Иллюстрация: Маша Краснова-Шабаева
Станцию метро «Маяковская» построил великий советский архитектор Душкин. Он вообще много чего построил: высотку у Красных Ворот, «Новослободскую», «Кропоткинскую», «Детский мир», и каждая его работа, если присмотреться, похожа на храм. Правда, по-настоящему прочувствовать это можно лишь раз в году, лучше всего — именно на «Маяковской». В этот день на станции шумно, даже шумнее обычного, почему-то очень много веселых таджиков, но где-то без десяти двенадцать станция пустеет, все опаздывающие в панике выбегают наружу, и на перроне остается небольшая группа людей, специально приехавших со всех концов Москвы. Они держат бокалы, молчат, улыбаются и ждут. Только часы медленно щелкают: 23.58, 23.59, 0.00. Все. С Новым годом. Можно валяться на мраморном полу, класть подарки под колонну, прыгать, пить шампанское, даже курить — никто и слова не скажет. Потому что никого нет. Тихо, пусто, светло и торжественно. Как в церкви. Или как в советской назидательной повести «День непослушания»: взрослые уехали, и теперь можно делать все, что заблагорассудится.
Это счастливые минуты. И хочется их как-то растянуть — как можно дольше. А потом вдруг оказывается, что ничего растягивать не надо: все следующие дни или даже недели город выглядит так же, как станция «Маяковская» в полночь. Никого нет, непривычно тихо, почти не пахнет выхлопными газами, потому что машин нет тоже, и накрывает от этого с пугающей силой. Больше всего Москва напоминает первые кадры фильма «28 дней спустя»: там главный герой также выбирался на улицы Лондона и обнаруживал, что вокруг никого, совсем никого нет. Только поваленный рекламный щит и странные кучи мусора.
Все закрыто. Ветер тащит по пустому тротуару еловую веточку. На углу стоит милиционер, похожий на чучело милиционера, и желает прохожим удачи (так и было, не вру!). Автомобилисты бесцельно ездят туда-сюда и запоминают ощущения. Никто не тырит кошельки в переходе у Лубянки, не кидает рубли на нулевом километре, не носит плакаты «Ликвидация фирм». На Воробьевых горах нет свадеб, на Арбате — фотографа со Шреком. По Покровке не ходит человек-чебурек, пропали люди-звери, зазывающие в «Снежную королеву». Москва, оказывается, очень красивый город, это какая-то ирреальная, сновидческая красота — когда никого нет. Этот город часто бывает похож на сон, но обычно все-таки — на тревожный кошмар, а тут получилась элегия: никуда не надо спешить, все ужасно медленно, сил, правда, тоже нет, но это приятная усталость. Как часто бывает во сне, каждое движение дается с трудом, но и это неважно — по пустой Москве едешь со скоростью звука, а таксисты согласны на любые цены: везти все равно некого и некуда.
Делать нечего тоже. Концертов нет: артисты отдыхают после новогоднего чеса. Танцы свернуты. Спят музейные работники, клубные деятели, стоматологи и массажисты. За всех отдувается Вуди Аллен: на премьерных сеансах «Матч-пойнта» одна половина города неминуемо встречается с другой. По телевизору показывают ретроспективу «Бэтменов» и «Смертельного оружия», по штуке в день. Главное культурное событие — распродажа в IKEA. При этом существовать приходится в полной темноте, потому что все время промахиваешься мимо светового дня.
В кафе и ресторанах так же пусто и сумрачно, как на улице. По инерции звонишь заказать столик, и уже по голосу отвечающего все понятно: звонку он как-то преувеличенно рад, а постановке вопроса удивлен — чего их заказывать, когда они все свободны? Бармен смешивает сам себе коктейли, официанты зевают, знакомых — никого, даже уткнуться глазом не во что. Какой тогда смысл? Лучше уж поесть дома.
Дома, впрочем, еще хуже. Остается только ходить в гости, и каждая вечеринка немедленно превращается в точную копию белоэмигрантских посиделок в Стамбуле 20-х: разговоры только о том, кто уже уехал, а кто еще собирается и кто как устроился на новом месте. Только вместо Берлина и Парижа — Гоа, Дахаб и горнолыжные курорты. Кто и не уехал, и не рвется, оправдывает присутствие в Москве разными эфемерными причинами: не достал билет на пароход, то есть на чартер, не успел с визой, вообще — протормозил. То, что там лучше, чем здесь, даже не обсуждается: раз все уехали, то уж, наверное, не просто так. У каждого наготове пара чужих SMS. «А. Н. пишет: видел на пляже Укупника». — «Маша приземлилась, едет в Раджастан». — «А вот в Зальцбурге, говорят, тухло». Все хором: «Можно подумать, здесь весело!»
А ведь столько было всего запланировано! Столько накоплено непрочитанных книг, непросмотренных фильмов и, кстати, всяких дел. Это же настоящий подарок, то, чего больше всего и хотелось: куча свободного времени, не отягощенного моральными обязательствами, да еще, бонусом, Москва без лишних людей, без людей вообще, очищенная, приукрашенная — светлый сон любого москвича. Бери, казалось бы, и радуйся. А остался почему-то только шум в голове — да еще новогодний джет-лэг: это когда каждый день стабильно просыпаешься в два, а то и в пять. Вышла одна большая нравоучительная история — про счастье и неумение им воспользоваться.
