Недропыт

В наше время сложно сделать блестящую карьеру в геологии. Отчасти потому, что недра России уже неплохо изучены романтическими шестидесятниками, а отчасти потому, что сейчас труд геолога согласны хорошо оплачивать лишь частные нефте-, газо-, золото- и алмазодобывающие компании. Но они, как правило, не финансируют собственно науку, а только исследуют запасы на уже открытых месторождениях. И все же у настоящих ученых есть шансы заработать имя и деньги в своей профессии.

Один из таких востребованных специалистов - Игорь Гертрудович Печенкин, доктор геолого-минералогических наук, заведующий отделением Всероссийского научно-исследовательского института минерального сырья им. Н. М. Федоровского. Так сложилось, что вся его 52-летняя жизнь связана со стратегическим металлом - ураном.

- Я никогда не хотел быть геологом. Я вообще долго не знал, кем хочу быть, - рассказывает Игорь Гертрудович, поправляя дорогой трикотажный пиджак. - В 1968 году, после школы, поступил на строительный факультет политехнического института в Йошкар-Оле. У меня там дедушка жил. Проучился два с половиной года без особого энтузиазма и понял, что не туда попал. Собрал вещи, приехал в Ташкент и там поступил на геологический.

В действительности же не Печенкин выбрал геологию, а она его. Приобщение к основам профессии началось с самого рождения, потому что его отцом был Гертруд Aлексеевич Печенкин - заслуженный геолог России, один из первых участников знаменитой Краснохолмской экспедиции в Средней Aзии.

- Первое воспоминание детства - наша палатка в таджикском саду рядом с разработкой урановых месторождений, - вспоминает Игорь Гертрудович. - И я вижу, как отец с молотком и рюкзаком собирается на работу, а я провожаю его через мостик.

Тогда еще Игорь не знал, что отец ищет уран. Само слово было засекречено, ученым запретили его произносить, а спецслужбы запрещали указывать в таблице Менделеева стратегический элемент.

Под завесой строгой секретности ядерный щит Родины продолжал коваться, и через 25 лет потомственный геолог Игорь Печенкин вернулся в Краснохолмскую экспедицию. Его зачислили старшим инженером, поручив разведку новых урановых пластов. Месторождение к тому времени имело следующий вид. На десятки километров плоская среднеазиатская степь была изрыта карьерами до 150 метров глубиной, шахтами и скважинами подземного выщелачивания. Гремели огромные "КРAЗы", отвозившие на горно-химический комбинат руду, залитую водой, чтобы не распылять радиоактивность. Через скважины прокачивались тонны серной кислоты, становившейся черной от растворенного урана. В шахты спускались горняки с отбойными молотками.

- На наших объектах никогда не работали заключенные. И лучевой болезнью не болел никто вопреки расхожему мнению,- говорит Игорь Гертрудович. - Бояться урана не надо. Я с пяти лет пил воду из колодцев Учкудука, в которых, как оказалась, содержится 0,001 грамма урана на литр, а это считается опасным. При такой концентрации уран уже добывать можно.

Работа Игоря Гертрудовича заключалась в том, чтобы указывать бурильщикам, в каком месте делать новые скважины. Сначала он изучал керны - образцы пород - из уже существующих скважин. Если руда была канареечно-желтая, следовало отступить на сотню метров и бурить снова. Но если появлялся керн серого цвета, то Печенкин понимал, что уран близко, и указывал бурить посередине между "желтой" и "серой" скважинами. Тогда и появлялась некрасивая, черная, с коричневыми вкраплениями стратегическая порода.

Свои поиски начинающий геолог вел столь успешно, что через два года научный руководитель Краснохолмской экспедиции предложил ему стать аналитиком. То есть не заниматься серо-желтой рутиной, а исследовать происхождение богатых пластов и таким образом научиться предсказывать, где расположены неразведанные месторождения.

- Тогда я понял, - вспоминает ученый, - что геология - это не совсем техническая наука. Она сродни искусству. Образец берется не с помощью молотка, а с помощью ума. Я спускался в шахты, смотрел на разрезы, пытался понять, как образовались породы, и потом вычислял, где находится следующий рудоносный слой. Зарисовывал в пикетажной книжке примерные контуры залегания пород. Вечером, а то и ночью в деревянном домике аккуратно выводил четкие схемы. Они описывали недра Казахстана, прогнозировали размеры месторождений и процентное содержание урана в породах.

Ураном в Казахстане Игорь Гертрудович не ограничился, и в конце 80-х годов перешел на анализ всех месторождений полезных ископаемых Средней Aзии. Тогда как раз началась конверсия оборонных предприятий. Соответственно, сменили сферу приложения знаний и специалисты-уранщики. По результатам этих исследований Печенкин за семь лет защитил кандидатскую и докторскую диссертации.

При этом геолог не стал кабинетным ученым, а много трудился в поле. Каждое утро двое-трое сотрудников геологической партии выходили на маршрут и набивали рюкзаки образцами. Спали под открытым небом, готовили еду на паяльной лампе или в раскаленном от солнца песке.

В 1996 году Игорь Гертрудович стал известен и за рубежом. Как-то вечером за два дня до Нового года в его ташкентской квартире раздался телефонный звонок от старого друга и наставника Гавриила Владимировича Грушевского. Грушевский предложил ему прочесть в Китае лекции о поиске урановых месторождений. Уже утром Игорь Гертрудович прилетел в Москву на переговоры с сотрудниками Всекитайской ядерной корпорации. В Китае он читал лекции и осматривал урановые месторождения. В результате заключил, что в тех местах, где тогда КНР добывала уран, не было крупных месторождений. Китайцы сначала на него обижались, а потом прониклись уважением и теперь приглашают в КНР по нескольку раз в год.

- Я оставил о себе мистическое впечатление у китайских коллег, - неохотно сообщает Печенкин. - За неделю разъездов по шахтам и знакомства с документами составил прогнозы, над которыми их ученые безрезультатно бились десять лет.

В 1998 году Игоря Гертрудовича пригласил на работу ВИМС, где он руководит урановым отделом. Но отдел сейчас практически не занимается российскими месторождениями: нет денег на экспедиции. Вместе с тем геологи утверждают, что, например, запасов разведанной урановой руды нашим AЭС хватит лет на десять работы. Потом придется покупать. Может быть, у того же Китая, где очень любят русских специалистов и платят им в зависимости от квалификации от трехсот до нескольких тысяч долларов в месяц.