Неопалимая фанера

INTROITUS

Я не успел к ней, опоздал всего на день. Она ушла, пока я распылялся по Рублевке, в чужих краях, в толпе «лэндкрузеров», подавлен изобильем этих местѕ Стерляжий рынок, Жуковка, Барвиха.  Дворцы с топ-звездами навоза и сырья Попы, актриски, грозный генерал Грачев в парчовых стрингах, с платиновым гульфиком.

Жизнь моя, иль ты приснилась мне?! Вздыхал и охал я, скользя по отшлифованной стезе и ни сучка, и ни задоринки Как меня занесло сюда, мама?! Ужель я тоже человек с барсеткой?! И вместо сердца банкомат?! И мною преданы ухабы, и нет возврата в тамбур юности?! Так и скачусь в Аид под ровный, слишком ровный, вполне заупокойный гул шести цилиндров, о коих и не грезилось в эпоху ранних «верховин»ѕ И вечности жерлом пожрусь под переделанного Хендрикса из чейнджера – ребята играют без соплей, без передозаѕ такой бы Джимми вряд ли обкололсяѕ да и гитару бы не жег, а сразу снес на «Сотбис».

Как прекрасен этот мир, посмотри: с проштемпелеванными соснами, с негнучей канадской травой, в нем дятлы на микропроцессорах, мобильно управляемые мураши и безлимитные кукушки по выгодному летнему тарифу «КУКУ FOREVER» – хоть ухо зажимай, чтобы не стать бессмертным. А с небес Его Всевидящее Око наводит беспощадный зум: уж не отвертишься, не увернешься. Страна настраивается! Мир фильтруется! Победный урожай алмазов, нефти, лапши «Доширак»ѕ В каждом барреле солнце! Нас всех посчитали, то есть оцифровали. Прощай, кустарная аналоговая эра! Жизнь встала на поток, не требует усилий, в финале издавая экологически безвредный пук.

И вот, когда до счастья оставалось рукой подать, – вдруг возникает поворот на Шихово! Как много в этом звукеѕ куда уж большеѕ О, Шихово! Фанера молодости нашей, топорная, нестройная, всегда ты хороша,  до кровавых мозолей любима, а как без кровавых любить?!

Я притормозил и, приглушая чейнджер, попытался вспомнить, как она звучалаѕ та, за 16 с полтиной, язык не повернется назвать музыкальным инструментом – слиток беды и отрады. Дайте шиховскую гитару, и я переверну мир обратно! Под слабый «дзинь» ее косого резонанса отпето все, чему теперь нет места на земле: БАМ, вельвет, Джеллалобад, «Целина», «Уот кен ай ду», Штирлиц, южнокорейский «Боинг», ОСВ-2, «Бони-М», загнутые клюшки, проводы трех кремлевских вождей под бугор, портвейн молдавский, чуингам из Вильнюса, ушитые на десять сайзов индийские денимы «Милтонс», с таким в итоге шовчиком, что Зингер до сих пор сочувственно вращается в гробу. В те самодеятельные времена вполне хватало трех аккордов (Dm-Am-Em), а почему? Кто хоть разок держал руками сов. гитару, тот знает, что септы и субдоминанты отродясь на ней не брались,  да просто не было нужды – один и тот же простейший аккорд никогда не совпадал на двух гитарах одной и той же фабрики, каждая была непредсказуема, дика, ждала особого подхода, и в ответ никогда не скупилась собой! Однако же и сходство с женщиной, подмеченное Лоркой, оставим для испанских щипковѕ как слишком слабое сравнение для нашей, как слишком робкий ей комплиментѕ Ее стихия – шок и трепет, спасать и рушить семьи, разнообразя накатанный маршрут из роддома в колумбарий.

Так мог ли я не повернуть на Шихово?!

REX TREMENDAE

Все началось с того, что Ржавый знал, куда нажать, чтоб вышел шлягер «Пи па/ пи па па/ пи па пи па па/», который по прошествии лет оказался всего лишь Bip Bop’ом Маккартниѕ В разгар «огонька» Ржавый брал гитару и прям в гущу нимф, в роскошное трио Алла Егина – Лена Алешина – Светка Чавгун лабал коронный номер, косясь себе на левую ляжкуѕ Я знал секрет Ржавого, что у него на джинсах ручкой в первобытной транскрипции даны аккорды «Пипы», примерно так: мизинец первая струна на третий лад два раза дернуть. Ну что тут скажешь! Он дергал, музыкант, талантищеѕ И вот, когда конкуренция казалась мне совсем неодолимой, Ржавый, в команде с двумя бульдозеристами из Машкина, насильно оставил в классе учительницу пения на продленный урок, после которого та из школы уволилась по собственному, а Ржавый, минуя детскую комнату, сразу пошел в колонию.

Значит, школьная группа «Нарциссы» осталась без вокалиста и лидер-гитары. Чтобы занять вакансию, мне дали ночь на репетициюѕ я погрузился в «Самоучитель игры» и, стартовав с нуля, к утру уже мог извлечь три-четыре созвучия из того инструмента, который имелся в доме под рукой. И пробил звездный час! Боевое крещение на школьных танцах! Егина – Алешина – Чавгун торжественно застыли в мини! Старшие товарищи протягивают мне подключенную электрогитару, я бью по струнам, точно как в самоучителе, но на выходе вместо «Кто виноват, что ты устал?» – получаю сумбур вместо музыкиѕ Да, это какофония, провал! Свистят до посинения! Тут и открылась чудовищная тайна – оказывается, шестиструнка строит совсем не так, как та, которой я ночью овладел – семиструнная, так называемая русская. На себе дано мне было испытать, что русское – это суть несортовица, негабарит – будь то бильярд, царь-колокол, рулеткаѕ Цель в общем-то одна: любым, пусть самым свинским образом, но выйти за стандарт, за рамки, чтобы нерусские ломали голову и пальцыѕ чтобы их рельсы никогда не совпадали с нашими, а буквы бы не прочитал никто, кроме древних болгар.

Но я не уходил со сцены, я знал, что так и будет: она пришла из-за кулис и встала рядом, вровень, поставив ногу на табурет – так, чтобы на ее прекрасной коже, от колена до бедра, я разглядел всю шариком начертанную «Пипу» – «мизинец первая струна на третий лад два раза дернуть». «Привет от Ржавого!» – сказала мне учительница пения, подмигнув из-под темных очков. Я дернул, мы запели, ах, как мы запели!

CONFUTATIS

Так наши отношения вступили в длительную фазу... Они встречались мне на жизненном пути, сменяли друг друга, закаляя подушечки пальцев, терзая и ужесточая слух – шиховская, ленинградская, бобровскаяѕ каждая со своим изъяном, с придурью, для особой нужды. Скажем, бобровская, грушевидная, цветник у ней вокруг резонатора – эта для свадеб, чтоб сцементировать отдельные орущие сегменты пускай не звуком, так хотя бы раскраской! А вот ленинградка, от фабрики Луначарского – двенадцатиструнная, жеманная, хорошо оживляет поминки и пособит москвичу, желающему влиться в среду аквариумистов, толкиенистов и адвентистов седьмого дня. Тогда как шиховская – годится для любых ЧП, славная крепостью не духа, но корпуса.

Мы как-то пили в «Национале» на средства штукатурщицы из Хельсинки Паолы – на белофинские, стало быть. Речь, как положено, зашла о Маннергейме, о хваленой линии, штурмуя кою растерялись практически все мои предки, за исключением одного, хотя и в этом я не полностью уверенѕ Я позволил себе усомниться в притягательности чухонских болот, да и без лапландского Деда Мороза, говорю, проживем, своих дедов хватает, управимся с одной Снегурочкой, тем более будь она, скажем, Паолаѕ Млела штукатурщица, но в тот момент один из финских обожателей ее прокрался мне за загривокѕ резок был замахѕ смертельно взвился народный иностранный инструмент банджо, с целью порубать меня в Стеньку Разина.

Сам я угрозу не видел, но друг и собутыльник пил рядом не с пустыми руками – он выставил блок, преградил удар гитарой шиховской. Они сошлись, скрестившись на лету, и что же?! Банджо хрякнуло, хрустнуло, разнеслось на составляющие. Тогда как наша, вполне еще годная, до утра выдавала «Гоп со смыком», пускай совсем не в той тональностиѕ но мы ведь не стремились к точностиѕ мы ничего не использовали по назначению, включая жизнь.  Путь окольный был короче, чем прямой, кустарность наших лир вселяла в нас насквозь любительский подход друг к другуѕ Да здесь любое полено превышает полномочия! Любой кирпич в России больше чем кирпич! И может стать хоть фетишем, хоть летательным аппаратом!

Просто было такое время – миллионы мужчин уходили налегке из семей, во двор, в тайгу, неся одну гитару за плечамиѕ чтоб скоро снова, Фениксу подобно, обрасти внимающими спутницамиѕ которые слетались почему-то не на свет – на звукѕ и съемная квартира наполнялась женщинойѕ въезжавшей под предлогом обучения игреѕ Сперва я требовал укорочения ногтей, потом и многого другогоѕ Болгарка Росица спросила – «Игор, неужели всегда будет больно?», имея в виду огромный, инквизиторский клиренс меж струнами и грифом у советской гитарыѕ Я отвечал – так это же затем, чтобы сразу отмучиться, чтобы все страшное осталось позади и после мук гитарных даже роды в утешениеѕ А может, музыка должна быть труднодоступной, непостижимой, как из кремня высекаемый огонь? Я видел в музее гитару узников Освенцима – к консервной банке вместо струн притянута концлагерная колючкаѕ колки из зубов мудрости.  И ничего – хватало звука узникам!

LACRYMOSA

Въезд в некогда цветущую деревню – шутка ли, бывало по 300 тысяч изделий в год, по Указу ЦК – ознаменован ныне расплывчатым щитом: «Мебельная фабрика: спортинвентарь, нарды».

Тревожные предчувствия стеснили грудь. Какие нарды, Господи, какой спортинвентарь?! На территорию, священную для всякого певца застоя, въезжаешь без мандата, без мздыѕ бурьян, ее покрывший, дает понять, что музыкальность нации отсюда изошла куда-то в область караокеѕ Нет, спешившись, я встретил деревяшки, заготовки, которые ни с чем не спутаешь, но при близком подходе они предательски оказывались не обечайкой, а то фюзеляжем бадминтонной ракеткиѕ то шпоном на дачный стульчак.

В этом мире щепы и стружки мне выбежал навстречу мастер в синем халатеѕ Легендарный Шибалов, надомник, конечный в шиховской династии – теперь немножко консультирующий фабрикуѕ Константин Сергеевич, приняв за покупателя и знатока, заговорил с заметным облегчением:

– Отмучился! Все, нету больше у меня гитар! Ушла последняя, к цыганам! Теперь от шиховских остался только этот ширпотреб – козлы.

И мастер, сплюнув в чьем-то направлении, удалился, а я, сменив его, вошел в цеха, где наконец-то встретил цель паломничества, на сиротливом конвейереѕ Точнее – голую основуѕ не накрашенную, полусклеенную, пока без струн, колков, розетокѕ Так она была еще страшней, еще надрывней, чем в собранном виде! Анатомический театр молодости, разъятая гармония, расчлененная нежность – когда бы знать, что ты вот так устроена, навряд ли я бы с музыкой к тебе полез.

Повторяю – должна быть тайна происхождения, пусть даже незаконного, тем более! Есть все-таки такое, что следует скрывать от нас из состраданья к людям, – например, откуда берутся дети, как выглядят инопланетяне и депутаты Государственной думыѕ Туда же и производство гитарѕ просто встать на колени перед березовой фанерой, насильно изогнутой по прихоти человека, покаяться – зачем, зачем мы это натворили?! Стоять бы во поле ей, поить бы щедро соком, принакрываться снегом, точно серебром.

Подумалось: как все-таки непросто уклоняться от прогресса! Какое напряжение жилок и прочих желез, чтобы вот так, в пику прогрессу, стругать уже не пользующиеся спросом дроваѕ и чтобы каждый экземпляр – причем сработано ведь не вручную, а станком – был со своим порокомѕ нарушал любой бонтон и этикет, включая Страшный Суд. Но ведь плодить что-либо по стандарту, под копирку, со знаком качества – любой Тайвань способен. А вот идти путем особым, дефективным, вопреки провиденью и логике в нынешние времена такая редкость! Затухнуть дело может не сегодня – завтра, хозяин готов расстаться с обузой, а директор, по совместительству сын мастера Шибалова, отвел меня в сторону и, сильно осмотревшись по немногочисленным сторонам света, перешел на шепот:

– Спасибо атипичной пневмонии. Китайские ракетки для бадминтона не покупают. А тут мы. Тут наша продукция. Пускай у нас комплект идет без воланчиков, зато свое, отечественное! Будущее Шихова в ракетках!

Я взял одну из них бережноѕ все-таки знакомый остов, костякѕ она могла бы стать гитарой, я и взял ее так, как гитару, дернул ногтем одну из крест-накрест натянутых нейлоновых струн,  потом другую, соседнюю – вышло нечто до боли знакомое: «Пи па/ пи па па/» – запела ракетка, и я расслабился: не заглушишь, не убьешь! Привет от Ржавого.

Игорь Мартынов