Немецкая слобода

Но несмотря на то, что я уже давно снял и выкинул свои немецкие очки, в российском менталитете мне одна вещь так и остается непонятной — ваше отношение к телу и сексу.

С одной стороны, ваше общество пронизано сексуальностью — обнаженные тела повсюду: в рекламе, кино. Кажется, нет такого русского банка, который, рекламируя себя, не использовал бы женскую грудь. С другой стороны, у людей нет возможности говорить о своей собственной сексуальности. Отсюда вытекают проблемы, в том числе с гомофобией. Люди не рассуждают открыто о том, что происходит между мужчиной и женщиной, между женщиной и женщиной, не спрашивают себя, что я думаю о различных формах проявления сексуальности.

Я уже второй семестр преподаю немецкий язык и литературу в университете. И как раз здесь мне открылась эта черта российского общества. Я однажды смотрел со студентами фильм, и аудитория начала хихикать, когда на экране парень и девушка просто обнялись и поцеловались. Что смешного в том, что они нежно проявляют чувства друг к другу? Мы также разбирали в этом семестре роман Бернхарда Шлинка «Чтец». Что вы думаете, студентка, пересказывающая первую главу, вдруг замолчала. Я посмотрел в книгу и понял, что сейчас как раз речь должна зайти о сексе Михаэля и Ханны с описаниями груди и пениса (что называется, детально).

Девушка стояла, словно немая, и от стыда боялась произнести слово. Тогда это меня сбило с толку. Я не стал пытать студентов, так как все-таки преподаю литературу, а не введение в сексуальную жизнь.

Может быть, проблема в том, что русский университет — это очень дисциплинированное пространство, в котором ко всему прочему царит авторитет преподавателей. В аудитории преподаватель — это невольным образом диктатор, авторитет которого не позволяет студентам порой спорить, что-то менять, подвергать сомнению, открываться. Возможно, друг с другом мои студенты говорят о телесности и сексе, но я преподаватель, значит, тема — табу.

С другой стороны, здесь поведение человека интерпретируется исходя из его пола. Сколько я ни приглашал моих коллег-девушек с кафедры на кофе — ни разу не получил согласие: они всегда как-то странно реагировали, думали, наверное, что я заигрываю.

Правда, я и сам в Москве стал более закрытым человеком, менее раскрепощенно танцую, развлекаюсь. Может быть, потому, что мне всегда надо думать о своей безопасности — если я, скажем, буду ночью возвращаться домой. Да и клубы здесь довольно снобские, не расслабишься. По-настоящему для меня подходит только «Арма».

Несмотря на все я люблю Москву — город, в котором вопреки всей суете и шуму можно оставаться невозмутимым. Российские люди довольно терпеливые (если они не в метро), умеющие ждать. Этому мне здесь тоже надо научиться». 

«Спорт пролетарских районов Москвы убил меня»

Диана Лаарц (30 лет), земля Мекленбург — Передняя Померания. Журналист, сотрудничает с Geo, Die Zeit и другими изданиями:

«В Германии я работала в региональной газете недалеко от Польши, иногда писала истории и репортажи оттуда и учила польский язык. Одним словом, моя цель была — работать в Польше. Я подала заявку в Институт внешних отношений, который отправляет журналистов в Восточную Европу, и была уверена, что получу место. Однажды мне позвонили и сказали, что поехать можно, но только в Москву. Честно говоря, эта новость меня шокировала, я не знала русского языка и вообще ничего об этой стране не знала.

Перед тем как согласиться, я в первый раз в жизни сделала список плюсов и минусов. Исходила из личных причин — думала, насколько это хорошо для моей карьеры, что будет с друзьями и так далее. В результате Москва заработала больше плюсов.

В Москве мне понравилось все, кроме людей, которые работали в магазинах или на почте. Мне всегда казалось, что я мешаю этим людям, если, например, хочу купить молока. А если я за это молоко расплачиваюсь тысячной купюрой, то продавцы обычно делали такое лицо, что я не знала, куда деться.

Сегодня я думаю, что это специфика России и в этом нет ничего такого уж ужасного. Здесь просто люди такие, какие они есть. А в Германии они напрягаются, чтобы казаться другими. Я эту искренность россиян полюбила. Зачем улыбаться, если не произошло ничего смешного? Мне нравится эта логика.

Я сама из маленькой деревушки, где живет 200 человек. Потом я училась и жила в маленьких милых средневековых немецких городках. А тут сразу Москва — это впечатляет и очаровывает, вся эта энергия города, движение людей, массы. Мне даже нравился этот порядок передвижения людей в метро. Сейчас я ко всему привыкла и больше не восхищаюсь.

Расскажу другую историю. Вначале я жила у метро «Римская». Перед нашим домом располагался спортклуб. Не фитнес-клуб, а именно брутальный спортзал, где все старое. Моя соседка по квартире затащила меня туда на третий день пребывания в Москве. Я помню, что мой первый репортаж для блога был об этом спортклубе. Я довольно спортивный человек, но после того курса аэробики первый раз в жизни не могла двигаться, все болело, просто еле сидела на стуле. Спорт пролетарских районов Москвы убил меня.

Потом я помню свои попытки начать бегать. Это очень сложно! Потому что, если ты не живешь у парка, тебе надо бежать по улицам, и это не приносит удовольствия. Я заметила, что дома если я бегу через поля и леса, то моя скорость намного выше, чем в Москве. Воздух здесь плохой, вот что.

Зато первый раз в жизни я встала в Москве на лыжи и теперь зимой тренируюсь. Еще я нашла в Москве свой спорт. Правда, на территории немецкого посольства (там, кстати, можно посещать бассейн без справки от врача). Странно, но, наверное, многие из вас об этом спорте не слышали. Я знаю, что еще нет российской команды. Короче, в немецком посольстве каждую неделю я играю в брумбол (broomball). Это английская игра с русскими метлами, которыми дворники здесь убирают улицы. Если в твоих руках такая метла — ты нападающий и должен донести мяч до ворот. Думаю, что русской команды еще не появилось, потому что весь мир боится, что русские стали бы слишком сильными в этом виде спорта. Поэтому вам о нем никто не рассказывает.

Что мне еще нравится в России — это баня. Моя первая баня была настоящей, деревенской, в которой от огня плавится печка. Потом я в Воронеже как-то посетила городскую. И с тех пор искала что-то подобное в Москве. Теперь каждую неделю хожу в Астраханскую общественную баню. В таких местах царит особенно расслабленная атмосфера. Все обнажены, спокойны и дружелюбны. А в парилке сидят тихо, сосредоточены на своих мыслях. Отлично! Помню, как женщины в бане нам сразу объяснили, как хороша кукурузная крупа в качестве скраба и зачем делать шоколадную маску. Дали все попробовать! Чудесно! В Германии я никогда не ходила в сауну, потому что не любила и думала, что там люди глазеют друг на друга, сравнивая свои тела. В общем, расслабилась я по этому поводу только в Москве.

Мне сейчас тут очень хорошо. Я больше не провинциальная журналистка, а пишу репортажи для самых известных немецких изданий. Это же мечта! Хотя я до сих пор не могу вписаться в тот московский ритм, который мне так нравился (я уже слишком быстрая для Германии, но еще очень медленная для Москвы — всегда опаздываю). Хочу здесь задержаться. Возвращаться в Германию сейчас не имеет смысла».

«Просто хорошо знать закон в этой стране — недостаточно»

Андреас Кнауль (51 год), Бильфельд. Адвокат, руководитель отдела правового и налогового консультирования в московском офисе Roedl &Partner:

«В Москву первый раз я приехал в конце декабря 1980 года с группой от Объединения молодых христиан Германии. Помню, как радовался тогда тому, что знакомлюсь с совершенно другим миром, другой системой, о которых я только читал и что-то видел по телевизору. На самом деле советская Москва отличалась от той, которую описывала западная пресса. Я, к сожалению, не фотографировал. Думаю, боялся, что меня обвинят в шпионаже. Но картинки той жизни остались у меня в голове. Например, как люди собираются у стендов в парке читать свежий номер газеты. Или витрины московских магазинов, украшенные пирамидами из консервов, и сами магазины, где не было самообслуживания. Нужно было, когда идешь в хлебный отдел, запомнить цену батона, получить на кассе в другом конце магазина чек, а если при этом ты решил еще купить сардин, то проделать ту же операцию, а потом разбираться, какой чек за что и куда отдавать.

Наверное, это юношеское путешествие разбудило во мне дух авантюризма и мотивировало продолжать путь на Восток. Через три года я хотел приехать в Москву как студент в Институт им. Пушкина, но мне не дали визу. Вернуться ненадолго удалось лишь в 1993 году. Я писал в тот год работу об инвестиционных условиях для иностранных предпринимателей в России. А уже в 1996-м я приехал сюда работать. В 1999 году после кризиса я уехал на шесть лет в Брюссель, потом был профессором в Риге, возвращался в Москву, снова уезжал, но, как видите, с 2009 года опять здесь.

В 1993-м я обнаружил совсем другой город. Москва существовала в иной динамике. Знаете, какой была она по ночам в 1980 году? Если выйти тогда на террасу «Интуриста» или гостиницы «Международная», перед вами открывалась тихая темнота спящего города. А к середине 1990-х появилась светящаяся реклама, город стал пестрее, шумнее и опаснее. Мне, правда, казалось, что опасность исходила не столько от уличного криминала, сколько от машин. В 1980 году можно было спокойно переходить Садовое кольцо, переждав пару автомобилей. Через 10 лет это было невозможно. Но зато я больше не боялся фотографировать.

Когда я начал здесь жить, проблемой оказалась покупка некоторых вещей. Их просто не было и приходилось привозить с собой из Германии. Но это мелочи. В целом в Москве каких-то больших проблем, касающихся бытовой жизни, у меня не было. Мне даже пробки здесь особо не мешают. Я передвигаюсь на метро. 10 минут на метро в Москве равняются часу на машине.

В московской реальности я общаюсь и с русскими, и с немцами, и должен признаться, что немецкое сообщество здесь как большая семья. Мы видим друг друга не каждый день, но мы знаем друг друга и помогаем. Это очень поддерживает. Сейчас я работаю с российским правом, которое похоже на немецкое. Все различия в наших системах связаны только с тем, что в России 70 лет действовали другие экономические и правовые порядки. Влияние недавней истории чувствуется все еще очень сильно.

Если ты начинаешь работать в России как адвокат, надо понимать, что просто хорошо знать закон в этой стране — недостаточно. Надо понимать культуру и историю. Ведь именно они определяют дух закона. Приведу пример: в законе определено, что такое договор. Определение похоже на немецкое. Но представления о том, как этот документ должен выглядеть, отличаются. А выглядеть он должен красиво. Для русских чувства играют большую роль. В России договор обязательно письменный, все страницы подписаны и сшиты, и еще нужна печать на последней странице. С правовой точки зрения это все — чистые формальности. Но как иностранец ты должен иметь это в виду и, если эти представления не мешают делу, принимать их.

Судебные дела идут в России в среднем быстрее, чем в Европе. Но самая большая проблема здесь, да и в Германии, — это бюрократия. Я не против чиновников, мы в них нуждаемся. Просто существует слишком много чиновников, больше, чем надо. Это количество мешает экономическим процессам. Отсюда и еще одна всем известная проблема правового порядка — коррупция. Это здесь есть и об этом нельзя умалчивать. Как минимум еще пару-тройку лет я все-таки проведу в Москве. Надеюсь, что застану здесь и чемпионат мира по футболу».





«Здесь мужчина не может быть просто другом»

Катарина Шене (30 лет), регион Дрезден. Руководитель отдела по подбору персонала в Российско-германской внешнеторговой палате (AHK):

«В 2004 году я приехала в Екатеринбург по студенческому обмену на полгода. Встретила там парня и стала жить между Россией и Германией. После получения диплома ровно пять лет назад, в 2007-м, я переехала в Москву, чтобы быть ближе к другу. Нашла здесь работу.

Первые восемь недель я жила в центре у «Кропоткинской» и могла ходить на работу пешком. Это было прекрасно, потому что огромные размеры Москвы тогда очаровывали, но и очень давили, я быстро уставала от этого города. К тому же я до этого никогда не работала в области HR, надо было осваиваться, плюс постоянные поездки на Урал к другу. Было непросто. Но потом я нашла квартиру, и у меня потихоньку сформировалась основа для здешней жизни. Я стала кое-что понимать в этом русском мире.

Почти всегда ко мне на собеседования приходят мужчины. Часто речь идет о каких-то сложных технических вещах. Поначалу меня это пугало, потому что русские инженеры выглядят довольно высокомерно, а я чувствовала себя маленькой девочкой. Дело, наверное, как раз в том, что я девушка. Тут у вас с ролями мужчины и женщины немножко иначе, чем у нас. Короче, в России мне предстояло стать более самоуверенной, чтобы выжить в мужском мире. А мир русского бизнеса патриархальный, хотя все сейчас начинает медленно меняться.

Отношения между людьми здесь строятся иначе, будь то на работе или дома. Например, в Германии на собеседовании всегда пытаются узнать о твоей личной жизни. А здесь никто не спрашивает о семье и хобби. Все строго профессионально — 45 минут об особенностях должности и навыках. Однажды я познакомилась с человеком, который когда-то был у меня на собеседовании, и с удивлением узнала, что он увлекается буддизмом. Что мне кажется примечательным в России, так это строгое разделение личной жизни и профессиональной. При этом иногда претенденты на должность приходят ко мне в джинсах и футболке. А у нас кандидат постарается выглядеть шикарно — только костюм. Но женщины в России всегда одеты с иголочки.

В Москве трудно — и это мне подтверждали другие немки — построить дружбу, особенно с девушками. За пять лет я по-настоящему подружилась только с двумя-тремя русскими девушками. В остальных случаях мы не могли наладить отношения. Так что, хоть я и живу в Москве, среди подруг у меня больше немок. Возможно, проблема в разных интересах, в традиции ведения беседы. Я знакомилась с девушками, которые говорят только о косметике, моде и мужчинах. Я тоже интересуюсь этим, но хотела бы и о чем-то еще поговорить.

Что касается мужчин: быть просто другом русский мужчина не умеет. Дружба получается, но потом речь все равно заходит об отношениях либо дружба начинается после отношений. Другими словами, здесь всегда у мужчины в голове вопрос: получится ли у нас что-то? В Германии другая особенность — у меня может быть друг, очень близкий, но с ним ничего не было и не будет. Это такой buddy — ты идешь с ним вечером выпить, поговорить по душам, потанцевать, но на этом все заканчивается. Мне кажется, что у нас дружба между женщиной и мужчиной, да и между мужчинами такая более эмоциональная — можно встретиться и открыть душу друг другу. Здесь такого я не встречала.

Российские мужчины слишком зациклены на своей роли. Я уверена, что и мужская дружба тут не такая, как в Германии. Здешние мужчины, которых знаю я, очень закрыты, если речь идет о том, что происходит с ними. Немцы же болтают с друзьями о чувствах. У вас считается, что мужчина должен быть сильным, классным и не показывать своих слабых сторон. При этом мой русский парень очаровал меня тогда тем, что он дал мне возможность погрузиться в русский мир и был джентльменом. Он дарил мне цветы. Немцы это редко делают. Сначала, когда мне открывали дверь машины, я удивлялась, но теперь мне это даже нравится. Все-таки хорошо, что иногда женщина может быть женщиной, а мужчина — мужчиной».

«Люди здесь могут делать, что хотят»

Моритц Дитрих (34 года), Берлин. Инженер химических процессов, работает в фирме, реконструирующей театры:

«Я всегда переезжал куда-то из-за интереса. И вот, прожив 10 лет в Берлине, просто захотелось сделать еще один шаг в этой жизни. Меня пригласили в Россию на полгода в 2007-м, контролировать реконструкцию МХАТа. Для меня Москва была новой, интересной, кроме того я получал хорошую зарплату. Что еще нужно 29-летнему парню? По прошествии шести месяцев я продлил контракт. А позже решил окончательно переехать сюда и избавился от берлинской квартиры, но не знал, что делать с вещами. Я отправлялся в неизвестный для меня путь — в московскую жизнь, поэтому взял столько, сколько полагается путешественнику, — в одном чемодане важные документы, в другом — вещи. Все остальное выкинул, продал или подарил.

Все мои чувства к Москве за эти пять лет изменились. Но я все еще помню, как мне нравилось наблюдать за москвичами — куда они ходили, как они ходили. Для меня, искателя приключений, здесь открывался новый мир. Я искал здесь то, чего не было в Германии, просто хотел другой реальности, больше свободы, пространства. Плохо было только, что сначала я ужасно говорил по-русски. Здесь люди, в принципе, в быту могут делать, что хотят. Никто на это не обращает внимания. Иногда это ужасно. Посмотрите, как ходит транспорт! Никого не интересует, что на пути красный свет, зебра и так далее.

Сейчас у меня в России семья — русская жена, сын. Россия стала ближе, а значит, я вижу больше недостатков, цепляюсь к мелочам. Смешно, но у меня, как и у других немцев, обостряется тоска по нашему хлебу. У вас невозможно найти белый хлеб! Мы сейчас нашли что-то нормальное в этих новых пекарнях, но и там хлеб легкий, а хороший хлеб должен быть тяжелым. Через свою работу я понял: в деловых отношениях здесь ты никогда не можешь быть уверен, что то, что хочешь, будет сделано именно так, как ты хочешь. А с партнерами иногда получается так: они просто обещают, но это не значит, что сделают. Это очень нервирует.

Фирма, в которой я работаю, проектирует, реконструирует и строит здания театров по особенным российским стандартам. Но все технологические ноу-хау приходят сегодня из Западной Европы. Российские инженеры в этом мало понимают. Моя задача состоит в том, что я внедряю в производственный процесс западные ноу-хау, потому что знаю, какие нормы надо использовать, как работать с тендерами, европейскими сметами и так далее. Я могу русским объяснить, как это у нас, а европейцам — как это работает здесь.

Многое о московских порядках я узнал, когда мы занимались реконструкцией Большого театра. В первый раз тогда я увидел, что это такое — русская стройка. Я предполагал, что это жесть, но это была такая жесть! Когда я говорил подрядчикам сделать так и так, всегда получал что-то совершенно другое. Впрочем, немецкая сторона тоже плохо себя показала. Они в России шесть лет, но так и не поняли, как работает Россия, как надо работать в России: как управлять, с кем говорить.

Что еще я не понимаю в Москве — рынок недвижимости. Чтобы не мучиться с арендой, здесь надо покупать квартиры, но они такие дорогие, что потом остается только работать и работать на ипотеку. В Германии почти все арендуют квартиры. Мои родители уже 40 лет снимают одну и ту же квартиру. Есть закон, в котором зафиксирована максимальная цена за квадратный метр. Если ты нашел квартиру своей мечты, тебе нужно немного удачи, чтобы ее сдали именно тебе. Никто не придет через два месяца и не потребует больше денег. Ты можешь сделать в этой квартире ремонт — например, покрасить потолок в черный цвет, к тебе могут приезжать гости — это нормально. В Москве все иначе. Сдают квартиры только на год, непонятно, что будет после. Я не знаю, какие у меня права, что делать, если что-то поломалось. Не понимаю, почему я должен докладывать хозяину, кто приходит ко мне в гости. Московские арендаторы ничего не делают за те деньги, которые просят. А права должны быть и у квартиросъемщиков! Если речь заходит о временной регистрации — всегда отказ. В Москве ты никогда не можешь быть уверен, что останешься там, где тебе нравится жить. Поэтому люди здесь не живут, а зарабатывают деньги, чтобы переночевать и потом снова идти на работу. Здесь нет районных комьюнити со своими барами, уголками, нет такого, что ты гордишься своим районом — как берлинским Кройцбергом, Ноекельном. И это понятно: ты не знаешь, что будет в твоем доме завтра. В Москве все контакты людей поэтому быстрые, стихийные.

Приехав сюда, я специально избегал немецкого общества, которое довольно большое. Был один. Язык я учил в московских барах и клубах — приходил в какой-нибудь бар, в котором играли концерт. Если мне нравилась группа, искал их в интернете и шел в другой клуб, где они выступают. Думаю, что теперь я знаю все самые интересные места Москвы. Но поразительно, как быстро они испаряются. Или переезжают через год — прямо как я».