья-то рука в моем окне задернула эту занавеску.
— Чья?
— В том-то и дело, что чья-то! Долго я стоял там, как завороженный, разглядывая свое собственное окно с доселе недоступной мне точки зрения. Одновременно и узнавая его, и не узнавая.
Хотя ничего особенного в этом зрелище не было — ну окно с занавеской. А такая рука могла принадлежать кому угодно из нашей семьи.
Хоть мне, например.
Фотография: ИТАР-ТАСС
Дом политпросвещения на Трубной площади. 1986 год. Был снесен в 2006 году
***
Иду в спешке, замечаю краем глаза рекламный плакат, чисто шрифтовой, длиной метров 50: «Глушители здесь!» Останавливаюсь.
Гигантизм этого плаката явно не соответствовал предмету его рекламы — второстепенной для автомобиля детали ценой в 10 у.е. Подспудная мысль такая: «Тут, наверное, имеются в виду какие-то другие глушители. Нет, даже не наствольные, а глушители, которые сами по себе глушат жизнь вокруг себя».
В моей памяти глушителем такого рода был Дом политпросвещения на Цветном бульваре. Его задний фасад выходил на Трубную улицу, где когда-то в старом двухэтажном доме располагалась наша с Димкой Константиновым художественная мастерская — просторное место для живописных занятий и дружеских посиделок. Помню, тогда мы говорили «метафизика» — если пиво давали в нашем ближайшем угловом — и «диалектика» — если пива нигде не было, но говорят, что где-то скоро будет (или на Сретенке у «Лесной были», или на Земляном Валу, напротив «Новороссийска»).
Эта мастерская простояла бы в своем привычном для нее старом виде еще лет сто, как и стояла до этого, если б рядом не возвысился Дом политпросвещения, который заслонил нам все солнце. Отчего мастерская, подобно слабому звену в дарвинской дубраве, окончательно захирела: канализация ее лопнула, стены ее пошатнулись, и мастерскую как угрозу прохожим сровняли с землей, вместе с вещами, не успевшими эвакуироваться.
Впоследствии Дом политпросвещения разделил судьбу нашей мастерской — его снесли. Жаль, что впоследствии снесли, а не тогда, когда его только что построили.
Интересно, что даже снос такого вредного дома- глушителя послужил причиной некоторых несчастий: однажды на его месте образовался провал, куда, говорят, заодно с автомобилями провалился и экскаватор. Историки тут же вспомнили, что в XIX веке здесь стоял имевший дурную репутацию трактир «Крым» с еще более бандитским трактиром у себя в подземелье — «Адом». Дескать, одиозное это место, темное. Поздно вспомнили.
Несколько лет назад было принято решение построить на этом месте «многофункциональный комплекс» общей площадью более 100 тыс. кв. метров, из коих половина — подземная.
Думаю, это сколько же времени и сил потребуется для сноса такого гигантского, вросшего в землю сооружения? И — какие катаклизмы повлечет за собой его снос? И доживу ли я до того времени? Ясно одно: мысль остановить нельзя. Ни прогрессивную мысль застройщиков, ни мою — обывательскую, ретроградную.
Наверное, о таком единстве и борьбе противоположностей когда-то говорили и в Доме политпросвещения: «Диалектика!»
Диалектика, которая на своем новом витке перешла в метафизику. В том смысле, что пива теперь везде — хоть залейся.