Николай Клименюк. Откуда будешь

В 1986 году я жил в Царицыно, которое называлось тогда Ленино-Дачное. Тогда оно действительно было дачным — среди многоэтажек еще кое-где стояли избушки, доцветали свое яблоневые сады, а в парке «Царицыно» булькала плотина, с которой герой рассказа Леонида Андреева «Петька на даче» глазел, как катаются на лодке господа. Лодки тоже имелись, и баженовские руины, и Областной театр юного зрителя, а рядом с ним — тир. Но вообще Царицыно было унылым местом, делать десятикласснику там было нечего. Поэтому я ездил гулять с девушкой на Арбат. В Люберцах тоже было нечем заняться, и поэтому люберецкие качки в кепках и клетчатых штанах тоже ехали гулять на Арбат.

Там мы однажды и встретились. Встреча не сулила ничего хорошего. Любера закатывали рукава и поигрывали мускулами. Я готовился к тому, что сейас девушку будут насиловать, а меня — убивать. «Вы откуда такие?» — задал ритуальный вопрос главный любер. И тут девушка, с которой я гулял, затараторила как пулемет: «Мы с Кубы, ты Майкла знаешь? Я с ним в одном доме...» Минут через пять мы уже сидели в каком-то подъезде, любера поили нас пивом и расспрашивали о кубинских делах. Куба — это квартал в конце улицы Бехтерева, остроумно прозванный местными «островком социализма». Туда ведет одна дорога, которая заканчивается кладбищем. С одной стороны — задворки превращенного в парк лесочка, с другой — пустыри и задворки промзоны.

По сравнению с нашей Кубой Люберцы-1986 были Лас-Вегасом. Очевидно, маленькие, но гордые бригады кубинских качков заслужили уважение люберецких товарищей, и теперь мы купались в лучах их узкопрофессиональной славы. Кажется, это был единственный момент в моей жизни, когда я был рад, что живу не в центре.

Жители московских окраин часто любят и знают свой район. А я предал свою малую родину. Центр, где я теперь живу, не идет в части патриотизма с окраинами ни в какое сравнение. Практически каждый житель окраины — локальный патриот. А в центре почти все, как я, понаехавшие, безродные космополиты, и не сильно отличают Чистые пруды от Патриарших. Редкие старожилы и принципиальные ценители, конечно, отличают. Ну а вообще — какая разница, везде вроде как хорошо и красиво, центр есть центр. Жители центра учатся в школах не за углом, а по выбору. Едут на работу две остановки, а то и вовсе ходят пешком.

Жителю центра психологически намного легче перебраться с Гоголевского бульвара на Цветной, чем жителю Тушино переехать в Марьино. У жителя центра русское барокко, ампир, модерн, конструктивизм и нечто под названием «сталинка» сливаются в смутный образ «старины», жители окраин легко различают на глаз тонкие нюансы серии П-44, даже если не знают их по именам. Когда житель Выхино вставляет пластиковое окно, он улучшает жилищные условия. А когда житель центра вырывает хлипкие деревянные рамы с покрытой десятью слоями краски латунной фурнитурой, он подтирает остатки исторической памяти места.

Именно эта память, а вовсе не архитектура и планировка делают район уникальным местом, которое можно знать в лицо и любить. Кому какое дело, что Замоскворечье было купеческим, Хитровка — бандитской, а на Никитской селились аристократы? Бандитов переселили из притонов в партийные кабинеты, аристократов — из особняков в коммуналки, а потом старожилов расселили из коммуналок на окраины. Зато всем очевидно, что в Бирюлево получали жилье рабочие, на Октябрьском Поле — военные, а на Юго-Западе — совслужащие и всякая интеллигенция. В центре такую память хранят не районы, а разве что цековские дома.

Из Царицыно я бежал куда-нибудь в центр — мне было все равно куда. Свою квартиру я продал людям, которые стремились в Царицыно, потому что это «хороший район».