Достучаться до небес

«Если быть справедливыми, то ситуации, в которых государство участвует и помогает, можно пересчитать по пальцам. Зато о бездействии можно говорить часами и привести сотни примеров. Человек пропадает в четверг, а полиция говорит прийти посмотреть запись с камер метро в понедельник, хотя известно, что запись хранится не больше трех суток. Еще отказываются принимать заявление о пропаже человека и приступать к его поискам, пока не пройдет 72 часа, хотя по закону обязаны делать и то и другое сразу же. Бывает, мы обращаемся с какими-то просьбами в управы, на что получаем ответ: поисками должны заниматься полиция и МЧС. Это типичная история, мы сталкиваемся с ней регулярно.

Во всех случаях, когда государство нам помогало, оно делало это фрагментарно. Это не сотрудничество на постоянной основе, а кратковременная помощь: периодически появляется ведомство, которое просто в данный момент совершает рывок, делает шаг нам навстречу. В некоторых случаях благодаря этому мы чего-то добились.

Из плюсов: в этом году МЧС стало иначе реагировать на лесные поиски — и только в Московской области это спасло десятки жизней. Иногда мы вместе работаем, иногда просим их, например, сирену подвезти к лесу. Но технологии поиска в лесу у них нет вообще. Самая масштабная совместная акция у нас была, когда в Крымск наши подготовленные машины, наших ребят и гуманитарную помощь отправляли бортами МЧС. Тогда у всех было осознание, что важно привезти на место «специально обученных людей» (хоть мы и не спасатели, но мы знаем, как работать, и многие технологии у нас отлажены, в отличие от простых обывателей).

Можно вспомнить случай в городе Долгопрудном: весной пропадает восьмилетняя девочка в розовом пальто — подмосковная полиция подрывается, звонит нам, просит приехать. Мы начинаем работать, снимаем информацию с камер, расспрашиваем. На месте работают 70 человек. Я понимаю, что, если поиски затянутся, нам понадобятся определенные условия для работы, и иду в администрацию города Долгопрудного. Нам находят помещение, где может круглосуточно работать штаб, и все необходимое, например типографию, которая напечатает 15 000 цветных ориентировок. Так как там большое количество промзон, акватория, необходимо осмотреть территорию сверху (розовую одежду же легко увидеть). Нам удается договориться с нашим волонтером с вертолетом, с Шереметьево, с городскими властями, найти точки посадки вертолета прямо в городе (хотя все это для властей сложно). В результате девочка находится в московской больнице, где проводит целые сутки. Ее привезли туда полицейские, не оформив никаких документов и эту информацию не распространив.

Не так давно мы 5 или 6 дней искали ребенка. Это была огромная масштабная работа: все время, утром, ночью, у нас были подозрения на криминал, мы прочесывали знаменитую заброшенную Ховринскую больницу, рядом с которой он живет. Оказалось, что в метро этого мальчика, грязного, задержали сотрудники полиции. И несмотря на то что он сказал, как его зовут, и назвал свой домашний адрес, ни полиция, ни больница — никто никому об этом не сообщил. То есть мама ребенка в безутешном горе, волонтеры бегают, местная полиция бегает — а полицейские из метро просто никуда не передали информацию.

Есть и такие, знаете, как в сериалах про ментов: самоотверженные, готовы и днем и ночью работать. Это пятый ОРЧ, люди с Петровки, которые занимаются поиском пропавших людей. Вот как только они берутся за дело, я сразу всем говорю: «Сейчас все будет хорошо». Но таких людей можно пересчитать по пальцам руки. Я на них молюсь, но, согласитесь, несколько хороших полицейских на всю Москву… И это при том, что ежедневно в городе теряются — вдумайтесь — до 50 человек.

Закон, по сути, запрещает волонтерам проведение опасных работ. Крымск — это опасные работы. Прочес лесов — это опасные работы. Закрываются все точки, в которых волонтеры раздражают, демонстрируют несостоятельность государства. Вместо того чтобы совершенствовать себя, они решили поступить так. Для них этот закон — попытка контроля. Для нас — смертельный приговор, в буквальном смысле этого слова».