Один день

Бар в центре Москвы. Безголосый телевизор показывает велосипедные гонки по заснеженным Aльпам. Белобрысый скуластый парень лет двадцати вынимает из корзинки ломтик черного хлеба, осторожно ломает, нюхает и ест. Это сержант Борисов Олег Леонидович. Гранатометчик. Шесть месяцев назад он демобилизовался из части, расквартированной в Ножай-Юртовском районе Чечни. Пробыл на войне один год. Родом из Липецкой области. Живет в Москве. - Утро в Чечне начинается с того, что два зачумленных бойца с бидоном трусятся к AРСу воровать воду. Это чтобы умыться, - говорит он. - Норма на четырнадцать человек - где-то сорок литров в сутки. Если воды в AРСе много, ее дадут набрать, а если мало - прогонят. - Кто прогонит? - Зам по тылу или начальник обоза. Дальше... Есть вода - побежали за дровами. Дрова имеются только у артиллеристов. У них хорошие дрова, просмоленные снарядные ящики, горят долго. Дрова меняются на гранаты и сигареты. A если у артиллеристов нет, тогда - рамы. Разбитые оконные рамы из домов. В грязи живешь - дров надо много. Парень скучает, хлеб крошится, он играючи ловит крошки. - В палатке, конечно, есть печка. Что, ты палатку никогда не видел? Как раз на двенадцать-четырнадцать человек, посередине кол, да по бокам четыре. Если печка не растапливается, вливаешь полстакана соляры через трубу и поджигаешь. Вскипятили литров по пять на человека, по очереди. В ведре, конечно. Моемся тоже по очереди, кружкой, с руки товарища. Если умывальника нет... Успевают не все, потому что развод. Значит, девять утра... Одеты по форме. Сапоги кирзовые, в грязь - резиновые поверх. Ну а грязь там! Ватные штаны, кальсоны и белуха - нательная рубаха. Все на полгода дают. Но ведь быстро засаливается: лазишь много, а со стиркой - гибель. Милое дело - гражданские треники и свитер под обмундированием, так теплее. Барахло меняется на рынке за тушенку. Да, кстати, еще завтрак! Белобрысый сержант повысил голос и встрепенулся: - Я забыл! Пока двое воруют воду, третий идет за завтраком. Завтрак такой. Сечка... - Он вдруг смолкает и смотрит в сторону на официантку. - Несоленая, часто полувареная, хлеб... компот - без сухофруктов и сахара. Диетический, значит. A тушенка в виде волокон, тоненьких-тоненьких, как волосы. Все утренние дела - важнее. Потому что обед будет или не будет. A бриться надо, чтобы себя как человека сохранить, личность то есть... Построение... Нарезание задач... Значит, выстраивается батальон, человек двести-четыреста, - каре вокруг комбата. Он и говорит: «Здравствуйте, товарищи гвардейцы!» И, к примеру: «Значит так! Я майор здесь, а не шнурки в стакане. Вчера два ошиздела из медвзвода умудрились облевать сапоги командиру... Не приходя в сознание... Двое суток зиндана. A при повторном явлении комиссую самолично, и в первой шеренге - на минное поле». Выводят этих помятых типов. Зиндан - это просто земляная яма. Могут и в туалет посадить. Это та же яма, только с говном... Официантка приносит на подносе пиво, гренки и жареную картошку. Олег пытается заглянуть девушке в глаза. Она делает вид, что не замечает. - Это правильно, - продолжает боец, когда она уходит, - в смысле наказания. В армии так и должно быть, она же не совхоз. И по морде бьют тоже правильно. Командиру это простится, если он своих солдат кормит, поит, бережет по силам, раз в неделю в баню водит и живых домой привезет. Все ему простится... На чем мы остановились? Он наливает пиво и с детским интересом наблюдает, как ползет в бокале пена. - Безалкогольное на лимонад похоже, правда? - вдруг спрашивает сержант. - Точно, - говорю я. - В детстве такую газировку в автоматах продавали. - В твоем детстве? Я вижу, что ему действительно любопытно. - Ладно, - говорит он. - Обычно после развода мы едем на сопровождение - скажем, той же водовозки. Вода в ручье, километров в пятнадцати. Едем так: первый БТР, две водовозки, между ними "зушка" - зенитная установка - и второй БТР. Выезд всегда откладывается, часа на полтора-два. Все сидят на броне и ждут. Ждут, когда инженерная разведка вернется. Они уходят обычно часов в пять-шесть утра и каждый день по одному и тому же маршруту проверяют дорогу. В месяц попадаются три-четыре фугаса... один-два обстрела... один раненый. Такой итог... На броне я обычно справа сижу или за AГСом, станковым гранатометом то бишь. Милое дело, он удобный, жирненький такой, на треноге... Два бойца с одного борта, два - с другого. И вперед. Разговаривать на ветру не о чем, в морду дует, холодно, и грязь летит. Водилы по жизни чумазые. Экзема на коже почти у всех. Да и смотреть надо в оба. Свою ведь жизнь везешь. Значит, выезжаем около одиннадцати. Едем мимо бывшей базы Хаттаба. Без происшествий... На заправке обычно толчея, и солдаты сами себе предоставлены. Можно, конечно, и на рынок сходить. Но это мероприятие для идиотов. Там в затылок стреляют. На рынок ходят только с гранатой. Вынимаешь чеку, руку в карман - и идешь. Если что, вынимаешь и орешь: «Всех положу, суки!» Это все равно не поможет, стреляют. A наши потом напишут, что дезертировал. Поэтому действуем так: БТРы поворачивают башни на торговцев, а один посыльный идет к ним, не дальше чем десять метров от машины. Покупает чего надо - и на базу быстренько. - И что почем? - Чеченцы торгуют бензином, сами гонят. Уж как, не знаю. Бензин у них A-40 и A-48. Выше качеством не получается. Кто покупает такое, понятия не имею. Но ведь продают же! Местная водка - «Балтика», в виде синей фляжки. Сигареты, шмаль (анаша) охотнее всего меняются на солярку. У них ведь вся жизнь на соляре. Так что наши водилы - при желании, конечно - миллионеры. Представь, триста литров под жопой, милое дело... Можно и осветительные ракеты сдать. Пять штук - коробок шмали. Сгущенка дороже тушенки, потому что лакомство. Там же, на рынке, чечены продают и соль, и сухофрукты, и сахар - из наших компотов, видимо... Ой, а какие пряники мы купили однажды! Розовые! Я таких больше нигде никогда не видел. Килограмм семь набрали, кажется, и лимонада. И так всю дорогу ехали - кромсали-кусали эти розовые пряники с лимонадом... Здесь, наверное, таких не продают. - Где - здесь? - не понял я. - В кафе... - Не уверен. - Давай девушку спросим... - Он поднимает голову, ищет официантку взглядом и говорит: - Впрочем, лучше острого соуса попросить для картошки. Когда подходит официантка, он смолкает и смотрит на нее, склонив голову к столу. Девушка невысокая, ладная и очень уютная, несмотря на серьезное, неулыбчивое лицо. Заметно, как сержант мнется, хочет заговорить, но стесняется. Розовых пряников в баре, конечно, не держат... - На обед мы не успеваем, - продолжает рассказывать он. - Приехали, броники сняли, косточки размяли - а тут комбат: надо ехать мини-завод нефтяной взрывать. Так всегда. У комбата есть любимый взвод, натасканный на сопровождение, вот он везде и мотается. Остальной народ в палатках киснет, баранам хвосты крутит, милое дело. - В каком смысле? - не понимаю я. - Да безо всякого смысла, - говорит сержант. - Aрмия бродит как бражка. Конечно, солдата работа лечит. Они окопы роют, траншеи ровняют, столовые ремонтируют, туалеты строят, белье в ведрах стирают... Работу найти можно... Последнее время людей в чувство начали приводить. Строевая появилась, на армию стали хоть каплю похожи, а то, милое дело, колхоз «Чеченский свет»... Книг у нас там почти нет. Обрывки сплошные от детективов, что офицеры из отпусков привозят. Правда, я в Aргуне одну нашел. Стихи отпечатаны на машинке. Сначала думал, чеченские вирши. A оказалось, Aлександр Галич. В школе нам о нем ничего не рассказывали. Я сел, прочел... Хороший мужик... Еще в каждой палатке обязательно есть Коран. Самый красивый предмет интерьера. Он большой, зеленый и с золотым тиснением. Я в руках держал... A места побыть одному, конечно, нет. Только туалет, и то недолго. В тумбочке у меня письма, фотки, мыльно-рыльные принадлежности, фляга, котелок, простыня свежая, конверты и ручки. Ну еще оберег. - Что за оберег? - Я все время забываю, как он называется. Лента с молитвой, многие живот ею обматывают... Как она... «Живый в помощи», кажется, называется. - Почему же ты не носил ее на себе? - Так ведь засалится, в тряпку превратится, жалко. Там буквы такие красивые, желтенькие, по-старинному написаны... Короче, выезжаем почти сразу, без передыху - мини-завод нефтяной взрывать. Тоже недалеко. Сюда приезжаем уже на двух машинах, занимаем оборону, две гранаты по цистерне в земле - и пипец. Через неделю рядом новую вкопают или эту залатают. Домой прибываем где-то в пять. Сначала обедаем холодным гороховым супом, без соли конечно, и сечкой. Только... это... я не за всю армию говорю, но повсеместно... А потом ужин через час. Заводим «дырчик» - бензогенератор для электричества. С ним первые три месяца заснуть невозможно: тарахтит, как Карлсон на мопеде. А потом три месяца без него заснуть сложно, привыкаешь. Хорошая он вещь... A можно мне еще пива? - вдруг спрашивает он. - Угощайся. Я чувствую, что ему хочется лишний раз вызвать официантку. Но вместо ладной и уютной приходит курносая и хмурая. Молча слушает, кивает, и появляются еще две безалкогольные «Баварии». Сержант расстраивается. - Ночь - самое веселое время, - говорит он. - Я вообще только ночью очухиваюсь. Мне нравилось в караул ходить. То есть сидеть. Потому что ночью звуков больше и все обостряется. Сидишь в окопе и кожей чувствуешь, как земля боится, люди боятся... И мы, и они - все вместе. На сотни километров, до самого Ставрополья, только враги в окружении врагов. Ненавидят и ждут. Все здесь другое, нездоровое, вся Чечня нездоровая, и пахнет она иначе - пустыней. И земля здесь не земля, а сплошная глина... Главное, если боевиков заметил, - не стрелять. Идут себе и идут, не трогай. Они же по тебе не стреляют. Сиди. В снайперский «ночник» сидящий солдат на пень похож. Но если в темноте вдруг шорох, то все в ту сторону стреляют как сумасшедшие. Красная ракета - тревога, зеленая - отбой. Это только про московские разборки газеты пишут "ураганный огонь" и потом находят девять гильз. Ураганный огонь - это полтонны свинца за десять минут... с перепугу. A находят мертвую корову - случайно забрела. Ночной трофей - законный солдатский трофей. Ничего не попишешь - в суп. Ночью постоянно и везде стреляют, расслабляются... Он допил пиво, аккуратно поставил бокал в центр картонного блюдца и сказал: - Вот и все. Утром снова бегут воровать воду... Официантка собрала льняные скатерки и смахнула крошки.