Нежный горький

Иллюстрация: Мария Краснова-Шабаева

Я навестил Нижний, как обычно, на пару недель. Прогуливался по Автозаводскому парку культуры и отдыха и маялся от полубессмысленности своего визита: зачем регулярно посещать место, в котором прожил 36 лет?

Я прошелся по главной аллее, что ведет от давно уже не работающего фонтана, где я когда-то запускал игрушечную подводную лодку на быстро гаснувших батарейках, к другому фонтану, поменьше, у которого в девятом классе я сдох во время физкультурного кросса.

Когда-то главная аллея была украшена клумбами с цветами жирных кладбищенских оттенков и совсем уж миниатюрными фонтанчиками, где в старые добрые времена плавали бычки от «Беломора» и «Примы», а никаких пакетиков от чипсов или орешков и в помине еще не было. Я дошел до фонтанчика поменьше и помедлил, выбирая, куда бы свернуть: влево, к заброшенному деревянному шахматному павильону, на котором теперь красовались надписи «Россия для русских» и «Цой жив!», или вправо — к деревянному же кинотеатру «Родина», возведенному почему-то в романтическом мусульманском стиле.

Я стоял, смотрел то туда, то сюда, и вдруг на меня, что называется, накатило. Эта пыльная зелень, эти скамеечки, эти прореженные временем кустики, ободранная летняя сцена, на которой никогда уже заводская самодеятельность не сыграет на балалайках, ржавый фонтанный стояк — я был точно на кладбище, изнемогая от убожества окружающего меня мира и от нежности к этому убожеству. До меня, дурака, дошло, что главное чувство, которое я испытываю к своему родному городу, — нежность, пусть такая, но именно нежность.

На следующий год мне пришлось пожить несколько недель в доме моего старшего друга, художника. Как и в любом загородном поселке, там было довольно скучно, я мучился от невозможности вот так запросто выйти вечерком прошвырнуться, и поэтому принялся за методичное изучение хозяйской библиотеки. Я сильно расширил свои познания в истории русской живописи и перечел бесчисленное количество русских стихов.

В четвертом томе Велимира Хлебникова, изданном в СССР в тридцатые и переизданном в Германии в восьмидесятые, я обнаружил стихотворение про свой родной город. Там были такие слова: «нежный Нижний». Прочитав это, я закрыл книгу, потом закрыл глаза и увидел тот самый Автозаводский парк, ржавый фонтан, всю альгамбру деревянной своей «Родины» — и сердце мое заныло. Это не была ностальгия. Просто я именно так люблю свой родной город.

Что же нежного в этом полуторамиллионном мегаполисе, раскинувшем свои панельные районы вдоль двух широких русских рек? Разве могут быть нежными эти полусгнившие деревянные ямщицкие слободы на склонах оврагов, этот красный кремль на зеленых холмах, эти трубастые заводы, вдоль которых, как когда-то, расставили портреты славных передовиков и кипучих общественников, эти ларьки, в конце концов, эти принарядившиеся по случаю воскресенья люди, важно прогуливающиеся по главной пешеходной улице? Могут. Главное — настроить свое восприятие на нужную волну. Собственно, в Нижнем волн этих две.

Главный (и единственный!) писатель Нижнего Новгорода — тот самый Пешков, что некогда одолжил всему городу свой псевдоним. Горький описывал горькую жизнь нижегородцев, которым через несколько десятилетий предстояло стать горьковчанами и вести жизнь столь же несладкую.

Горького в моем городе всегда было много — и в виде улиц, музеев, институтов, и в виде горькой жизни индустриального монстра со всеми прелестями рабочих окраин и слобод — см. роман «Мать». А город меж тем прекрасен, надо только увидеть это. Он прекрасен особой красотой, как красивым может быть заспиртованный монстр с двумя сердцами, выставленный в Кунсткамере.

Два сердца Нижнего Новгорода бьются невпопад, рождая волнение, лихорадку, приступы паники и неконтролируемые взрывы чувств. Одно сердце — «нагорное», расположено оно над слиянием Волги и Оки, то ли на волжском откосе, то ли теплым воскресным вечерком на улице Ильинской (бывшая Краснофлотская), то есть там, где воля, покой, неподвижность, вечность. Как сказал бы еще один русский поэт, Михаил Кузмин, «русский рай».

Другое сердце — «заречное», оно шустро гоняет на маршрутках по проспекту Ленина или Московскому шоссе, лихо тормозит у дворца Автозавода или в центре Сормова и бежит к себе домой, в трехкомнатную хрущевку — пить сто пятьдесят под борщ, смотреть сериал, чинить протекающий кран на кухне. Связи между этими сердцами нет почти никакой — разве что тончайшие серебряные ниточки, которые тянутся от каждого из них к ржавому фонтану в захудалом районном парке. Ниточки эти зовутся нежностью, их почти не видно, но если они порвутся, то оба нижегородских сердца разлетятся в разные стороны, как воздушные шары, и навсегда скроются из глаз. И тогда здесь начнется совсем другая жизнь.