Нервы как струны

— Светлана, расскажите, каким образом ваш муж попал в психиатрическую больницу?

— В понедельник мы с ним приехали в ПНД (психо-неврологический диспансер. — БГ) №8 на Игральной улице. Мы требовали, чтобы Саше провели освидетельствование, как раз чтобы доказать, что он не нуждается в госпитализации.

Пришли к кабинету главврача, а там сидят два полицейских. У меня сразу мелькнула какая-то мысль, но потом я подумала: мало ли, может, они привезли кого-то и сидят ждут. Мы тоже сели, тут вышла медсестра и говорит, что главврач заболела, и сегодня ничего не будет. У нас на 20 февраля суд назначен, это была единственная возможность сделать освидетельствование и предоставить эту бумажку в суд. Мы спорили, но нас записали на следующий понедельник, и мы из этого коридора ушли.

Вышли на площадку, где лестница, тут подходят менты эти и говорят Саше: «Вы такой-то? У нас постановление, собирайтесь».

А к нам как раз подъехал адвокат, он начал звонить следователю Самерханову (Дамир Самерханов — следователь Преображенского межрайонного следственного отдела. — БГ), спрашивать, что за подлость такая. Тот сказал, что это распоряжение не его, а начальства, и вообще ему некогда разговаривать. Бросил трубку и больше на звонки не отвечал.

— И после этого полицейские Александра увели?

— Ну они сделали любезность, довезли нас до дома, подождали, пока я ему собрала кое-какие вещи. Смену белья, какие-то гигиенические принадлежности, зубную щетку, туалетную бумагу. Полицейские мне даже предложили с ними вместе туда поехать, в эту больницу №5 в Чеховском районе. Но вы оттуда не уедете, говорят, и я осталась дома.

Он оттуда звонил. Врачи сказали, что продержат его там не менее месяца. Но из практики известно, что там люди лежат годами. И провокации бывают: тебя специально вынуждают на какие-то речи, чтобы продлевать тебе этот срок. Тюрьма, короче говоря.

— Давайте вернемся к тому, с чего вообще все началось. Почему на мужа завели уголовное дело?

— Это было 23 апреля 2012 года. Саша должен был в этот день уезжать на гастроли в Японию и в четыре уже должен был быть в аэропорту. Но с утра поехал в суд. Мы ждали, что Анатолия Яковлевича вот-вот осудят и мы его никогда больше не увидим — мы его как будто хоронили (на 23 апреля в суде по делу Анатолия Рябова были запланированы прения сторон. — БГ). И Саша говорит: я хотя бы посмотрю на него в последний раз. И приехал туда раньше всех, к десяти или к половине десятого.

В этот день в зал под охраной привели бывшего завуча ЦМШ Дубровскую (Татьяна Дубровская, бывший заместитель директора ЦМШ, выступала в суде по делу Рябова свидетелем обвинения. — БГ). Мы обалдели. У меня все аж перехватило, ком встал, думаю: «Какая же сволочь, губит человека, с которым 25 лет проработала!»

Пока ее там допрашивали, я говорила: «Пришла, не побоялась, не стыдно детям в глаза смотреть, выцарапать бы ей эти бесстыжие глаза». Через какое-то время ее вывели. Она потом журналистам говорила, что это Пан сказал ей: «Тварь». Вроде как он на нее с этими словами кинулся. Но это я ее обозвала, и не «тварью», а «сукой». Я так громко это ей крикнула, что слышно было даже в зале суда: «Сука, чтоб ты сдохла!» И в это время пристав ко мне так повернулся: «Женщина, закройте рот», — я это прекрасно помню.

— А ваш муж в это время бросился к ней?

— Нет, просто так совпало, что времени было уже много и Сашке надо было убегать. Но я этих ребят, приставов, тоже могу понять: сначала женский крик, потом он куда-то пошел быстрым шагом, в ту сторону, куда ее повели. Как его скрутили, я не видела, отвернулась сумку взять. Говорят, два раза ударили: в живот и куда-то по лицу, по касательной, у него слетели очки. Заломили руку и повели вниз, в свою комнатку.

Не выпускали оттуда, ждали участкового. Все решилось, наверное, за час. Он вылетел оттуда в разорванной куртке, рваной футболке, рука была такая раздутая, которую они заламывали, сломаны очки. Я, конечно, очень жалею, что мы не поехали в травмпункт и не сняли, что у него было с рукой. Но физически у нас просто не было времени.

— Успел он на самолет?

— Успел. Улетел в этой драной куртке, в футболке, ничего не взял. А дело это заглохло.

— Надолго?

— В конце мая мы с Ариной (дочь Светланы Фарбер и Александра Пана, ученица Анатолия Рябова. — БГ) улетели на ее гастроли в Черногорию. И за день до возвращения мне стали приходить странные СМС: «Саша, где ты? В прокуратуре или в милиции? Нужен ли тебе адвокат?»

Оказалось, его забрали. Он пришел на допрос по собственной инициативе, в 11 утра, а отпустили его в три часа ночи. Не давали ему ни есть, ни пить. Выписали какого-то дежурного адвоката, который сидел играл в компьютер, в какие-то там карточные игры, просто формально присутствовал.

На следующий день после нашего возвращения Саша попал в реанимацию с подозрением на инфаркт. Двое суток он пролежал в реанимации 29-й больницы, потом мне врач сказал, что это подозрение у него отпало, но у Саши открылась язва. И он там пролежал до 15 или 16 июня.

Потом у него началась работа на проекте — балеты в Российском академическом молодежном театре (РАМТ). Он там был концертмейстером альтовой группы: каждодневные спектакли, репетиции. А мы с ребенком уехали отдыхать в деревню.

В конце июля его опять задержали, допрашивал следователь Самерханов, он его даже к стулу приковывал. После допроса Сашу отправили в изолятор временного содержания, он там провел сутки. Потом был суд по мере пресечения, ему Преображенский суд назначил домашний арест. Он очень плохо себя чувствовал, было жуткое нервное напряжение, он уже не мог владеть своими эмоциями и в суде сорвался на этого следователя, обозвал его то ли скотиной, то ли сволочью. Самерханов хотел на него еще дело за оскорбление завести, но пока воздержался.

— И долго он пробыл под домашним арестом?

— Нет, буквально на следующий день он вызвал домой скорую, с этого все и началось. Ему предложили госпитализацию психиатрическую — он находился в состоянии депрессии. Я сомневалась: эта психиатрия, от нее потом не отвяжешься, станет известно на работе, везде, у ребенка карьера полетит. Но согласилась, боялась, что он не выдержит, воспользуется телефоном или интернетом, и его тут же упекут в СИЗО.

Его отвезли в психбольницу №3 имени Гиляровского, он там пролежал до конца августа, оттуда его возили в суд по мере пресечения — продлевали домашний арест. Потом он пришел в ПНД №8 к нашей участковой, она ему посоветовала еще полечиться. Я говорю: «Саш, а может, и правда сейчас лучше отлежаться, а то тебя будут мурыжить, таскать, и твое состояние от этого не улучшится».

И он в больнице имени Гиляровского пролежал до 28 сентября, когда следствием была назначена экспертиза в Институте имени Сербского. Там он пробыл еще месяц. Я к нему ездила раз в неделю: можно было передавать передачу и 20 минут свидание.

Мы очень надеялись на эту экспертизу. Что они ему поставят на время совершения деяния состояние аффекта, и вообще все это разрулится и прекратится.

— И к каким выводам пришла экспертиза?

— Он им говорил чистую правду, а они вывернули так, что он психически ненормальный человек. Он рассказывал об Анатолии Яковлевиче, говорил, что его дело — это продолжение дела Рябова. А ему приписали, что это        маниакальное явление, мания преследования.

Саша мне после всего этого говорит, что у него уже навязчивая идея: когда с человеком разговаривает, спрашивает: «Как вы думаете, я нормальный или нет?» Если человеку столько времени внушать, он действительно себя ненормальным почувствует. А мы все ненормальные, музыканты, творческие личности. Все!

Про состояние аффекта следствие, кстати, не поставило вопроса, зато спросило, нуждается ли он в принудительном лечении. И врачи из Института Сербского ответили, что нуждается — до выхода из этого состояния, связанного с депрессией. Но после этой экспертизы прошло четыре месяца! Естественно, он уже вышел из этого состояния.

— А что было с расследованием все это время?

— В середине ноября у нас был суд, и он отклонил ходатайство следствия о принудительном лечении, потому как раз, что уже много времени прошло после экспертизы, а вина не доказана. 1 декабря дело было приостановлено.

— Если дело в итоге приостановили, то почему опять встал вопрос о принудительном лечении?

— Когда суд первое ходатайство отклонил, мы немного успокоились. Но следователь его обжаловал, и Мосгорсуд спустил опять дело в Преображенский суд. И он 17 января постановил отправить Сашу на принудительное лечение.

Это не мера пресечения, а не пойми что: у него ведь уже не было ни подписки, ни ареста. Следователь в суде, когда это объяснял, сказал: «Зачем подходить к делу формально? Надо быть гуманными, пусть человек сначала подлечится, а потом продолжим это дело». Это у них такой гуманизм.

— Уже понятно, сколько времени он там будет? Вас к нему пустят?

— В течение этой недели, пока он находится в приемном отделении, могут приезжать близкие родственники: жена, родная сестра и родители. Но отец у него уже очень старый, 85 лет — куда он поедет? Туда четыре часа на машине в один конец.

Мне звонила врач по его просьбе, сказала, что на суд — у нас жалоба в Мосгорсуде 20 февраля — его никто не отпустит. Потом обследование покажет, в каком он будет отделении, в каком нуждается типе лечения. И там уже будет решать лечащий врач, можно ли к нему приходить и звонить.

Я не знаю, что с ним там сделают. По интернету мы посмотрели, что это за заведение — психиатрическая больница №5 в селе Троицкое. И через знакомых знакомых вышли на людей, которые там работают, они рассказали, что меньше полугода там не лежат. Сначала его там залечат, а потом положат в Сербского на освидетельствование, чтобы признать полным идиотом, а потом мне его вернут слюнявым и я не знаю каким дебилом, овощем просто, понимаете?

И на этом месть руководства школы будет завершена: с Рябовым не удалось, решили так расправиться с его людьми.

— Как коллеги и руководство Александра отнеслись к тому, что с ним случилось?

— Официально он работал в Жуковском симфоническом оркестре, его оттуда уволили в сентябре — по статье, как осужденного. Хотя он был под домашним арестом и в больнице. Саша проконсультировался с юристом, тот предложил все равно ходить на работу, потому что это незаконное увольнение, но было понятно, что его все равно изживут. Сначала ему предложили написать заявление по собственному желанию, но в итоге уволили по соглашению сторон с выплатой компенсации.

А Московский симфонический оркестр, МСО, — это оркестр частный. В понедельник, как раз когда нас задерживали, ему пришло СМС: «16 февраля в Большом зале Консерватории концерт». Сейчас его еще и эти люди бросят, потому что он не является на репетиции. Мы позвонили инспектору, он с пониманием отнесся. Но кому нужен такой музыкант?

— Дочь знает о том, что происходит?

— Дочка переживает. Но такие негативные вещи она держит в себе, это проявляется только в какой-то ее агрессивности, как будто в нее вселяется другой человек. Еще возраст такой трудный, ей 13 лет.

— В ЦМШ что говорят?

— В школе нас все поддерживают. Они собирали нам деньги, когда мы приехали из этой деревни и мне до зарплаты оставалось два месяца, а Сашу уволили. И родители, и педагоги, и администрация пишут, звонят. В школе даже лучше находиться, чем дома со своими мыслями, все как-то по-семейному.

Единственное, мне кажется, что Аришку сейчас так поддерживают, что даже завышают ей какие-то оценки, а мне этого не хочется.