Новости дна

Цены на ослов выросли в три раза. Еще недавно осел стоил 400 долларов, сей­час — 1 200. А беременная ослица, ­осо­бенно белая, тянет на полторы тысячи. Во всем виноват кризис. Автомобили стоят без бензина, бензин стоит 8 долларов за литр. Зато исчезли пробки. Ослы возят пассажиров, продукты в магазины и мусор на свалку. Пышные свадьбы ­разъезжают по городу на ослах. Кортежи из семи десятков украшенных лентами повозок. Во дворах вместо парковок — стойла.

Это новости из сектора Газа. Там, где отродясь не было финансовых рынков, ипотек и инвестиционных банков, кризис наступил сразу, не дожидаясь их падения. А мы, держатели кредитных карт и ­вла­дельцы кредитных автомобилей, ­пыта­емся представить себе, что будет у нас, когда больше не будет кризиса и насту­пит хоть какая-нибудь пов­седневность. С низкими зарплатами, массовой безработицей и со всем тем, что мы пока еще не умеем вообразить.

Я больше не могу ничего слышать про кризис. Я устал. Я готов терпеть даже Обаму и Сару Пейлин, потому что знаю, что они закончатся 4 ноября. А когда закончится вот это? Торги начались с обвала. Торги закончились обвалом. Биржа приостановила торги. Прочь! Но бежать некуда. В блогах все меньше пишут о личном, все больше о том, где кого сократили, кому чего недоплатили и насколько все вместе упало. Для справки: Россия упала на 73%, Марокко — на 6%. И то, и другое — мировой рекорд.

Я боюсь телефона. Он рассказывает мне, что в одной редакции мораторий на новых сотрудников, а в другой сокращают штат на 30% и урезали бонусы. Или что в «Азбуке вкуса» кончились продукты и какое это сильное чувство — покупать последнюю пачку пельменей. Продукты потом появляются, но сильное чувство остается. А однажды телефон сказал мне женским голосом, что в очень большой фирме аналитический отдел объявил сотрудникам, что в понедельник рубль упадет в два раза. И я послушался этого голоса, и бегал из банка в банк, и покупал доллары мелким оптом, потому что ­круп­ного опта не было.

Иногда меня гложут сомнения: может, это мне только кажется? Может, я растлен суетой, консюмеризмом и бытовухой? Тогда я захожу на OpenSpace.ru, где очень культурные люди говорят умное о высоком. Там написано: «Арт-рынок замер», «Арт-рынок падает», «Эйфелева башня тоже подешевела». Колумнисты рассуждают о моде во времена кризиса, о безработных знакомых топ-менеджерах и об интеллигентах, мечтающих о корове-кормилице. Все они обнаружили кризис в вверенной им сфере высокого: академичес­кой музыке, документальном телевидении, рублевской недвижимости. И я успокаиваюсь. Я, потомственный интеллигент с гуманитарным дипломом и генетически обусловленной мечтой о корове, впервые в жизни шагаю в ногу со временем. Накануне кризиса я уволился из большой фирмы, где работал большим начальником, и теперь я безработный топ-менеджер с бессмысленно дорогим кредитным автомобилем, истощенной MasterCard и нелепыми долгами. Отечественное пиво еще не смыло из моей памяти вкус бароло, но я уже выучил расположение полок в ближайшем продуктовом дисконте.

Я становлюсь скромнее. Мир становится скромнее вместе со мной. BMW и Mercedes приостановили производство. Hummer и Lincoln Navigator продаются за полцены. Уго Чавес призывает чиновников экономить на мобильной связи, а В.В.Путин боль­ше не говорит, что свобода дороже кол­басы, и снова стремится в ВТО. Еще немного — и мы перестанем вставать с колен. Наша нефть дешевеет, наши акции обесцениваются. В следующем списке Forbes почти не будет русских миллиардеров. Много лет назад один знакомый учил меня основам русской жизни: у мужика есть рубль — он бедный, барин должен миллион — он богатый. Главное — занимай у банка много. Сейчас проблемы и у меня, и у банка. Нас с банком объединяет неуверенность в завтрашнем дне. А малиновый «бентли» моего знакомого, купленный за наличку, может быть, и подешевеет. Но уж точно никогда не превратится в «жигули».