Обреченные

Третью неделю Москва наблюдает за агонией бывшей главной газеты страны. Оторваться невозможно. Дело не только в том, что трудно, не оглянувшись, пройти мимо семьи, вдруг вылезшей на людную улицу со своими криками и мордобоем. И точно не в том, что каждому из нас свойственно решать, кто прав и кто виноват в чужой ссоре, и дальше наблюдать уже с некоторым личным интересом. А дело в том, что очень хочется понять, как из чего-то большого получается пшик. Явление по нынешним временам довольно распространенное. Был, например, «Медиа-Мост» — и нету. Были олигархи. Но там насилие, нешуточная борьба, тюрьма, забастовка в прямом эфире. А тут никакого, кажется, стороннего вмешательства. Был вот Евгений Киселев, человек настолько большой, что простой гаишник знал, когда стало можно отнять у него безнаказанно запасное колесо (была такая история вскоре после захвата НТВ). А получился — менеджер-неудачник, плохой редактор никому не нужной газеты. А сама газета? С достоинством проделала путь от богатой правительницы дум до обедневшей, но безупречно себя державшей аристократки. А когда, казалось, она дождалась второго дыхания, в одночасье растранжирила так бережно охранявшуюся репутацию. Когда падают так далеко и так больно, не смотреть невозможно. Потому что кажется, что познавший тайну такой истории сам сумеет спастись.

Начало конца трудно отличить от собственно начала. Газета «Московские новости» была знаменита, популярна — хотя этого слова недостаточно, чтобы описать газету, за которой с ночи выстраивались очереди, — так вот, пик газеты пришелся на время, когда официально ее как бы и не было. Было издание Moscow Daily News, основанное в 1930-е годы живущими в Москве англоязычными сталинистами. С каждым десятилетием оно становилось все менее похожим на собственно газету. Язык, которым были написаны статьи, трудно было идентифицировать: английским он точно не был. Основной аудиторией были студенты иностранных языков. Moscow Daily News была одной из бесчисленных советских институций, существующих неизвестно зачем и почему. В конце 1980-х из этого болота неожиданно вынырнула востребованная газета. Главный редактор Егор Яковлев набрал людей, у многих из которых не было опыта в журналистике, и научил их писать о том, что действительно важно. За этим и выстраивались очереди. Причем эта газета о главном еще и носила легкий флер самиздата: русскоязычное издание МН в каталоге подписки не значилось и «официального» тиража не имело, а просто продавало миллионы экземпляров в розницу, поскольку этого никто в тот момент не запрещал.

Как только газета приобрела официальный статус, тираж начал падать. Тогда же, в конце 1991-го, из газеты ушел Егор Яковлев: главный редактор был назначен главным журналистом страны, возглавив «Останкино». Дальше много чего было. Газеты закрывались и открывались, разражались скандалы, кто-то захватывал здания, держал кого-то под дулом автомата, клал лицом в снег. Журналисты делали карьеры, уходили из профессии, уезжали за границу. Так начались и закончились 1990-е годы. Ничего не менялось только в МН. Разве что из «коллективного предприятия» газета превратилась в закрытое акционерное общество, существовавшее за счет аренды огромного здания на Пушкинской площади, частичными владельцами которого стали тогда все сотрудники редакции. Внутри самого дома на Пушкинской время остановилось.

Там жили по правилам, все больше отличавшимся от тех, по которым существовали другие газеты да и просто другие люди. По правилам МН, например, люди приходят на работу сразу после института и остаются навсегда. Если же сотрудники не могли проникнуться особенным духом верности своему учреждению, они уходили быстро, зачастую — со скандалом. Между тем во всем мире — не только в России — менялись способы изготовления газет. Практически умер институт собственных корреспондентов — просто потому, что в любую точку мира в любое время может десантироваться журналист со спутниковым телефоном. Полностью изменилась система работы с фотографиями. В «Московских новостях» все делали по старинке: в штате было шесть собкоров (столько же — у богатейшей американской газеты The Boston Globe); в то время как все газеты усаживали юных бильдредакторов за компьютер искать фотографии по агентствам, в МН две пожилые женщины работали с тремя штатными фотографами.

В такой старомодности что-то есть. Музыка, записанная на винил, звучит «правдивее», чем CD, — так же и собкор, постоянно живущий в Санкт-Петербурге (а там у МН их было целых два), лучше проникнет в тайны города, чем залетный журналист. Количество любителей газетного винила никогда не падало совсем низко: тираж держался около 45 тысяч (в полтора раза выше, чем у «Ведомостей», почти в два раза ниже, чем у «Коммерсанта»), хотя в конце 1990-х был один памятный подписной сезон, когда получать газету на дом захотели всего два человека.

Коллектив, в котором время остановилось, это особая история. По словам одних, сказка: дружная, сплоченная команда. По словам других, это сборище людей, не скрывающих своей неприязни друг к другу. Один бывший сотрудник вспоминает, как на летучке кто-то из обозревателей сказал в адрес другого, что от него, мол, «воняет через телефонную трубку». Как водится, и то и другое правда. Для кого-то редакция МН была гадючником, для кого-то — домом. В конечном счете, поскольку платили там зарплаты ниже рыночных, задерживались в редакции только те, кто верил не только в дело МН, но и лично в руководителей газеты — главного редактора Виктора Лошака, его первого заместителя Людмилу Телень и заместителя Михаила Шевелева. Оба зама работали в газете с 1990 года.

В такое странное место полтора года назад пришел работать главным редактором Евгений Киселев. Непосредственно перед этим газету купила группа «Менатеп» и перевезла редакцию в свое здание на Загородном шоссе. «У нас тут трамвай ходит, — задумчиво говорит помощница Киселева. — У нас ведь здесь Кащенко». Как будто это что-либо объясняет. «Этот трамвай нас и переехал», — добавляет завотделом культуры Юрий Арпишкин. Помощница Киселева сообщает, что в округе есть еще и кладбище. Все, кто так или иначе за последний год были связаны с МН, говорят и о Кащенко, и о кладбище, и еще об одном кладбище, тоже рядом с менатеповским зданием, и о трамвайном маршруте: МН — Кащенко — кладбище. Эти навязчивые несмешные шутки — попытка создать хоть какой-то контекст вокруг черного стеклянного здания с его стерильными офисными интерьерами, которые могли бы быть где угодно. Впрочем, переезд на Загородное шоссе — лишь одна из многих неудач, которыми обернулись попытки обновить старые «Новости».

В том, что газета нуждается в обновлении, не сомневались даже те, кто делал ее последние 15 лет. Как владелец чудом сохранившегося автомобиля «победа» не может не понимать, что рано или поздно машина потребует капитального ремонта. Но перед хозяином антикварной машины встает классическая дилемма. Если он хочет сохранить ценность автомобиля, он должен отреставрировать или заменить «родными» все детали. В результате получится почти новый автомобиль «победа» — практически произведение искусства, но машина, не приспособленная для езды на современных дорогах. С другой стороны, владелец может заменить все внутренности современными механизмами — за что будет высмеян истинными ценителями старины. Нечего покупать автомобиль «победа», если вы хотите ездить на «лексусе».

А теперь представьте себе, что новым владельцем «победы» стал человек крайне нерешительный, да еще и без какого бы то ни было опыта вождения автомобиля (он, предположим, водил до этого самолет). Он, разумеется, попытался сделать так, чтобы и ценителям древних авто угодить, и скорость все-таки набрать. Попытки примирить два непримиримых не то что подхода — мира — и закончились тем скандалом, за которым с малоприличным вниманием наблюдает наш город.

Киселева в редакции приняли благосклонно. Михаил Шевелев сказал ему: «Вы нам вполне лидер, а мы вам вполне команда», и все вздохнули с облегчением. Зря. Потому что трудно представить себе заявление, которое можно было бы трактовать большим количеством разных способов. Лидеры бывают разные — и, что важнее, очень разными бывают главные редакторы. Бывают такие, что с утра до ночи сидят в редакции и лично правят каждую статью. Этим, как правило, не хватает полета, видения своего издания в целом. Бывают главные редакторы — английские королевы: в производстве не участвуют, но выполняют важные представительские функции. Лучшие же постоянно жонглируют представительскими функциями с одной стороны и прямой руководящей работой с другой.

Евгений Киселев, может, и хотел бы влезть в редакторскую работу поглубже, но не мог найти способа внедриться в отлаженный за многие годы процесс. «Меня потрясло, как проходят планерки, — рассказывает Киселев. — Все расселись, у всех пополосный план номера, клеточки быстро заполняются — назывными предложениями. „Погодите, а что это?“ Но была традиция не обсуждать темы, повороты». Надо понимать, что это говорит человек, про которого в его телевизионные времена ходил такой анекдот: «Евгений Киселев упал с Останкинской башни. Летит. Летит. Говорит: «Э-э-э-э… Хм… Э-э-э-э… А-а-а-а-а-а-а-а-а-а!» Или, как говорит вполне симпатизирующая ему сотрудница редакции: «У него информация не проходит в мозгу, как электрическая искра. У него есть способность зависать». Жизнь газеты тем временем проходила мимо.

Благодаря вливаниям от «Менатепа» дела газеты даже улучшились. Зарплаты выросли в среднем в два раза. Пришло человек семь-восемь новых журналистов. С грехом пополам удалось обновить макет и перейти на цветную печать. Существенно газета не изменилась, но тираж вырос на треть.

Киселев не слишком часто появлялся в редакции, а его основной вклад в газету составляли собственные колонки на первую полосу, которые он имел обыкновение сдавать с опозданием. Есть довольно много редакций, где задержка номера на несколько часов, ночные бдения и прочее разгильдяйство в порядке вещей. Но газета МН — «нужная, справедливая, скучная», как охарактеризовала ее одна сотрудница, — в полном соответствии со своим характером жила строго по правилам, и то, что Киселев эти правила нарушал практически каждую неделю, не могло сойти ему с рук.

В сплоченной дружной редакции МН формировалось четкое представление о Евгении Киселеве как не просто о профнепригодном редакторе, но как чуть ли не главном враге газеты. Поведение Киселева обсуждалось так подробно, что бывшие сотрудники газеты приводят дословно одни и те же примеры его вредительства — как с бесконечно повторяемыми шуточками про Кащенко и трамваи.

Самый вопиющий пример — история о спецвыпуске по Беслану. «Он сидел, уткнувшись в стол. Потом сдался, согласился сделать спецвыпуск. Тогда его спросили, напишет ли он колонку. Он ответил: «Я бы поостерегся», — с возмущением рассказывает уволенная Киселевым редактор отдела информации Ирина Сербина. Киселев подтверждает каждое ее слово. Вся мятежная команда журналистов уверена, что Киселев не хотел писать колонку из «соображений собственной безопасности», как это сформулировано в открытом письме с требованием отставки главного редактора. Более внятное и просто верное объяснение, что главный редактор, как все разумные журналисты в те дни, боялся сфальшивить, создать впечатление, что пытается набрать очки за счет трагедии, — отвергается.

С другими пунктами письма та же история. Киселев, например, обвиняется в том, что закрыл приложение «Родительское собрание» без объяснения причин. На самом деле, говорит уволенная Людмила Телень, Киселев свое решение обосновал: «Он сказал, что не хочет иметь ничего общего с властью, — но это же глупость!» Приложение печаталось на деньги Министерства образования, которое выдвигало, по словам Телень, одно условие: в каждом номере печаталось «завизированное» интервью с министром. Для Телень это нормальный способ зарабатывания денег, для Киселева (и для любого редактора любой западной газеты) — дискредитация проекта.

Киселев обвиняется в том, что привлек к редизайну газеты художника без опыта работы с печатными изданиями, который, в свою очередь, вместо себя посадил в редакции двоих беспомощных молодых людей. Киселев действительно заказал новый макет телевизионному художнику Семену Левину — как главе дизайнерской фирмы, которая направила в редакцию двух сотрудников, молодых профессионалов в области печатных СМИ. Впрочем, они действительно чувствовали себя абсолютно беспомощными перед лицом редакции, настроенной против перемен. Вместо нового макета получилось робкое обновление старого.

Киселев продолжал присматриваться к процессу. Газету делали те же люди, что и раньше, во главе с Людмилой Телень. Главный редактор писал колонку и работал английской королевой. А генеральный директор Кирилл Легат, появившийся в газете, когда ее купил «Менатеп», работал злым следователем. Например, уволил стенографисток — в современных редакциях такой должности нет вообще, но в МН их было две. («А что если мы провели шестичасовой круглый стол?» — возмущается Ирина Сербина. И не спрашивайте, кому может быть интересно не то что участвовать в шестичасовом круглом столе, а читать его стенограмму в газете.) Он пытался модернизировать редакцию, сокращая раздутые технические службы, — но оформлял увольнения настолько хамским образом, что его ненавидела вся редакция, включая людей Киселева.

Наличие злого следователя позволяло Киселеву продолжать, по сути, ничего не делать. Он уже понял, что реформировать — разрушать и строить заново — надо не только технические службы, а всю редакцию, но все надеялся, что оно само как-нибудь развалится. Он понимал, что будет выглядеть злодеем, а уволенные (и уволившиеся) — безусловными жертвами. И самые точные слова, сказанные им о происходящем, — в прямом эфире «Эха Москвы» он заявил, что уволенные журналисты «выработали свой ресурс», — будут звучать как хамство, а не как правда.

О том, почему и как оно в конце концов рухнуло, сказано слишком много. Можно добавить, что скандалу предшествовали несколько месяцев интриг с обеих сторон, направленных на то, чтобы оттеснить «соперника» от управления газетой. Что уволенные журналисты винят в своих бедах — совершенно безосновательно — уже не только Киселева, но и Березовского, и вообще чуть ли не мировую закулису. Про попытки примирения и роль наблюдательного совета можно ничего не добавлять, потому что интрига этой истории не имеет никакого отношения к тому, кто здесь справедливее, честнее, умнее или старательнее.

Слева — кладбище, справа — кладбище, посередине — Кащенко. Тот, кто не хочет попасть под трамвай, должен ехать быстрее него. Или хотя бы суметь быстро и решительно перейти на другую сторону. Он не может позволить себе заниматься реставрацией. Ему вообще стоило бы на время забыть о прошлом, о блестящей истории и бремени ответственности за настоящее. Не зависать и даже не задумываться особенно, а просто рвануть вперед. Впрочем, теперь уже, кажется, поздно.