Иллюстрация: Даша Яржамбек
А еще вот была такая история. Случилось это лет пять-шесть назад. Сижу я ночью в редакции и пишу невероятно содержательный текст — что-то вроде «На Маше босоножки Dolce & Gabbana, ожерелье Chopard». Работа невероятно ответственная, почти как у саперов: любая фальшь в таком тексте — и рекламодатели грозятся снять бюджеты. До типографского дедлайна остаются минуты, глаза слипаются, и вот я уже зачем-то пишу: «На Кате кроссовки Yamamoto для Nike», а ведь даже пятилетним известно, что Йоджи делал кроссовки совсем не для Nike, a для Adidas. Ответственный секретарь кричит, какой-то мальчик-стажер спит на двух стульях, а в соседней комнате кто-то рыдает. Это плакала французская журналистка Анн Нива. Она только вернулась из очередной командировки в Чечню и пришла к нам в редакцию поговорить со своим чеченским информатором. Она полагала, что отсюда звонить безопаснее, вряд ли ФСБ будет прослушивать телефоны редакции какого-то глянцевого журнала. Сначала она пыталась успокоить чеченца на другом конце провода. «Хватит, соберись, ты же мужик», — говорила она с красивым французским акцентом, а потом сама разрыдалась. Она была совсем из другого мира. Чересчур настоящего. Малоизвестная французская журналистка отправилась на войну без всяких аккредитаций. Очень скоро Liberation начала публиковать ее тексты на первой полосе. И всего за несколько месяцев она ворвалась в мир самых авторитетных европейских журналистов. А затем написала книгу, которую перевели языков на восемь. И Ларри Кинг приглашал ее к себе на передачу. А ты тем временем пишешь: «На Олеге костюм Patrick Hellmann». Анн Нива — единственная журналистка, которой я по-настоящему завидую. С одной стороны, она чем-то похожа на грабительницу банков: рисковать жизнью, чтобы сорвать главный приз, попасть на первую полосу, стать мировой звездой. С другой стороны, она же работает с правдой, ее история — не только про болезненные амбиции, но и про благородство, она-то делом занимается, пока ты, дура ленивая, картинки подписываешь. И вот от этой мысли я все никак не отделаюсь. Остается утешать себя только тем, что мы не во Франции. У нас тут другие расклады. Поехать на войну, раскопать там сенсаций и попасть на первые полосы газет — и что дальше? Можно стать в результате Анной Политковской и печататься в «Новой газете», но точно не Анн Нива. Политковская, возможно, удивительный человек, только, к сожалению, совсем не моя ролевая модель.
Все эти ахи и вздохи я тут развела для того, чтобы сообщить следующее: я, кажется, знаю, где найти мне такую войну. Здесь тебе и слава, и гонорары, и серьезные риски. И ходить далеко не надо. Даже место работы менять не надо. Два номера назад я тут табличку одну составила, где просто сравнила главных редактрис женских гламурных изданий. После этого у меня началась новая жизнь. Всех подробностей я пока рассказать не могу, потому что в нашей с Анн Нива профессии не все можно сразу рассказывать. Скажу лишь одно: в этой области запросто найдется место для геройства. Там сейчас главная точка силы.
Я вообще очень серьезно изменила свое отношение ко всем этим журналам. Если раньше мой рабочий стол был завален газетами и еженедельниками, то сейчас вместо них здесь лежит фолиант Harper’s Bazaar в суперобложке, юбилейный Elle в 506 страниц, переделанный Madame Figaro, Vogue и далее по списку. Телевизор закончился года три назад, газеты потихоньку отмирают, еженедельники сводят концы с концами — и вся энергия, все финансовые потоки и все внимание переключаются на глянец. Вот Владимир Познер пишет свою колонку в очередном Esquire — это, конечно, самое невразумительное, что есть в журнале, но все равно почетно. Вот Андрей Малахов в апрельском L’Officiel пишет колонку про то, как через 15 минут в его спальне проснется девушка — любительница бельгийских дизайнеров; чего-то не очень я поверила в эту историю, но все равно круто. А вот неприступнейшая Настя Чухрай соглашается поработать интерьерным обозревателем для Madame Figaro. А в Harper’s кинозвезда Оксана Фандера извергает какой-то поток сознания о кинозрителях. Пусть все это не очень внятно, но в глянце присутствие смысла никогда не являлось необходимой добродетелью. Меня, например, абсолютно заворожил проект в юбилейном спецномере Harper’s — «Десять лет роскоши и красоты». Там на каждый год отведено по странице: что было актуально, какие были запахи и вкусы. Выяснился удивительный факт: если поменять все года местами, то ничего не изменится, 1999 год — это был год Bulgari, а 2002-й — Boucheron. Чувствуете разницу. Нет? Ну и неважно, главное, что на харперовской вечеринке я слышала прекрасный диалог.
Девушка спрашивала одного серьезного бизнесмена: «Как же вы-то тут оказались?» Он же, почти извинясь, отвечал: «Понимаете, я так давно не виделся с Романом (Абрамовичем. — Прим. ред.), а это единственное место, где его можно встретить в Москве». А девочки из Vogue рассказывали, что Алене Долецкой недавно позвонили из администрации президента и сообщили, что дочки Путина никогда бы не надели симачевские майки с их папой. Похоже, что и на столе гаранта подборка прессы примерно такая же, как у меня. Да и с информаторами по телефонам гламурных редакций я бы сейчас не стала разговаривать. Если кого сейчас и прослушивать, то их — в первую очередь.
