Нина Чусова

Фотографии: Татьяна Зоммер

Я так хотела попасть в Москву! Посту­пить — сюда, учиться — здесь. Возможные сложности меня не пугали, Москва была для меня праздником, благодатью. А все временные препятствия на пути к ней можно было запросто перешагнуть. После школы приехав-таки в Москву, я срезалась во все театральные институты, кроме ГИТИСа: до него я не дошла, поскольку сил уже не было. И я рыдала на груди у мамы и выла: «Забери меня отсюда! Ничего не хочу!» И мама увезла меня обратно. Домой. В Воронеж. И там в со­вер­шенно расслабленном состоянии я поступила на актерское отделение ­театрального факультета Воронежского института искусств.

Перед тем как идти в театральное, я отправила экспликацию одной пьесы во ВГИК, на режиссерское отделение. Мне дали от ворот поворот, написав в ответе, что, дескать, «научитесь снача­ла в общем хоре петь, поработайте-ка актрисой, а потом уж на режиссера замахивайтесь». И я пошла в актрисы. Вообще очень послушная была — что мне говорили, то и делала. Я не революционер. Мне сказали исправиться — буду исправляться.

Уже дипломированной актрисой я показывалась Константину Райкину и Леониду Ефимовичу Хейфецу. И ничего Райкину не подошло. А мне так к нему хотелось в актрисы! И в день, когда он меня окончательно завернул, я топилась с горя в ванне у своего друга, артиста Федора Добронравова. Очень четко помню этот момент. А Леонид Ефимович Хейфец, который на тот момент был главным режиссером в Театре Советской армии, взял к себе в театр моего однокурсника, а меня в упор не видел. Позже, когда я училась у Хейфеца на режиссерском факультете в ГИТИСе и он поставил мне пять с плюсом за актерское мастерство, я сказала: «Что ж вы, Леонид Ефимович, меня к себе в театр не взяли?» А он мне ответил: «Ты все выдумываешь, не приходила ты ко мне».

После спектакля театра «Современник» «Мамапапасынсобака» меня похвалили критики. Впервые. Меня и на «Золотую маску» выдвинули, и признали. Это был единственный мой спектакль, когда ­пуб­лика и критики были единодушны. Все остальные спектакли вызывали, мягко говоря, противоречивые мнения.

Я не пыталась себя как-то специально на­строить перед работой с мэтрами — с тем же Олегом Табаковым, например. Действовала без всех этих интеллигентских ­«пристро­ев», а по принципу «эх, была не была!». Как есть, так и есть: если меня обидят, я в голос плачу, если веселят — хохочу.

Мой муж, Юрий Катаев, тоже режиссер. Мы друг другу совершенно не мешаем и не страдаем профессиональной ревностью; наоборот, часто помогаем друг другу. Мне вообще не важно, напишут ли на афише мое имя. Ну хорошо, это моя инсценировка — и что с того? Что это меня­ет? И у нас с Юрой нет таких моментов, когда я могла бы ему сказать: «Вот в этом месте я тебе не помогу, думай, дружок, сам. Это моя профессиональная тайна!» Я считаю, чем шире обмен мнениями, тем лучше, но с этими своими убеждениями я в абсолютном меньшинстве. Считается ведь, что у каждого свой почерк, и если что не так, сразу поднимается крик: «Украли мой ключик! Мою краску!»

Я не очень люблю застольный период репетиций. Он выгоден только актерам, которые любят посидеть, разговоры поразговаривать, пообсуждать рисунок роли, идею данного персонажа. Вся эта говорильня так потом за столом и остается, и ни разу такого не было, чтобы идеи, высказанные за сто­лом, впоследствии воплотились на сцене. Я стараюсь поскорее начать репетировать на ногах — артист, как правило, думает не головой, а руками и ногами. Артисты действуют интуитивно.

Я не давлю на актеров и не хочу, чтобы они сыграли пьесу по моему рисунку. Рисунок мы придумываем вместе. Нужна такая легкость, чтобы зритель в зале поверил, что это естественный процесс, который родился здесь и сейчас. Вне зависимости от возраста все актеры — мои дети. Мне нужно, чтобы они шли за мной. В конце концов, позориться не я буду, а они. А я за них отвечаю.

Если назревает скандал, то его надо ре­шать сразу же. Я ненавижу закулисные интриги и борюсь с этим страшенным закулисьем всеми силами.

Раньше, спроси вы меня, с кем мне легче работать — с молодыми актерами или с мэтрами, я бы не задумываясь выбрала первое. А теперь сомневаюсь. Сериальное мышление очень испортило артистов, они уже больше не молодые и не задор­ные, они хуже старых. Они приходят на ­репе­тиции уставшими — то с тусовки, где им необходимо засветиться, потому что они стали медийными персонажами, то со съемок.