Нецензурная страна

Я очень люблю, когда много солнца, когда его нет - грущу и скучаю. "Тебе бы лето за Полярным кругом проводить, - как-то пошутил один мой друг, - там светит и днем и ночью". Идея мне понравилась, и этим летом я поехал в Мурманск, чтобы оттуда выдвинуться на Кольский полуостров.

Теплые вещи, которые я с собой притащил, не понадобились: температура плюс 25, печет, как в Сочи, причем круглые сутки. Солнце только подходит к горизонту - и опять наверх.

Выезжая из Москвы, я знал о Кольском полуострове лишь одно - там живет вымирающий народ саами, они же лопари. Какой-то капитан (в Мурманске все капитаны) рассказал мне, что осталось саами всего полторы тысячи, и увидеть их можно только в деревне Ловозеро. Там, говорит, и олени, и чумы. Я сел на автобус, и через четыре часа приехал в деревню, если так можно назвать застроенную пятиэтажками местность с кафе и ресторанами.

- А где же тут чумы? - спрашиваю водителя.

- А вот, - говорит, - чум перед тобой, кирпичный, там у них культурный центр.

Я выбрал на улице самую бойкую старушку - и к ней:

- Где у вас тут можно саамов найти?

- Считайте, что уже нашли. Я саамка, зовут Ольга Федоровна. Смеется, думаю. Мало того, что ничем не отличается внешне, да еще и говорит без малейшего акцента.

- А где же ваши олени? - допытываюсь.

- Олени в тундре, а здесь их вообще никогда не бывает. Если хочешь увидеть оленей, отправляйся к нашему главному оленеводу, Николаю Фадеевичу, может, он свезет тебя на стоянку.

Пошел по указанному адресу. Захожу, вижу обычного русского мужика, причем в состоянии бешенства.

- Вы, - говорю, - главный оленевод?

- Какой там оленевод, не видишь, моя комната захлопнулась вместе с ключами! Давай лучше вместе, с разбега, плечом.

Вышибли с первого раза. От радости мужчина стал более ласков.

- Ты, - говорит, - счастливый человек. Мы как раз завтра на стоянку ехать собираемся. Машина пойдет в восемь утра. А сейчас иди отсюда, нам еще надо продуктов в дорогу закупить.

Наутро мы грузились в "УАЗик". Помимо меня и главного оленевода в машине было еще три пассажира. Все с виду русские, разве что зубов мало. Один из пассажиров, Вася, едва держался на ногах, а закупленными с вечера продуктами оказались три рюкзака с водкой.

По дороге мне рассказали, что вся эта русскость - для конспирации. В советское время всех оленеводов согнали в колхоз, построили поселок Ловозеро и дали русские имена. Сказали, что Мыкло - это Николай, Вульце - Алексей, только Васю оставили Васей. Как только мы отъехали от Ловозера, вся конспирация рассеялась, мои попутчики стали все чаще вставлять в русскую речь саамские слова.

Вскоре мы свернули в лес. Я много повидал настоящих русских дорог, но эта была уже другого класса - саамская. Все изрыто и завалено камнями, как будто здесь окапывалась целая дивизия. Я держался двумя руками и все равно на протяжении двух часов ритмично стучался головой о двери, стекла и потолок.

Остановились у озера. Не успел я толком выйти из машины, как меня окружил целый рой комаров.

- А теперь, - сказал Мыкло, - 60 км на лодке.

- Неужели на веслах? - удивился я.

- Зачем на веслах, попробуем мотор завести.

С первого раза этого сделать не удалось, зато узлом заводного троса Мыкло смачно хлестанул меня по лбу.

Через час причалили к небольшому острову, чтобы перекусить. Разогнали всех птиц с гнезд, собранные яйца съели сырыми, запивая водкой.

После привала все повеселели. Вульце пел саамские песни, Вася ему подвывал, а Мыкло посвящал меня в тонкости выпаса оленей. Оказалось, что олени здесь полудикие. Только зимой за стадом следят пастухи, а летом олени уходят к морю, спасаясь от комаров. В сентябре их едут собирать на ездовых оленях, которые живут на стоянке постоянно.

Самое безумное у лопарей - это названия.

- Вот, - показал Мыкло, - остров Каннала саари, что в русском переводе означает "пофигист". А вот это место - "Обкаканная попа".

Многие названия просто не имеют цензурного варианта. На озере "Секс под снегом" мы причалили к берегу.

- Приехали, - сказали мне, - вылазь, жизнь веселая закончилась.

Все взяли в руки канат и потащили баржу (так они называли свою лодку) через пороги, кусты, перешейки... Приходилось волочь еще и Васю, повисшего на канате. И так целый день: то плывем, то превращаемся в бурлаков.

Окончательно выгрузились в три часа ночи. Предстояло пройти еще пять километров по болоту. Подгоняемые комарами, все бежали рысью. Один Вася плелся сзади, а потом и совсем завалился на тропе. Не пойду, говорит, дальше, хочу поспать. Я стал было его поднимать, но меня остановили: "Оставь его. В первый раз, что ли? Он редко когда до стоянки сразу доходит". Так и бросили мужика в лесу на съедение комарам и медведям.

Прошли через болото, сели на другую лодку и к семи утра приплыли на стоянку. Кто-то вышел нас встречать, но это было как в тумане. От усталости подкашивались ноги и темнело в глазах.

Проснулся я вечером от дребезжания стаканов. В соседней комнате - все те же лица. Мусорный бак доверху наполнен бутылками и окурками.

- Вы когда, - спрашиваю, - встали?

- А мы вообще еще не ложились.

Из табачного дыма вышел мужик в истлевшем овчинном тулупе и обросший, как леший. Своими добрыми маленькими глазками он посмотрел на меня и сказал:

- Давай лучше выпьем за знакомство. Тебя как зовут? Меня - дедушка Сыр. "А не в сумасшедший ли дом меня привезли?" - мелькнуло в голове.

Очнулся я, судя по всему, вечером следующего дня. У лопарей все было по-прежнему, только Вася появился за столом. Правда, поначалу я его не узнал, он больше походил на больного оспой - комары основательно над ним поработали.

Лопари пьют даже по русским меркам в нечеловеческих количествах. Причем вместо хмеля на них находят какие-то страсти. Вульце тянуло попырять кого-нибудь ножиком, а дедушку Сыра - поработать. Он то носил воду, то забирался в огород.

- Все, - крикнул ему Мыкло, - картошку можно не пропалывать.

- А что, - уточнил я, - он тоже лопарь?

- Какой там, - ответил Мыкло, - Сыр - мой батрак. Я его приютил несколько лет назад, так и живет здесь безвыездно, оброс, одичал.

Пока шла попойка, я стал осматриваться. Стоянка представляла собой две деревянные избы и несколько хозяйственных построек. В избах жили люди, в остальных местах - олени. Я встречал их и в сарае, и в бане, и в туалете.

Вульце предложил мне покататься на упряжке.

- Как покататься? - спрашиваю я, - прямо по траве? А как же валуны и ямы?

- Постараемся объезжать.

Для безопасности надели меховые тулупы, плавно переходящие в варежки, и поехали... Говорят, того, кто впервые попробовал прокатиться на горных лыжах, всегда будет тянуть снова пережить те же ощущения. Здесь все наоборот. После того как я в третий раз слетел с саней, охладел к этой забаве навсегда.

На стоянке нельзя понять, когда день, когда ночь, когда спать, когда обедать. Своим режимом оленеводы сводили меня с ума. Спят, когда вздумается, но обязательно все разом. Могут три дня вообще не ложиться, а потом заваливаются на целые сутки. И ладно бы чем-нибудь занимались, а то сидят, играют в карты, болтают, часами пьют и время от времени выходят пообниматься со своими оленями.

На третьи сутки водка кончилась, и все залегли спать. Просыпаться стали спустя два дня, началась трезвая жизнь.

- Теперь ты понял, - пояснил Мыкло, - почему мы забрались в такую глушь. Здесь за бутылкой не сбегаешь, а то бы пили все время.

Когда водка кончилась, перешли на чай. Чай пили в таких же количествах, как и водку. Ни один из оленеводов не вставал из-за стола, не выпив по крайней мере кружек десять. В первый день, когда меня спросили: "Чем ты будешь питаться?", я на свою голову ответил: "Тем же, что и вы". Мы ели то мозги оленя, то похлебку из глаз щук... Вообще, рыба тут - главная пища в любое время года. На зиму ее солят целыми бочками, а одна из стен дома всегда выделена под сушку. Выворачивают щуку на изнанку и вешают на стену, пока она не приобретает каменную твердость. Как-то и мне дали попробовать. После этого я уже не удивлялся, почему у лопарей так мало зубов.

Когда все спали, я сделал удочку и пошел порыбачить. Только вчера видел, как Сыр на этом месте за полчаса натаскал целое ведро окуней. У меня же за три часа - ни одной поклевки!

- А ты на что ж ловил? - удивились мужики, когда я вернулся с пустыми руками.

- На червя, хлеб, тесто, кашу, - честно перечислил я. Мыкло посмотрел на мою удочку:

- У тебя крючок? У вас что, так рыбу ловят? Ты бы лучше хоть палку привязал - бакланов бы наловил. А на крючок здесь даже опухшая от голода рыба не позарится. Надо мормышку и опарыша.

Хотя даже на мормышку ловить здесь рыбу было, по выражению Мыкло, "фуфлом"; вечером мы поехали на настоящую рыбалку. Приплыли на Бабское озеро и стали кидать спиннинги, если так можно назвать рябиновый прут с доисторической катушкой и железякой от мотора вместо блесны. С первого же раза я вытащил двухкилограммовую щуку. "Отпусти, - велели мне, - пусть растет. Запомни, меньше четырех килограмм - не рыба". Тут же разожгли костер, причем дрова ломали руками. Оказалось, что ночью нельзя рубить топором, - злые духи будут донимать. Начали печь рыбу. Мыкло насадил на шампур головы, Вульце - кишки, мне же досталось все остальные части. Вот бы так всегда.

Домой поплыли только утром.

- А знаешь, - сказал мне по дороге Мыкло, - здесь в лесу стоит сейд-камень, остаток цивилизации Гипербореи. Но приближаться к нему можно только лопарям, все, кто другой крови - живыми домой не возвращались. Хочешь, сходим?

- Конечно, хочу, - ответил я, и мы причалили к берегу. Посреди болота стоял позеленевший и обросший мхом валун на трех маленьких камушках. Я дотронулся до него - теплый...

Вернулись на стоянку - началась гроза. Первая же молния ударила в двух метрах от меня и разбросала дрова. Хорошо, что лопарям нужно было в Ловозеро - появилась надежда унести ноги. На озере поднялись волны, но ждать хорошей погоды было некогда. Я предложил всем посидеть на дорожку. По нашим обычаям, говорю, это уберегает от неприятностей в дороге. Вдруг молчавшее до этого радио запело. Селин Дион напомнила нам о судьбе пассажиров "Титаника"...

В пути мы два раза чуть не перевернулись, зачерпывали воду кормой, но все же добрались без потерь. То ли пожалел меня сейд-камень, то ли после недельных возлияний на стойбище моя кровь уже не отличалась от лопарской.

Алексей Макеев