Обрусевшие

Про транспорт

Джон Манн. Начальник управления информационной службы компании Millhouse. Гражданин США, прожил в России 11 лет

Пять лет назад я перестал ездить в метро: тогда стало понятно, что людей с другим цветом кожи могут избить. При первом взгляде на меня ясно, что я не славянин. Хотя мне метро не хватает: оно у вас работает очень отлаженно, четко. Раз в пять минут прибывает поезд — сущий рай в сравнении с тем же Лондоном, где поезда постоянно опаздывают и ломаются. Но теперь я езжу только на такси и постоянно отвечаю на одни и те же вопросы. Все спрашивают, считаю ли я русских женщин красивыми. Почему-то таксисты очень гордятся русскими женщинами. Смешно, когда задают вопросы, отрицательный ответ на которые исключен. Потом интересуются, нравится ли мне Москва. Ответить тоже непросто: с одной стороны, это динамичный и красивый город — как Нью-Йорк. К тому же в Нью-Йорке нет круглосуточных книжных магазинов. Правда, в Москве в отличие от Штатов случаются комичные казусы: если здесь в супермаркете кончился какой-то продукт — это все, конец. Например, мне нравится сметана Valio, но в «Перекрестке» она закончилась месяц назад. Я спрашиваю: «Где сметана?» Продавец разводит руками. «А когда будет?» Не знает.

Я жил раньше в Алма-Ате и водил машину «нива» — на ней было крайне удобно ездить. На горнолыжную базу, в горы. А в Москве я машину не брал: водители здесь абсолютно сумасшедшие! Зато частников много, так что зачем самому за рулем мучиться? Я, в принципе, и пешком не прочь ходить… Хоть это занятие не слишком простое. Каждый раз, возвращаясь в Москву из командировки, я по инерции иду по зебре не глядя. И вдруг — wait a second, it’s Moscow — вспоминаю, что здесь нет никаких правил на дороге! Здесь машины паркуют на тротуаре. И самое ужасное, что я видел в этом городе: владельцы навороченных иномарок вроде экологически противозаконного «хаммера» думают, что у них больше прав на дороге, чем у владельца «жигулей». Это, я считаю, обыкновенное местечковое хамство. И по американским, и по общечеловеческим меркам. Я с работы специально ухожу в восемь вечера — жду, пока пробки кончатся.

Каждый день я еду на работу мимо Красной площади. Для любого сорокалетнего американца это символ. Мы росли, считая, что Россия — наш главный враг, а Кремль — его воплощение. И когда 11 сентября 2001 года я стоял под стенами Кремля и звонил своему брату, чтобы узнать, как у него дела, то меня вдруг здорово накрыло. Вот я стою в бывшей империи врага, который теперь друг, звоню брату в Америку, которую атаковал другой враг, которого за врага раньше никто в США и не считал, — и все это происходит со мной.

Мурат Сикакмия : «Это улица Кировоградская — неплохая улица и находится недалеко от моего дома. Напротив торговый комплекс «Эльдорадо», мы туда частенько захаживаем»

Про еду

Мурат Сикакмия. Пиар-директор международного кинофестиваля мусульманского кино «Золотой минбар». Гражданин Алжира и России, прожил в России 15 лет

Я был летчиком ВВС в Алжире: летал, пока в стране не произошла смена власти. Мне пришлось уехать. Не могу сказать, что в Москве мусульманину живется тяжело. Раньше были бытовые трудности, например, с халяльной едой. Теперь отдел халяльной еды есть даже и в «Ашане», а поначалу нам приходилось есть кошерную еду, что было как-то непривычно. Зато теперь при знакомстве с каждым евреем я сначала думаю: «Осторожно, Израиль!» — а потом вспоминаю, что у нас похожая еда и вообще много общего. Я вот, к примеру, всегда беру в кошерном отделе хумус. В халяльных отделах его нет, а у евреев — всегда пожалуйста, в разных видах.

Еще было очень неприятно, когда мою жену с ее подругами в хиджабах не пустили в кафе. Мы, мусульмане, если какая-то женщина не носит хиджаб, не будем делать ей замечания. Зачем лезть в могилу к другому? Никто не будет толковать Коран чужой женщине. Я живу своей нормальной жизнью: пост держу в Рамадан, хожу в Соборную мечеть по пятницам. Ужинаем с семьей в ресторанах и кафе, например, в «Шеш-Беше» — это кафе азербайджанской диаспоры, и кухня там — и с религиозной, и с эстетической точки зрения — самая правильная. Дома по выходным частенько готовлю на всю семью блюдо кускус — оно готовится из пшеницы, непременно халяльной баранины и овощей. Как правило, баранину я покупаю в магазине при Соборной мечети. Лет пять назад я заметил, что буквально в каждом районе Москвы открылся хоть один халяльный магазин: в Братеево, на «Кантемировской», на «Проспекте Мира», на «Новокузнецкой». Что, в принципе, способствует расширению кругозора: можно не замыкаться на диаспоре, а то иначе и в магазин сам не сходишь, да и жизни толком не увидишь.

Архимандрит Закхей: «Церковь Великомученицы Екатерины — мой второй дом. Здесь моя русская паства. Они мне все как семья, различия между ними не делаю»

Про шум

Архимандрит Закхей. Настоятель храма Святой Великомученицы Екатерины на Всполье. Гражданин США, прожил в России 15 лет

В Москву я попал в качестве представителя Американской православной церкви. Церковь у нас расположена в центре, и все изменения видны как на ладони: Москва стала средоточием бизнеса и светской жизни. Дай бог, чтобы не потеряла духовности. Гости, приезжавшие ко мне 15 лет назад, замечали, что повсюду золотятся купола. А сейчас взгляд чаще падает на рекламные щиты, казино, рестораны и офисы. Конечно, раньше православие было модой: помню, в конце 90-х крестили по сотне младенцев ежедневно. Сейчас страсти поутихли, и я надеюсь, что православные идут в храм с любовью, а не с fashion в сердце. С точки зрения религии Москва — агрессивный город. Здесь тяжело найти минуту, чтобы уединиться с Богом. Вот служим мы службу на Страстную седмицу. Серьезно, раздумчиво. А под окнами мигалки воют, машины гудят… Особенно неприятно, если машина останавливается, двери настежь распахиваются, а оттуда музыка играет. Громкая и современная. Мы бы и рады выйти, замечание сделать, попросить музыку прикрутить, а ведь нельзя! Мы же молимся, богослужение проводим. И мобильные телефоны во время службы некоторые забывают выключать. Полгода назад мы даже объявление повесили: «Не забудьте выключить мобильные телефоны!» Прямо как в кабинете врача — ведь у нас тоже исцеление, хоть и душевное. Объявление, конечно, помогает — но не на сто процентов. Новички иногда про него забывают. А я считаю, современные технологии и церковь могут существовать мирно и обоюдно полезно: один наш сотрудник такую штуку изобрел, чтобы проповедь можно было с телефона читать, прямехонько с экрана. Но центр города есть центр города, и я молюсь, чтобы здесь было поспокойней. Хоть, в принципе, я привык молиться в сердце мегаполиса — еще когда на Лубянке в церкви служил. Можно везде спасаться: не место мешает нам, а мы мешаем себе. Можно согрешить на Валааме и спастись на Лубянке. Хотя на Лубянке соблазнов, конечно, больше.

Про скорость

Башир Обассекола. Председатель нигерийской диаспоры в Москве. Гражданин Нигерии, прожил в России 20 лет

Когда на меня несколько лет назад напали на улице возле Университета дружбы народов, мне не было больно. Было страшно за семью. Нас было трое, а их много, и они были с бейсбольными битами. Тогда я понял, что нам надо держаться друг друга. Нас, нигерийцев, здесь всего человек двести. Я объясняю своей диаспоре основные правила: надо жить быстро и быстро думать. Не спускаться после четырех часов в выходные дни в метро — много пьяных. Не выходить поздно вечером из дома. Я, например, живу в районе «Савеловской», и даже если мне нужно в аптеку, я беру такси. Или иду быстрым шагом — туда и обратно. Еще надо избегать толпы в дни футбольных матчей. Я долго думал, прежде чем давать интервью: не хотел афишировать себя. Такой у нас, у черных, менталитет: сиди тихо, и тебя не тронут. Но я уже привык. Человек ко всему привыкнуть может — даже быстро ходить в аптеку.

Про язык

Марк Аллан Браун. Руководитель программы в Международной организации по миграции при ООН. Гражданин США, прожил в России 10 лет

Раньше у русских зубы были хуже, чем у американцев. Поэтому милиционеры легко определяли меня в толпе и требовали документы. Еще не люблю, когда мне говорят: «Эй, иностранец!» Уж лучше бы мужчиной звали. Вот недавно шел по улице, а дворничиха кричит: «Эй, иностранец! Куда прешь, там тупик». Здесь осторожно относятся к незнакомым: каждый смотрит на тебя так, будто видит в первый и последний раз. Очень трудно пробить фасад, за которым скрывается нормальный человек.

И здесь нельзя жить без русского языка: на улицах не говорят по-английски, англоязычное меню есть только в дорогих ресторанах. Без языка ты не купишь помидоров, не прочтешь инструкцию в метро. В конце концов все осваивают кириллицу — а если не получается, то уезжают. Но есть иностранцы, которые просто приехали сюда, потом начали учить русский, потом влюбились в Москву. Как я. Мне было приятно, когда недавно в районе Пушкинской площади ко мне подошла женщина из провинции, в одежде с турецкого рынка, с золотыми зубами, и спросила, где «Ленком». Я ей все рассказал: направо, налево, до здания «Известий», через сто метров опять налево. «Надо же, — сказала она, — иностранец, а как хорошо Москву знает».

Стэнли Уильямс: «Это место похоже на Route 66 — дорогу из Чикаго в Лос-Анджелес, с востока на запад. Она забита дайнерами, и поэтому Starlite Diner напоминает мне дом»

Про стабильность

Стэнли Уильямс. Продюсер, диджей радио «Мегаполис». Гражданин США, прожил в России 10 лет

«Да», «нет», «спасибо» — больше я по-русски ничего не знал. Когда нужно было купить говядину, я приходил в магазин и говорил: «Му-у-у». На меня смотрели как на дурака. Теперь я могу свободно разговаривать и читать журналы — но меня до сих пор бесит реклама: строчки быстро бегут, я за ними не успеваю. Вот приехал Джордж Майкл, а куда? Когда выступит? Я работаю диджеем в клубах. Публика в московских клубах напоминает мне публику в клубах Майами — такие же бодрые. Каждый день — быстрый. Нью-Йорк в сравнении с Москвой спит. Не знаю, как у других экспатов, а у меня в последнее время все отлично. Этот год — первый, когда мне в городе нравится абсолютно все. Я люблю стабильность, а она в этом году появилась. Раньше я все время думал: еще полгода — и уеду. Стабильности не было: пять дней в неделю я работал в клубе «Голодная утка», был диджеем за тысячу долларов. В конце вечеринки мы обязательно ставили государственные гимны — Франции, США, Германии. Один раз поставили гимн Советского Союза. Но в этот вечер в клуб пришло государство. То есть депутат. Я видел, какой он стал красный. И клуб закрыли, что было, конечно, большой ошибкой.

Сейчас я раз в неделю на радио веду программу “Stanley Williams Show”. На английском языке. Ставлю только хаус-музыку. Я заметил, что люди в городе стали больше говорить и понимать по-английски. Я говорю: «Звони мне, если любишь меня или если ненавидишь!» Вот звонит мне какая-нибудь Ира и спрашивает: «Эй, Стэн, почему в Москве так много техно?» А я ей отвечаю: «Sugar, baby, с музыкой в этом городе все будет хорошо». Два года назад такого не было. А теперь меня слушают, знают, любят. Моя девушка — она русская. Так что я остаюсь. Хочу растить ребенка в Москве, хочу открыть дайнер-клуб, куда можно будет прийти поесть и поплясать. Америка подождет.

Янто Приено Сударьянто: «Мне нравится и само здание Манежа, и его окрестности — Александровский сад, памятник Жукову. Здесь очень спокойно и уютно»

Про пригороды

Янто Приено Сударьянто. Профессор. Гражданин России, в прошлом — гражданин Индонезии, прожил в России 41 год

Нас привезли в Институт потребкооперации в Мытищах в 1966 году— 25 индонезийцев, никогда не видевших снега, промерзли до костей. Потом, конечно, Мытищи привыкли к индонезийцам, а мы — к Мытищам. Жил я поначалу в общежитии близ станции Перловской, потом женился и в центр Мытищ перебрался. Сейчас я последний мытищинский индонезиец. Все остальные разъехались кто куда.

Я приезжаю в Москву каждый день по работе, но очень радуюсь, когда возвращаюсь домой. Сейчас, например, Мытищи превращаются в чистый, уютный, современный город. Планомерно развивается инфраструктура. А недавно, например, прошел чемпионат мира по хоккею. Все наши смотреть ходили. Это ведь сильный показатель популярности нашего районного городка! Построили много красивых современных больниц. Поликлиники хорошие, дороги чистые, новые. У нас церковь восстановили, бассейн открыли, фитнес-центр. Обновили автобусный парк — все машины блестящие, с иголочки! Москва, знаете, сама по себе развивается, а мы — сами по себе .И мне намного лучше в Мытищах, чем в столице. Тут живут мои студенты, здесь вообще больше десяти учебных заведений — институты, университеты. Настоящий кампус. Ходишь по улице и молодеешь прямо…И все со мной здороваются, про дела и здоровье интересуются, а в столице об меня только спотыкаются. И смотрят недоверчиво, с опаской.

Что меня удивляет — в Москве совершенно нет досуга для людей среднего достатка. Игровые автоматы есть, а каких-нибудь стендов с бесплатными газетами нет. А я их раньше любил читать. А в России я пообвыкся. Меня даже не пугает, что моя будущая пенсия составит 3 000 рублей. Деньги в жизни не главное. Меня друзья в Америку звали.Что бы я там делал? А здесь я востребован: езжу с лекциями, мне коллеги из Чебоксар звонят, из Ханты-Мансийска. Два раза Путина живого видел — когда сопровождал президента Индонезии на встречу в Кремль.

Про соседей

Берл Лазар. Раввин, гражданин России и США, прожил в России 17 лет

Когда мы переехали в Россию, я сказал жене: «Поживем год, посмотрим». Она была готова собирать вещи через месяц: та Москва была грязной, в подъездах сидели наркоманы, в дверь ломились пьяницы. Были сложности с кошерной едой. А сейчас я и не знаю, искренне говоря, места, где мог бы жить так хорошо, как здесь. Кроме, конечно, Израиля. Москва — прекрасный город. Он строится, растет. И что самое для меня главное — люди тянутся к вере. Сейчас синагоги по всей стране заполнены народом. Материальная жизнь обеспечена, настал черед духовных вопросов. К сожалению, в Москве появилась другая проблема: зачастую люди, живущие в одном доме, даже не знают друг друга в лицо. Соседи не только не здороваются друг с другом, но и относятся друг к другу изначально враждебно. Для еврея в Москве сейчас нет никаких проблем: люди уже привыкли к нам, нет сложностей с поступлением на работу или в институт.

Я родился и жил в Италии среди большого количества религиозных людей. Я знаю, что вера должна идти от человека, а не диктоваться сверху. Русская православная церковь боится иных миссионерских групп и действует агрессивно. Иногда лобовыми методами, как какое-нибудь молодежное движение. Должно быть понимание, что здесь много мусульман, католиков, иудеев. Бог один, но каждый вправе выбрать к нему свой путь. Я, понятно, чувствую православное давление в меньшей степени, но от других знаю, что оно есть.

Борислав Милошевич: «Это маленькая церквушка в Воронцовском парке, названия ее я не знаю. Я сюда не хожу, предпочитаю Андроников монастырь на Таганке. Но мне удобно приходить в этот парк — я делаю здесь несколько прогулочных кругов в удовольствие»

Про посредничество

Борислав Милошевич. Бывший посол Югославии в России. Гражданин Сербии и Черногории, прожил в России 19 лет

Москва — это город с климатом, который меня не устраивает. Я нормально переношу холод, но плохо отношусь к слякоти. Два месяца назад упал и разбил себе колено. Но я привык. Здесь у меня жена, сын, друзья. Здесь я долго работаю, люблю ваш народ, культуру. Друзья говорят, что я обрусел. И не только потому, что я неплохо говорю по-русски. Иногда мне хочется выругаться — как русскому. Хотя никто так не ругается, как сербы. И водки я тоже выпить могу.

Правда, новые русские — не тот народ, с которым я познакомился в начале 70-х. Они другие. Живут в достатке, научились покупать «марки», но среди них полно примитивных людей. Это племя народилось после либерализации и приватизации. Я не имею в виду интеллектуалов или рабочих — я имею в виду отдельную прослойку нуворишей, котораяв Москве становится все более массовой.

В Москве очень плохое уличное движение. Больше всего мне мешает неуважение к пешеходам. Пешеход в Москве — изгой. А их надо уважать. «Пешеходы составляют большую часть человечества» (Ильф и Петров).

Москва — довольно красивый город. И очень дорогой. Товар переоценен, поскольку Россия — страна посредников. И охранников, правда. Их очень много, и они везде: здоровые молодые люди мало чего делают, по-моему: стоят, сидят, ездят. В Москве ничего нельзя купить напрямую. Был у меня друг, работал в крупной компании. Несколько лет назад пришел ко мне его сын и спросил, не могу ли я своими связями помочь ему купить природный газ не у четвертого посредника, а хотя бы у второго. Но я ничего сделать не смог. Все ниши заняты! Недалеко от моего дома десятилетняя бутылка бордо «Шато-Петрюс» продается за 270 000 рублей. Это вино дорого и во Франции, но не до такой же степени! Я считаю, здесь слишком много денег. А очень много людей живут бедно. Это нужно менять. И еще я хотел бы, чтобы пресса здесь была свободной — или скорее автономной. Пресса должна автономно подбирать темы, автономно их интерпретировать, иметь свой стиль, свою типологию, терминологию. А ваша пресса в большинстве своем прозападная.Вся российская «элитная» пресса такая, кроме редких исключений.

Нил МакГован : «Памятник Чайковскому — один из моих любимых памятников. Напротив Консерватория, а я большой поклонник классических концертов. Ни одного значимого не пропускаю».

Про регионы

Нил МакГован. Генеральный директор фирмы Russia Experience. Гражданин Великобритании, прожил в России 23 года

Я приехал сюда в 1984 году как представитель американской турфирмы в Ленинграде. Путешественники в Россию ехали — не знали, что живут здесь по талонам. Иностранцам талоны не полагались. Но я кофе с сахаром не пью и не курю, а талоны на водку можно было выменивать на какие-то предметы быта. С другой стороны, Россия была колоритней: мои знакомые иностранцы,жившие здесь в то время, уехали — кто на родину, кто в другие страны. Я говорю своим знакомым: если вы хотите застать Советский Союз, приезжайте завтра же! Потому что он исчезает на глазах. Сегодня дом стоял, завтра — упал. И так все.

Наши туристы ездят во все доступные места: им нравится Золотое кольцо, но они быстро от маленьких городов устают, для них эти города похожи друг на друга. И разницы между церквями XI и XII веков они не видят. Зато им нравится Плес. И конечно, мы даем экзотику: возим на Соловецкие острова, в Великий Новгород, в Пермь и даже в ГУЛАГ, про который писал Солженицын. Он же — концлагерь «Пермь-22». Там сейчас музей, и находиться в нем довольно страшно: все-таки сохранилась и колючая проволока, и зловещие тени прошлого. Ехать туда тревожно и непросто: лагерь был построен посреди необжитого, напрочь открытого пространства, и дорога к нему чудовищная. Примерно там же мы устраиваем сплав на катамаране по Уралу, в районе местных гор. У нас есть такой спаянный коллектив любителей-экстремалов, которые ездят каждый год. Возим людей в Екатеринбург, Тобольск и Покровское — этот маршрут довольно популярен; в Покровском, если вы знаете, родился Распутин, а он на Западе фигура довольно знаменитая.

Многие клиенты считают, что Россия — страна белолицых людей, и вы сами в этом виноваты. Еще в Советском Союзе вся культура была представлена такими широкоплечими блондинами в рубашках и шапках. Многие англичане из глубинки до сих пор думают, что Ленинград — это такой город высоток, построенный Лениным на месте разрушенного Петербурга. А мы их возим к кочевникам в Кизил — сесть в юрте, попить кумыс с чабаном, поесть баранину. Возим на Байкал, в Туву, на Камчатку, в Сибирь. Я сам, когда мне кажется, что Россия — это Москва, сажусь в самолет и лечу на другой край России. Все хорошо: Краснодар, Нижний Новгород, Пермь. Я жил, например, у коряков. Чтобы не замыкаться столицей.