Начальные классы

иллюстрация: Кирилл Новиков

Иногда, пытаясь соблазнить аудиторию, способную купить что-то из сегмента доступной роскоши вроде спиртных напитков дороже 3 000 рублей, производители причисляют своих потребителей к «избранным», «современной аристократии», «высшим кругам». В абсолютном большинстве случаев люди из целевой аудитории этим не вдохновляются и такую безыскусную лесть пропускают мимо ушей.

В наших попытках объяснить, почему так в лоб тешить самолюбие покупателей бессмысленно, рано или поздно всплывает другая, более серьезная тема — принципиальной невозможности всерьез использовать такие термины, как «избранные» и «аристократия» в современной России. Дело не в том, что принадлежность к высшему классу не определяется склонностью к элитному алкоголю — а в происхождении большинства из нас, которое проще всего определить как «от сохи». С этим редко кто спорит, но готовность признать себя в качестве людей, в первом поколении поднявших голову от земли, совсем, как выясняется, не означает особой терпимости в отношении к тем социальным кругам, из которых удалось вырваться ныне обеспеченным и просвещенным потребителям. Эту дистанцию, желание ее поддерживать и подчеркивать вовсю эксплуатируют маркетологи и политтехнологи. Иногда она определяется просто как «пропасть между богатыми и бедными», и это единственное, что остается от образа России вне ее пределов.

В одном из недавних проектов у нас была возможность послушать, что знают о русских и России в балканских странах. О нас сегодняшних — не знают практически ничего, но прекрасно осведомлены о том, что у нас есть два типа граждан — очень богатые и масса бедных, едва выживающих, а между ними пропасть. Хорошо также представлен образ не очень культурного, хамоватого русского туриста. Образованных и цивилизованных русских, знающих еще какой-то язык, кроме своего, считают не «другими русскими», а просто «не русскими». Их просто игнорируют как исключение, а образ наших людей не становится светлее.

По возвращении домой вдруг стал как-то особенно заметен еще один параметр дистанции между двумя «народами» одной страны — это односторонняя визуальная проницаемость. Целый класс прогрессивных русских граждан не только отказывает в возможности какого-либо развития и самостоятельного «окульту­ривания» масс, не только сомневается в праве этих людей голосовать, но и вооб­ще с раздражением отмахивается от них, как от людей другого состава души и крови. В Болгарии, Сербии, Черногории и Хорватии есть такое понятие, как «балканский стиль», который олицетворяет жизнелюбивый мужчина, восседающий на крупном, но не новом «мерседесе», в расстегнутой до живота рубахе и с золотой цепью на волосатой груди. Мало кому там хочется с ним ассоциироваться, но все же на Балканах он воспринимается как свой. Более того, благодаря сво­ей витальности и яркости он может вызывать даже определенную симпатию.

Мы же отмахиваемся и отгораживаемся от своих носителей невысокого «русского стиля», пытаясь свести к минимуму даже визуальные контакты с ними. Но препона это вполне проницаема — она похожа на одностороннее зеркало, как в студиях для проведения фокус-групп или помещениях для допросов в полицейских фильмах. Одна сторона — любуется собственным отображением, другая — с наслаждением подглядывает.

Иногда это приобретает совершенно реальные формы. Обратите внимание, сколько людей на Ленинградском или Московском вокзале подходят к «Сапсану» и фотографируют поезд, себя на его фоне, рассматривают тех, кто в него садится. Однажды во время минутной остановки на станции Бологое рядом с «Сапсаном» проезжал обыкновенный пассажирский поезд. Ко всем его окнам прильнули люди, дети, укутанные в одеяла, все в оцепенении рассматривали скоростной состав, словно инопланетное существо. В моем вагоне никто не ответил взаимным интересом к происходящему за бортом. В тот момент было очень просто ощутить себя иноплеменником, чей гордый глаз мало что способен заметить. Тем более через окно, где на каждом стекле нанесен логотип Siemens, а по громкой связи диктор с радостью оповещает об открытии нового ж/д направления «Москва — Ницца».

Как же недальновидно и глупо рассчитывать на возможность комфортной и беспечальной жизни в подобной изоляции. Никак не получится. Даже в вагоне «Сапсана» в лучшем случае наткнешься взглядом на злые граффити за окном: «День­ги олигархов — народу!» или «Рубить буржуев, а не лес». В худшем — дождешься булыжника, запущенного кем-то из тех, кто не удостаивается никакого внимания, а иногда и страдает от неожиданных изменений в расписании электричек. Еще печальнее то, что, если такая культурно-классовая сегрегация не будет преодолена, можно даже не думать об идее рождения единой нации, способной на исторические или технологические прорывы. Других людей у нас нет, а все прекрасные персонажи появляются и могут еще появиться только из тех, кто есть. В том числе из социальных слоев и городов, «где невозможно жить».