Наина Ельцина

Фотография: Photoexpress

— Что вам нравилось больше всего в вашу бытность первой леди, из-за чего стоило все это терпеть?

— Мне никогда не хотелось быть первой леди, если честно. Дело в том, что жена президента всегда разделяет его ответственность, потому что она тоже представляет свою страну, и это вполне естественно. Должность мужа накладывает огромную ответственность, но вот прав никаких не дает.

— А были такие моменты, когда вы молили Бога, чтобы не быть первой леди?

—Вы знаете, когда, как говорят психологи, изменить уже ничего нельзя, то и Бог уже не помог бы. Конечно, всегда, когда очень тяжело, обращаешься к Богу, и я это делала, могу сказать совершенно откровенно. Быть первой леди изначально было непросто. Но к трудностям я была готова.

— У вас с Борисом Николаевичем была фантастическая, обоюдная любовь. Об этом все знали. Для многих женщин это чувство непонятно: как можно любить человека и отпускать его на поле боя.

— Тут надо знать человека. Мы с ним учились вместе в институте, прожили 51 год вместе, отпраздновали золотую свадьбу. У меня было ощущение, что мы с ним знакомы с детства — настолько хорошо я его знала. И я знала, что если он решил что-то сделать, то останавливать его бесполезно. У него колоссальная сила воли и удивительная аура. По-моему, он мог кого угодно обратить в свою веру.

— Я всегда считала, что члены президентской семьи не принадлежат себе. Им приписывают совершенно неправдоподобные вещи. Что вы делали, чтобы уберечь ваших внуков и детей от этого бремени славы?

— Борис Николаевич довольно быстро стал руководителем — начальником строительного управления, начальником строительного комбината, потом стал возглавлять область. Я всегда старалась сделать так, чтобы дети не чувствовали его должностное положение. Я его сама никогда не чувствовала. Я никогда не была женой должностного лица, я была женой Бориса Николаевича, а его должность — это преходящее. И проходящее. Я никогда не ставила акцентов: вы должны себя вести так-то, потому что ваш папа… Таких слов в семье никогда не произносилось. Слава богу, дети этого никогда не чувствовали, и старались сами этого не афишировать. Лена, например, закончила тот же политехнический институт в Свердловске, что и мы с Борисом Николаевичем. Я даже как-то имела неосторожность сказать, что при встрече со своей сокурсницей в другом институте она мне сообщила: «Мы думали, что Лена по блату поступила в институт». Таня, услышав это, решила, что в Свердловске сдавать экзамены не будет, она поедет в другой город. Она, никого не предупредив, подала документы в МГУ. Я, правда, молила Бога, чтобы она получила двойку. Но она набрала на два балла больше и поступила. Там уже позднее узнали, кто ее папа.

— А Борис Николаевич принимал непосредственное участие в семейной жизни? Или он — политика, а вы — семья?

— Конечно же, детей он тоже воспитывал! Правда, когда подросли внуки, я стала вмешиваться, давать советы с позиции бабушки и как-то сказала: «Надо же воспитывать ребенка!» А Лена с Таней ответили: «Ну вы же нас не воспитывали!» — «Как это не воспитывали? Кто же вас воспитывал?» — «Улица». Борис Николаевич, правда, на это довольно быстро отреагировал. Он сказал: «Слушай, мы прекрасно воспитывали детей, если они нашего воспитания даже не заметили». Вроде бы он редко бывал дома, с утра до ночи был на работе, но дети всегда ощущали его присутствие. И я считаю, что он оказал огромное влияние на их воспитание. Даже, пожалуй, большее, чем я, потому что со всеми вопросами они старались обращаться к нему. Он был очень начитанный, еще в школе прочитал почти всю классическую литературу. Поэтому дочки у него всегда находили ответ на любой вопрос. Я старалась даже, если и могла им ответить, чтобы это делал папа, чтобы они чувствовали его. И они всегда удивлялись. Он им говорил: «А я знаю все». Они ему: «Папа, а откуда ты это знаешь?» Занимаются в музыкальной школе — возникает вопрос о композиторах или в школе заходят споры о художниках… Он мог ответить на любой их вопрос. И это их удивляло, они просто восхищались папой. Папа для них был авторитет. Подчас даже о фасоне платья советовались не со мной, а с папой — мне это было очень приятно.

— Скажите, Борис Николаевич с вами советовался во время ключевых моментов в его карьере?

— Его служебные дела — это были его дела. Это только говорили, что семья управляет: все было абсолютно иначе. Ну я знаю, кто распускал эти слухи. Это, в общем, знаете, надумано все, потому что Борис Николаевич такой человек, что он решения принимает только самостоятельно.

— Я где-то читала, что Борис Николаевич в день читал по книжке.

— Вы знаете, он еще в школе освоил быстрочтение. Когда он вышел на пенсию, у нас собралась целая новая библиотека уже здесь, в резиденции. Игровую комнату заняли под библиотеку. Он прочитал все, знал литературу прекрасно — и советскую, и российскую, и зарубежную. В какой-то момент ему очень понравилась японская литература. Таня ему все скупала по магазинам. Он очень любил читать, но, к сожалению, во время работы в Свердловской области и во времена президентства была масса бумаг по работе, и это было невозможно. Он старался, но книг читал немного — перед сном или в отпуске. А так, по-моему, он наверстал все, когда от президентства отошел. Для него главное занятие было чтение. Он смотрел и спортивные передачи, потому что очень любил спорт: все теннисные баталии, волейбольные баталии, футбол, хоккей… Он знал всех абсолютно игроков. Я даже поражалась, как он знал всех теннисистов — и девушек, и юношей, и их вес, и рост, и их способности. Неудивительно, что, уйдя на пенсию, он создал фонд, который поддерживал, по-моему, 24 теннисиста: 12 мальчиков и 12 девочек с 14 до 17 лет. Он выдавал им гранты от фонда. Некоторые уже играют в высшей лиге. Теперь я вручаю им эти гранты, стипендии, встречаемся, принимаем их у нас здесь каждый год. Вот уже шесть лет. Он старался вложить душу в спорт. Для него это был и престиж страны. Он всегда очень переживал, причем пропускал все это через сердце. Я ему иногда говорила: «Ну что ты так болеешь! Не только же наши выигрывают. Ну спорт есть спорт, там всегда побеждает сильнейший. В чем-то, значит, наши не сильны». Старалась его успокоить.

— Борис Ельцин передал власть Владимиру Путину в новогоднем обращении 31 декабря 1999 года. А когда вы узнали о будущей отставке?

— Я с утра знала. 31-го должна была быть запись обращения, как обычно. Я ему с утра помогала собраться на работу, завязывала галстук — это была моя обязанность, потому что он сам никогда не завязывал галстук. И выбирала галстук я тоже сама. Мне казалось, что я лучше это сделаю. Я всегда его отправляла на работу. Так было и в Свердловске. Утром он сказал, что уйдет в отставку, но само слово «сегодня» он не сказал. Я тогда очень обрадовалась. Я буквально бросилась ему на шею. Это был самый радостный момент за всю жизнь в Москве — он уходит в отставку. Когда в 12 часов официально услышала это по телевизору, я очень обрадовалась. Я даже передать не могу. Мы все были очень рады, ведь мы же не хотели, чтобы он баллотировался на второй срок. Это были только разговоры, что он борется за власть, что власть для него все. Он к власти относился как к тому, что надо сделать дело. К тому же на тот момент в стране была такая ситуация, что если бы не он, то к власти мог прийти Зюганов — это было безвыходное положение. Что же, все, что было «завоевано», сделано в стране, все вернуть назад? Это было невозможно. А вообще и он не хотел баллотироваться, и в семье никто не хотел этого.

— Что произошло после отставки? Правда ли, что после ухода в отставку президент теряет половину друзей?

— Я считаю, что настоящие друзья никогда не потеряются. Нельзя сказать, что он потерял друзей. Мы до сих пор очень дружны с нашими институтскими друзьями, и когда Борис Николаевич был жив тоже. Когда он был президентом, мы каждый год ездили в Екатеринбург, и у нас были такие встречи. Мы собирались человек 50 — это две группы. Это друзья до конца нашей жизни. Это настоящие друзья, которые все понимали, потому что они его знали. И какую бы ерунду не писали о нем, они ничему не верили и всегда поддерживали. И здесь в Москве тоже. Когда он ушел в отставку, его коллеги приходили к нам. И руководство страны, особенно первое время, они старались поддержать его, чтобы он не почувствовал этого одиночества. Это должно быть тяжело, когда сначала такая власть, а потом ты должен отдать все. Но Борис Николаевич вынес все с достоинством. Он нашел в себе силы. Он стал много читать, больше смотреть телевизор, что было невозможно, когда он работал. А потом он очень много ездил по стране. Они ездили вместе с Владимиром Николаевичем — это был шеф протокола, который всегда был при Борисе Николаевиче — он и теперь нам очень много помогает. Они составляли на весь год расписание, куда они поедут. Губернаторы с удовольствием приглашали его в регионы. Ему было интересно. Встречи были добрые и теплые. Его, безусловно, интересовали проблемы страны. Он много ездил за рубеж. Господин Ширак специально приглашал к себе на юг Франции отдыхать. Это было очень приятно. Помню, в Норвегию на рыбалку ездили. Когда наше небольшое судно вышло в море, волны были где-то 4 балла, и это очень чувствовалось. Были вот такие рыбины огромные, наверно сантиметров 80. Он очень азартный человек. И у него была такая улыбка, глаза горят. Судно почти встает по волне, наклоняется… С нами тогда ездили старшая дочка Лена с мужем Валерой и сын Ваня. И Ваня сидел рядом с дедушкой, все рыбачили. И я сначала тоже сидела, пока меня не укачивало. Наверно тоже штуки три поймала.

— Сейчас многие ругают 1990-е. А как Борис Николаевич переживал критику?

— Не могу сказать, что спокойно. Но, во всяком случае, он никогда не показывал вида даже нам, что его что-то обидело. Ведь и про нашу семью много чего говорили: приписывали нам замки и что угодно. А ведь у нас на самом деле нет ничего абсолютно: ни замков, ни счетов, ни акций — у нас ничего нет, кроме его гонорара за книгу, которую он написал. Он абсолютно чист. Я иногда говорила: «Давай подадим в суд. Нельзя же так». А он говорит: «Ты перед кем отвечаешь?» — «Я отвечаю перед собой, перед Богом и перед своей совестью». — «Ты чиста перед своей совестью? Перед Богом чиста? Перед кем тебе еще оправдываться?» И он никогда ни перед кем не оправдывался. Он это все пропускал. Я возмущалась: «Как же так, такой разгул в прессе. Свобода слова, но пресса такое себе позволяет!» А он говорил, что все должны переболеть, что если заставить замолчать, то мы вернемся в прошлое. Они тоже должны переболеть, тогда у них появится и самолюбие, и самосознание, и понимание жизненной ситуации. Сейчас тоже все меняется, подождем, когда жизнь будет достойной.

— И противники, и сторонники Ельцина сходятся в том, что главное его наследие — свобода. Как вы думаете, мы достаточно бережно обращаемся с этой свободой?

— Я думаю, что не бережно и что это трудно. Но, во всяком случае, мы свободно говорим на все темы. Это значит, что нас уже ничем не испугать и что мы уже почувствовали уверенность. Поэтому я думаю, что возврата назад не будет.

— Какой был самый счастливый день в президентстве Бориса Ельцина для вас?

— Ну конечно, когда он ушел. Когда сказал, что уходит в отставку — это был самый счастливый день.

— Чем вы живете сегодня?

— После ухода Бориса Николаевича началась новая жизнь. В нее трудно войти и трудно себя найти в этой жизни. Потому что без него все не так. Бориса Николаевича было так много. Даже сейчас мне кажется, что он войдет в комнату. Хотя я понимаю, что этого не может быть. Я не могу поверить, что его нет. Жизнь привязана к Борису Николаевичу. Наверное, так будет всегда. Конечно, мне дает силы моя семья. У нас ведь очень большая семья. Нас 17 человек, это много. И естественно, я живу проблемами каждой семьи, я радуюсь и внукам и правнукам. Они приходят почти каждый день, я у них бываю. Мы продолжаем собираться по воскресным дням. Это традиция. Ее ввел Борис Николаевич еще в Свердловске: мы с детьми обедали, с дочками. Несмотря ни на какую занятость он находил время. Уж если только он в командировке, или какие-то неотложные дела, а так мы старались это делать. Теперь я тоже стараюсь собрать семью по воскресеньям. Я считаю, что для нас это самое счастливое время, когда мы общаемся. И я стараюсь им что-нибудь вкусненькое сделать, чем-то их удивить. Когда приходят правнуки, малышки, я стараюсь сделать что-нибудь, чтобы они это запомнили.

— Вы сами готовите?

— У нас есть повар, конечно. Но я стараюсь приготовить им что-то сама. И они это чувствуют. А мне приятно, что я сделала это своими руками. Даже когда я прихожу к ним, я стараюсь помочь им что-то приготовить. Видишь эту детскую радость, их первые шаги, первые слова, эту привязанность к себе, ты чувствуешь, что ты им доставляешь радость. Для меня семья сейчас — это главная опора. И еще друзья. Я им очень рада. Иногда, когда очень тяжело, позвоню Галине Борисовне Волчек. Она занятой человек, и мы с ней может поговорить только после 12. Звоню Галине Павловне Вишневской. И горе у нас случилось практически одновременно. Борис Николаевич ушел 23 апреля, а 27 апреля ушел Слава. Я считаю, что людей хороших очень много. Контакты с ними всегда доставляют только радость. А семья есть семья.