Некоторые женятся

Он живет в Лондоне в очень хорошем районе Вестминстер, работает инвестиционным консультантом. Похож на молодого Аль Пачино, только в очках. Она жила в Москве, работала в непоследнем рекламном агентстве. Очень, очень красивая, ослепительная просто — как Дженнифер Лопес, только стройнее. Познакомились в Мексике — у него там родители, а она была в командировке. Вопросов, где играть свадьбу, даже не возникало: естественно, в Ростове, потому что половина Нахичевани — ее родня, вторая половина Нахичевани — его родня, и вообще она здесь училась, а брату отца его двоюродного дяди (короче, ближайшему родственнику) принадлежит отличный ресторан на Левом берегу.

Я никогда до этого не был на армянской свадьбе и думал, что это будет что-то вроде открывающей сцены «Крестного отца». Ага, конечно. Это в равных пропорциях «Моя большая греческая свадьба», «Мимино», «Восток есть Восток» и «Клан Сопрано» (конкретно владелец ресторана — вылитый дядя Пусси Бонпенсьеро; стоило больших умственных усилий к нему так не обратиться). Ну и конечно, открывающая сцена «Крестного отца». Оставаться посторонним человеком совершенно невозможно — я учился вместе с невестой и приятельствую с женихом; в сущности, никто. Через пять минут после начала застолья Арам и Грант, гости из Кисловодска, которых посадили рядом со мной, безо всякой вопросительной интонации сказали:»Брат, ты армян». Я пробормотал, что, кажется, только на одну шестнадцатую часть. Если не на одну тридцать вторую. Мне повторили: «Ты армян!» Спорить было уже бесполезно и бессмысленно. Еще через десять минут мы отплясывали под песню, в которой, кажется, были только слова «Мчит машина, как стрела, джана-джан». Чаще ее в эти два дня звучала только «Армения моя». На армянской свадьбе невозможно оставаться мизантропом дольше десяти минут — удивительный психотерапевтический эффект.

Сходным образом преображаются гости из-за рубежа. Друзья жениха, взрослая семейная пара из Германии. По-русски не говорят, по-армянски тоже. В России вообще в первый раз, даже в Москве никогда не были. Поначалу на их лицах читалось странное выражение: «Кажется, мы провалились в фильм Кустурицы». Такие вежливо-ошалевшие улыбки, окрасившиеся легким ужасом при появлении исполинских блюд с раками. Через полчаса после начала торжества дядя Пусси научил их убедительно говорить «барев дзес», к вечеру Дитер сорвал с себя галстук и швырнул под стол; на второй день немцы уже, кажется, уверенно говорили тосты по-армянски. Тоже, видимо, «брат, ты армян».

Есть приятные тонкости: никто не кричит «горько», потому что при родителях целоваться не принято. Тамада не шутит дурацкие шутки про тещу, потому что теща — мама, а это сакрально. Никого не изводят бестолковыми конкурсами с участием куриных яиц и воздушных шариков — вместо этого танцуют все и всегда. Опять же, вместо сатанинской песни «Ах, эта свадьба-свадьба-свадьба» — куда более приятная и мелодичная «Мчит машина, как стрела». Главные люди на свадьбе не те, о ком вы подумали, а их родители, потому что всем понятно: происходящее — целиком и полностью их заслуга. На десятой минуте застолья кажется, что съесть не сможешь больше ничего и никогда, но тут приносят хачапури… А потом копченого осетра… А потом… Короче, в кульминационной сцене, когда кажется, что уже ничто не может заставить когда-нибудь в жизни поднести ко рту вилку, появляется домашний торт «Наполеон».

Напротив меня за столом посадили трех просто невыносимо красивых сестер околодвадцатилетнего возраста (с ангельскими, надо заметить, голосами). Девушки успели рассказать мне удивительную историю: всю жизнь они хотели услышать Элтона Джона вживую. Они мечтали об этом всю сознательную жизнь. Мечтали настолько сильно, что этим летом Элтон Джон выступал в Ростове на Театральной площади, в двух кварталах от их дома.

«Понимаете, — говорили они мне хором, — надо просто хотеть чего-то достаточно сильно — и это обязательно произойдет». Не успел я открыть рот, чтобы рассказать какую-то аналогичную историю из жизни волшебного столичного шоу-бизнеса, как поймал на себе взгляд мамы красавиц. Не прошло и полутора секунд, как девушек отсадили за соседний

стол, а напротив меня расположились трое хмурых небритых мужчин, комплекцией напоминающих бельевые шкафы. Как выяснилось — борцы, троюродные братья девочек по отцовской линии. Короче, ближайшие родственники.

Финальный аккорд: говорю с папой жениха, который похож на Аль Пачино в его нынешнем виде. Быстро соглашаемся, что жить надо либо на юге Мексики, либо на юге России, потому что это просто какойто рай. Здесь армянский Аль Пачино поднимает указательный палец и говорит: «Джан, рай, но душно».

Надо сказать, что уже по возвращении в Москву мой словарный запас продолжает наполовину состоять из «джан» (арм. «душа»), «джана» (арм. «душа женского рода»), «ара» (арм. «друг») и их производных. Знакомых мужского пола теперь получается называть только «брат», женского — «дорогая». Все немного пугаются, но терпят. Я почему-то убежден, что похожее теперь происходит с Дитером и его женой в Германии.