Одномандатник и печень

Когда студентом я прочитал в "Макбете" про пузыри земли, то решил всерьез и надолго: это про печень. Тонко порезанную, жарящуюся говяжью печень, на чьей изрытой венозными воронками поверхности наворачиваются пузырьки масла. От земли унаследованы фактура и цвет - нормальный такой суглинок. Шекспира с тех пор я окончательно признал гением, а заодно влюбился в язык, в котором естественны сочетания слов вроде "Protect your liver" и где "good liver" значит "гурман". У нас даже "печень" звучит не слишком гордо, а "ливер" - вообще ругательство. Но думается, это не изъян языка, это изъян политической системы, семьдесят лет клеймившей легкие, сердце и печень как субпродукты. Лично я ливер всегда любил, а большевиков всегда недолюбливал. Может быть, именно поэтому простое поедание жареной печенки совпало однажды с исполнением гражданского долга...

У меня был друг. Его звали Aлександр Колобов. Он считал себя крупнейшим поэтом земли русской (причем во всех смыслах - в нем было 130 кг весу), но кормился "работой по подписям" (ударение на последнем слоге). Лет семь-восемь назад он и сам назвался кандидатом в депутаты Госдумы по одномандатному, а я, временно нетрудоустроенный филолог, помогал ему чем мог: сочинял листовки, бегал с пленками по типографиям, забирал тираж, расклеивал все это дело по столбам, автобусным остановкам и т.п. Вознаграждение полагалось весьма скромное, но Сашка думал, что это с лихвой возмещается теми раблезианскими застольями, которые он устраивал своим рекрутам чуть ли не ежедневно. Будучи скорее спринтером (в частности, мастером бешеного финишного спурта), я недели через полторы предвыборной гонки запросил пощады. Мне больше хотелось посидеть с великим Колобовым где-нибудь в парке, на лавочке и под пивко потолковать об анапестической анакрузе в дольнике, о магии твердых форм и убожестве верлибра, о тайнах ремесла вообще, хотя я знал, что подобные беседы заканчиваются одинаково - автоцитатами, например, элегией "Прощание с долларом" (только одна строчка: "У.е., бывай!"). И все же это было лучше, чем бесконечные тосты за левый центр.

В день выборов строгий Колобов позвонил мне в девять утра и предложил встретиться на избирательном участке. Участок находился в школе, в двух шагах от моего дома. Стояла промозглая декабрьская оттепель. Вдоль наспех расчищенной дороги громоздились покрытые копотью запекшиеся глыбы снега. Пахло жженой резиной и свежими опилками, как почему-то всегда пахнет в губернском городе зимней оттепелью. Еще раз напомнив, что среди одномандатников ему равных нет, и любезно сохранив полную свободу относительно партийных списков, Колобов подождал, когда я исполню гражданский долг, исполнил его сам, а затем мы державным шагом направились в буфет. Буфет был оборудован в актовом зале, где одновременно работала выставка детского рисунка, посвященная русской национальной кухне и то ли не успевшая съехать, то ли, напротив, сохраненная как напоминание, что именно о детях и об их патриотическом воспитании нужно думать, голосуя. Кто знает, может, сюда заходили и такие, кто еще не определился с выбором. Мы с Колобовым определись давно: 2х100, классическое начало партии. На закуску я взял кусок жареной печени, как раз такой, какой нужно: темная, словно бы выловленная каким-нибудь Дуремаром подошва с налетом буроватой ряски - это чуть пригорела соленая мука, в которой была обваляна печень. Жуир и бонвиван Колобов, брезгливо морщась, кушал финский сервелат. Стало понятно, что мы вот-вот переберемся в кабак, что потом туда по первому зову подтянуться похмельные рекруты и все закончится как обычно. С другой стороны, первые 100 уже заявили о себе как об объективной реальности. Соблазнять Сашку заливным хеком и сосисками в тесте не имело смысла. Я решил выдвинуть некий концепт. Сначала напомнил Колобову о его же идее ввести железный занавес на импортные продукты питания, сказал, что есть финский сервелат - это мондиализм, потом кивнул на детские рисунки, прославлявшие щи да кашу, и, наконец, произнес:

- A давай пройдемся по участкам и посмотрим, где лучше кормят. Все-таки поэту и депутату нужно быть ближе к народу...

- Условие первое, - мрачно отозвался Сашок после минутного молчания. - Ты везде будешь представляться наблюдателем от КПРФ. Условие второе: передвигаемся на такси.

К третьему участку Колобов уже и сам рекомендовался наблюдателем, причем одновременно от правого и левого центров. На четвертом, заметив, что даже пленки и жилы от печени я жую с сияющей рожей, сорвался и накупил ее целый пакет, кусков двадцать. После пятого участка путь до ближайшей автодороги занял больше часа. Сашок застыл, привалясь к забору детского дома. Полез в ширинку. Набежали сироты. Один мальчик с интересом спросил:

- Дядя, ты кто?

- Я великий Колобов, - ответил дядя, честно пытаясь рассмотреть собеседника и потому не обращая внимания на собственные штаны. - Запомните это имя, - добавил он назидательно, так, видимо, и не разобравшись с численностью и составом аудитории. На всякий случай обратился к классике:

- Розовый фламинго

Ссать пошел в кусты.

Подожди немного,

Отольешь и ты.

Это было посильнее, чем небо в алмазах (не говоря о Лермонтове с Гете). Обнадеженные детишки отошли прочь, розовый фламинго вернулся в родные края, и мы побрели через какой-то стадион, надеясь, что движемся в сторону шоссе. Не выдержав, сделали привал - сели прямо в снег неподалеку от лысых футбольных ворот, возле которых что-то клевали галки и воронье. В одной руке я все еще держал пакет с печенью, в другой - едва надъеденную кулебяку. Тупо отломил от нее кусок. Бросил птицам. Одна ворона тут же его подхватила и, набирая высоту, прошла ворота насквозь, точно под самой перекладиной.

- Гол! - встрепенулся Колобов. Подумав, я протянул ему кулебяку. Сашка скатал из теста шар и тоже бросил. На сей раз галки, сбившись в кучу, просто расклевали его.

- Один - ноль, - опечалился Колобов, признав, что взятия ворот не было. С тем же счетом матч и закончился на десятой перемене пайки. Мы пришли в себя настолько, что смогли выйти к дороге и поймать такси. Дома я порубил печень на кусочки и сделал салат, остатки которого мы в скорбном молчании и, увы, под водочку доели на следующий вечер, когда стало ясно, что от нашего гнилой муниципии прошел не Колобов, а заматерелый коммунист (кстати, тоже поэт, с осенью в сердце). Иными словами, призыв благородных бриттов защищать печень по-прежнему сохранял актуальность.

A вот и наш вариант такой защиты: жареную говяжью печень (300-400 г.) мелко порубить, смешать со столь же мелко порубленными солеными огурцами (3-4 шт.), сваренными вкрутую яйцами (2-3 шт.), репчатым луком (1 шт.), зеленью (петрушка, кинза), залить майонезом и подавать к столу - в честь неизбежного торжества демократии.