О погоде

Из клуба «Мастерская» я вышел в 5 утра.

Я шел мимо Лубянской площади, в центре которой каждый год собираются восстановить памятник основателю ВЧК Дзержинскому, мимо здания, которое когда-то было «Детским миром», а сейчас два человека с решительными лицами дали мне в зубы и забрали двести пятьдесят рублей, мимо здания, которое когда-то было Политехническим музеем, возле которого небритый дворник-таджик лежал в луже крови, а рядом сонно курили сотрудники скорой помощи, мимо сквера, в котором любят гулять геи и лесбиянки, где их лю­бят бить православные дружинники и где всегда пахнет пивом и мочой, мимо здания, на стене которого поверх надписи «Банду Ельцина под суд» какой-то смельчак нацарапал «Банду Ходорковского под суд», мимо киоска, в котором продают оппозиционную «Новую газету», в которой напечатано интервью президента РФ, а значит — началась оттепель, а также продают газету «Известия», которая любит печатать разоблачения и рассуждать о пользе, которую приносит стране Сталин, а значит — оттепель не началась, а также газету «Твой день», на первой полосе которой написано «известная топ-модель шокировала пляж своей грудью», а значит — отте­пель никто не заметит.

Жители покосившегося дома девятнадцатого века, предназначенного под снос в мае текущего года, слушали радио, ко­торое рассказывало о каком-то избитом правозащитнике, о какой-то двадцатипятилетней чеченке, которая лет пять сидит в лагере по ошибке, о каком-то лет десять назад севшем в тюрьму физике-шпионе, делавшем обзоры прессы для иностранцев, о каком-то студенте, выступавшем против воинского призыва и получившем сотрясение мозга в подворотне, о каком-то Платоне Лебедеве, которому запретили передать в тюремную камеру холодильник, о том, что Федеральная налоговая служба требует, чтобы бесланские мате­ри платили налог за бесплатное обучение своих детей.

А потом по радио долго рассказывали о студенте философского факультета, который выпил пива, пошел на концерт в клуб, а когда его не пустили, то ли оторвал, то ли не оторвал ручку двери и то ли подрался, то ли не подрался с охранниками клуба, и вот он полгода сидит в камере и заработал то ли бронхит, то ли астму, охранники клуба уже не имеют к нему никаких претензий, но следователь узнал, что студент является членом антифа, — и поэтому прокурор просит послать его на пять лет то ли в Мордовию, то ли в Коми, и все вроде бы шло к ­обвини­тельному приговору, и никто, в общем-то, такому приговору не удивился бы, не в первый все-таки раз, но вдруг судья объявила, что ей нужна еще одна неделя для размышлений, и у всех стали возникать мысли — а вдруг судья решится оправдать студента? А может, судья что-то знает? Наверное, судья ждет какого-то сигнала? А вдруг оттепель? И все стали друг у дру­га спрашивать: «А может, началось?» А вдруг нет ничего унизительного в ожидании оттепели и нет ничего унизительного в ожидании каких-то сигналов и угадывании, что эти сигналы значат, а вдруг действительно фраза «оттепель должна начаться с нас» — это немодный пафос?

А потом радио сделали потише, и кто-то, живущий в доме, предназначенном под снос в мае текущего года, сказал, что зачем, вообще-то, нужны ­холодиль­ники, если продукты можно вывешивать за форточку.

Я шел мимо какой-то бывшей усадьбы, в которой расположился недавно разорившийся банк. И вдруг я увидел слона, который пытался не задеть своим правым боком театральную тумбу, а левым подпирал стенку старинного особняка. Рядом со слоном стоял человек, который кормил слона. Он сказал: «Чему удивляешься, здесь люди снимают кино. Много будешь удивляться, удивлялка сломается, удивляться — немодный пафос. Слона зовут Бимбо — оттепель закончилась, на ули­це плюс 15, Бимбо можно снимать, он теперь не простудит­ся».