На бешеной реке

Ожидается, что 9 июля сюда прилетит президент Путин. Вот он выйдет, отец родной, из вертолета, ступит на амурскую землю и, наверное, прищурится. Увидит перед собой растерзанную сопку и плотину поперек реки. А на плотине – краны, машины, бетонные стены с окошками. Белая пена, вихрем подымающаяся над рекой. Посмотрит тогда наш президент направо и увидит за черными березками и дубами излучину реки Буреи: суденышко посреди нее, черпающее со дна песок с галькой, и дальше зеленую тайгу – дикую, молодую, нетронутую. И повезут президента на митинг.

А пока в Амурской области льют дожди. И над рекой Буреей, и над Талаканом, поселком строителей ГЭС, идут шальные косые ливни. Падает вода с неба: ни домов, ни людей в двух шагах не видно, размывает, словно картинки мелом на асфальте. И кажется, что дождь этот обязательно изменит талаканскую жизнь раз и навсегда. Но он заканчивается, и наступает тишина. Кошки потягиваются на перилах, голуби во дворах клюют невесть кем оставленные сосиски, чьи-то кроссовки без шнурков сушатся на подоконнике, в окне на втором этаже деревянного общежития появляется грудастая девица с надкусанным яблоком и книжкой В. Пикуля. Она кладет на подоконник вдвое сложенный полосатый матрац и устраивается на нем читать. Слышится пьяный голос:

– Миха! Давай на шалобан поспорим?

Миха молчит.

– Миха, не спать! Твоя кобра смотрит. Давай на шалобан, что до Калининграда по карте два локтя, ровно два моих локтя.

А на крылечке общежития стоит пожилой азиатский басмач, держит в руках пустой бумажный кулек из-под семечек и ловит им капли дождя с крыши.

Но жизнь в Талакане определенно меняется. Через 27 лет с момента возникновения поселка, с того самого дня, когда партия с правительством решили организовать на реке Бурее строительство гидроэлектростанции, эта самая станция вдруг заработала. 30 июня 2003 года здесь состоялся запуск ее первого гидроагрегата. Владимира Владимировича ожидали еще тогда, но он задержался. К торжественной встрече в поселке и окрестностях стремительно уложили асфальт (он заканчивается ровно в ста сорока двух шагах от дирекции), установили цивильные знаки и разметили проезжую часть. Во дворах появились свежие общественные туалеты, чем-то отдаленно напоминающие эшафоты времен французской революции (наверное, высокими деревянными помостами). С площади перед правлением ГЭС убрали уродливые киоски с пивом и разбили клумбу с английским газоном. Траву на клумбе, правда, быстро сожрали три рыжие коровы. Здесь же, на газоне, они и загорали, дожидаясь приезда главы государства. Стройку на самой ГЭС, конечно, притормозили во избежание случайностей.

Президент обещался быть.

“Да поймите же вы! – горячится Александр Николаевич Терещенко, пресс-секретарь «БуреяГЭСстроя». – Энергия воды – самая дешевая энергия, которую может позволить себе человечество! И наиболее экологичная, если с умом подойти.

Мы взбираемся на сопку, с которой, по выражению Александра Николаевича, станция похожа на конфетку в праздничной обертке.

– Взять, к примеру, Турцию, – продолжает он. – Бурно развивающаяся страна. А за счет чего, простите? Дешевая электроэнергия! 100% турецких рек зарегулировано турецким человеком. В Норвегии станция на станции сидит. А американцы, как вы понимаете, тоже не последние дураки. Сгубили всего лосося в Ориноко, но станцию поставили. Теперь нас умоляют не повторять их ошибок, лосося не губить, в особенности камчатскогоѕ Но я отвлекся.

– Вы объясните попроще, – наконец-то вклиниваюсь я. – Пустили на ГЭС первый гидроагрегат, к 2007 году запустят еще три, народу от этого легче жить станет?

– Ни в коем случае, – воодушевляется Александр Николаевич. – Пока станция вложенные в строительство деньги не отобьет, ничего вообще не изменится. А деньги она будет отбивать лет семь после ввода последнего агрегата. Я вам больше скажу. Одной «БуреиГЭС» мало, здесь нужен целый комплекс. Хорошо бы километров семьдесят ниже по течению еще одну станцию поставить, поменьше, и тогда эффект был бы положительный и для экономики, и для народа.

Мы подымаемся на гребень. Станция выросла еще только на половину запланированной высоты. Отсюда она пока похожа не на конфетку, а на гигантскую старую расческу. Слева блестит на солнце голубая крыша машинного зала – сердца ГЭС. За плотиной тянется озеро – Бурейское море с тонкой полоской запани между сопками (запань – заграждение, охраняющее водохранилище и плотину от сплавляемого сверху леса).

– Восьмибалльное землетрясение выдерживает, – любуясь детищем, заявляет Александр Николаевич. – А что касается природы, то урон ей наносится небольшой. Рыбы здесь особо много никогда не было. О промысле и речи никогда не шло. Весной и осенью от паводка речка смывала все и вся. Недаром эвенки ее Бешеной назвали. Вот лес не успели выпилить по берегам, это да. Беда наша и разгильдяйство. Затопит теперь его, он сгниет и начнет водохранилище замусоривать. Но хуже всего, конечно, гумус. Короче, еще лет двадцать пять будет болеть эта земля. Но потом все наладится! Кстати, всего лишь одну деревню затопит, Бахирево.

Белые кучевые облака плывут над озером и сопками, которые через год больше никто и никогда не увидит.

Для президентского митинга выбрали, конечно, площадь перед зданием машзала ГЭС. Новый офис ПТК (производственно-технического комплекса) выглядит как банк средней руки. Внутри все в мраморе, зеркалах и свете. Площадь вымощена красной плиткой, по периметру — клумбы с лужицами от вчерашнего дождя и живыми цветами. Здесь же и фонарики стоят – голубенькие. А справа в углу – памятник первому камню, которыми перегораживали реку, начиная с конца 70-х. На камне памятная табличка: «Они строили Бурейскую ГЭС». Четвертая фамилия сверху: Анатолий Борисович Чубайс. Пятая – Николай Алексеевич Аксененко, бывший министр путей сообщения. Остальные фамилии мне ничего не говорят.

Когда Владимир Владимирович отговорит на митинге положенные слова, его проведут на монтажную площадку, к заветному пульту с кнопкой «Пуск». Я видел эту кнопку. Ничего особенного. Там, во-первых, таких много, а во-вторых, она вовсе не торжественно-красная, а обыкновенная синяя, да еще за стеклом. Поднимет Президент заветное защитное стеклышко, нажмет положенную ему по должности кнопку – и сразу услышит музыку, такая задумка. Вероятнее всего, это будет гимн Бурейской ГЭС, написанный еще в 80-х годах прошлого столетия. Собственно, на этом президентская миссия и закончится. Больше ему нажать тут ничего не дадут. Гидроагрегат-то уже десять дней как работает. Если же Владимир Владимирович захочет посмотреть, как турбина трудится, ему придется выйти на улицу и свесить голову с парапета. Там он увидит круги на воде и легкое бурление, как будто в Бурее только что утонуло небольшое судно. Это и есть признаки жизни первого гидроагрегата.

 Посреди машинного зала в синем кожухе с подсвечивающими лампочками крутится статор генератора. Это сердце машины. Своей активностью статор не в последнюю очередь обязан пожилому стеснительному человеку в оранжевой каске и со старорежимными бровями. Человека зовут Роман Арсентьевич Ткачук. Он бригадир специалистов-обмотчиков.

– Что вам еще сказать? – говорит Роман Арсентьевич, изо всех сил отводя в сторону глаза. – Работаем, так сказать, слава Богуѕ А то ведь не работали сколько. Я ведь все сибирские ГЭС прошел, и во Вьетнаме семь лет станции строил. А как эти временные трудности начались, так ведь на алюминий подался, – в этом месте голос специалиста-обмотчика снижается до пиано. Ему неловко признаваться, что на алюминиевом заводе он выпускал фольгу для продуктов. – Но Анатолий Илларионович меня уговорил сюда приехать, как стройку возобновили, – продолжает Ткачук. – Самое главное – работаем мы теперь, дело есть, и оно у нас идет, в общем, продвигается.

Здесь к беседе присоединяется сам Анатолий Илларионович Ярославский – генеральный директор «Спецгидроэлектромонтажа».

– Это великий человек, – говорит он, показывая на Ткачука. – Я дважды в Саяногорск летал его уговаривать. Потому как – спец. Его руками сорок агрегатов по всей стране собрано. Но еще важно, что он свой опыт молодым передает в живую, а не по учебникам.

Роман Арсентьевич не знает, куда деть ему глаза.

– Самое главное, – опять заговаривает он, – что мы все-таки потенциал свой сохранили. И даже на заводах (я смотрю по узлам, что сюда присылали) тоже все сохранили. Молодцы!

– Еще бы несколько лет, – добавляет Ярославский, – и пришлось бы иностранных специалистов приглашать. Был бы позор.

Оба собеседника задумываются. Ткачук поправляет каску на голове.

– Тут, конечно, многое отличается от того, как раньше было. И самое главное – единоначалия нет, – Роман Арсентьевич для убедительности сжимает ладонь в кулак. – Раньше начальник стройки был как командующий армии. Чуть что – головы летели. А сейчас фирм много, и каждая на себя одеяло тянет. Мы первый раз статор собирали в помещении, где одновременно ремонт шел. Красоту президенту наводили, штукатурили, пол стелили и т. д. Тут тебе и пыль, и грязь, а у нас электрические приборы, махины по шестьдесят тонн и зазор между подвижными и неподвижными частями от миллиметра до трех.

– Что это значит? – спрашиваю я.

– Это значит, что не выдержит агрегат положенных 25 лет, сдохнет и менять придется, – уверенно говорит Ткачук и почему-то улыбается.

– А когда второй агрегат устанавливать будем, от этой плитки с облицовкой что останется? – вопрошает Ярославский.

Я понимаю, что наговорятся они еще не скоро. Ведь это первая стройка в России за истекшие 15 лет, которая их вновь соединила в бригады и цеха. И Бурейскую ГЭС они поднимают чуть ли не с нуля. И всю ответственность берут на себя – как в добрые старые времена.

– Вот у меня сосед, помнишь, Ларионыч, наш бывший саянский директор, – вступает Роман Арсентьевич. – Светлейшая голова, хоть и восемьдесят два года старику. Он меня сюда провожал, вызвал к себе и говорит: «Смотри, молодой (Ткачуку, на секундочку, 63 года), не просрите там энергетику, поднимите ее с колен».

– Человек!.. – соглашается Ярославский.

Я брожу по пустым галереям живого чудища – гидроэлектростанции. Все время за стенками что-то дышит, сопит, ухает, натужно бьет в одну точку и свистит. А где-то всего за 14 метрами бетона – запертая со всех сторон вода. Полы даже в подвалах по десятому разу вымыты, пахнет свежей краской, бетонным раствором и пластиком. Все находится в напряженном ожидании первого лица страны. На лестницах блестят перила из нержавейки. Я смотрюсь в них – и вижу расплющенное блином лицо и неестественно закрученные маленькие уши. А в углу у стены на корточках сидит женщина в косынке и что-то тихонечко насвистывает.

– Здравствуйте, – говорю. – А вы чем занимаетесь?

– Штукатурю, – просто отвечает она.

– Ну и как, – спрашиваю, – с удовольствием ли штукатурите?

– А как же, – удивляется женщина, – мне все нравится. Такую станцию народ отгрохал. Меня Валентина Петровна зовут, фамилия – Сидорова.

– Много ли, Валентина Петровна, получаете? – спрашиваю.

– Нормально, – отвечает женщина, – на руки выходит пять тысяч. – И добавляет: – За общежитие и столовую уже вычитывают. Но я сюда не за деньгами приехала.

Женщина, не поднимаясь с корточек, смотрит на меня и улыбается:

– Я молодая была, на БАМ ездила, сюда же, в Амурскую область. А потом дети пошли, заботыѕ не до поездок. А сейчас я их на мужа оставилаѕ Он у меня, конечно, не очень путевый, прибитый немножко, в секту какую-то ударился. Но детишек оставить с ним можно. Вот два месяца я на вахте, потом два — дома, в Челябинске. И здорово себя чувствуюѕ Вы посмотрите, какая красота: и плиточки с узорами, и двери стеклянные, и пол мраморный, а вы знаете, какая высота будет у плотины? Не знаете. Я специально интересовалась – 140 метров! А строют-то как. Я во второй раз приехала, ничего прежнего не нашла, все поменялось, вот как строют. А бетона сколько вольют? Что же вы ничего не знаетеѕ Четыре миллиона кубов!

Валентина Петровна умолкла, словно попыталась вообразить себе это невиданное количество затвердевшей массы, а потом сказала:

– Представить себе страшно, – и принялась дальше оглаживать стену.

Улетит с Буреи президент Путин, и останется после него посадочная площадка с полосатыми буйками. Черный разлинованный асфальт к зиме обязательно потрескается, многих рабочих с 9 июля отправят в вынужденные отпуска, поскольку деньги после первого запуска, конечно же, закончились. Но в принципе это и не страшно. Не страшно и то, что восемь тысяч строителей ГЭС в ближайшие 15 лет от нее ничего не получат. Все они: монтажники и бульдозеристы, инженеры и геодезисты, штукатуры и обмотчики, шоферы и стропальщики, тянули жилы по 12–16 часов в день без выходных не ради снижения тарифов. Ведь это от них не зависит. От них зависит то, что река замерла, и в нее люди залили четыре миллиона кубов бетона и вставили потом четыре 60-тонных агрегата. Сделали это для того, чтобы можно им было однажды сказать друг другу: «Слушайте, мужики! А ведь мы сделали это!»

И жить с ощущением, что праздник состоялся.