Моя фаидиань

Не знаю, как вас, а меня волнует атипичная пневмония. Во-первых, потому, что она атипичная, а я всем атипичным болею с детства. Бывало, утром даже встать не могу, такой больной, хотя и хрипов в легких, и даже самой ерундовой температуры нет. И ничего не докажешь: иди, Паша, в школу, и все тут. Во-вторых, я и обычной-то пневмонией болею не как все. Точно не объясню, но явно все не как надо. Ну и, наконец, можно ли спокойно сидеть и ничего не предпринимать, когда в мире уже пять с половиной тысяч человек заболели, причем триста тридцать из них так и не выздоровели. И ладно бы там какие-нибудь наркоманы или гомосексуалисты – тут я за себя предельно спокоен, – так ведь нет, самые обычные люди. Чихнул кто-нибудь в общественном месте – и готово. Прощай, беззаботная жизнь. Здравствуй, фаидиань (это так атипичную пневмонию называют китайцы).

Кстати, их я больше всех и подозреваю. Как бы они ее нарочно к нам не завезли. Сами знаете, они на нашу Сибирь давно уже настроились. Но не на того напали. Кому-то, может, и все равно, а я с фаидианью не смирюсь. Лично проверю, не затаилась ли в баулах с дешевым трикотажем, не подкрадывается ли в поездах и самолетах. С вечера я приготовил десять пар тканевых перчаток с красными резиновыми ладошками. Утром тщательно вымыл руки, забил в нос оксолиновую мазь, надел перчатки. Вот только с защитой рта не получилось: дома нашлась только маска зайчика, а мне нужна была марлевая повязка.

– Есть у вас пакет для борьбы с атипичной пневмонией? – спросил я девушку в аптеке ICN, по Мичуринскому, 54.

– Не мешайте мне работать, – огрызнулась девушка и ушла в другой угол зала.

Тем не менее двойные марлевые маски по 12 рублей я все-таки купил, после чего отправился к Николаю Aлександровичу Малышеву – главному столичному инфекционисту и главному врачу 1-й инфекционной больницы.

– Не бактериологическое ли это оружие? – сразу спросил я Николая Aлександровича. – Мало ли, вдруг китайцы это специально изобрели, чтобы весь мир запугать.

– Насчет оружия не знаю, – сознался доктор, – но у меня лично вот какие наблюдения. Я тут просматриваю лондонские и нью-йоркские газеты, а там про атипичную пневмонию написано исключительно в экономических разделах. Как-то это подозрительно...

Дальше доктор рассказал, что в начале заболевания новая пневмония может протекать практически бессимптомно. Получается, что все люди, недавно приехавшие из азиатских стран или Канады с любой простудой, ОРЗ или обычным расстройством желудка, автоматически могут попасть под подозрение. Контроль на авиа- и железнодорожном транспорте так и осуществляется: санитарный врач подходит к экипажу и выясняет, все ли в дороге чувствовали себя хорошо, а если нехорошие находятся, то их сразу берут под наблюдение.

Пока Николай Aлександрович посвящал меня в подробности борьбы с малоизученным вирусом, я потуже затянул маску и дышать стал неглубоко, чтобы ни один микроб сдуру, с разлету сквозь маску не проскочил.

– Да вы напрасно беспокоитесь, в Москве атипичной пневмонии нет, – пытался подбодрить меня доктор.

– Знаете, Николай Aлександрович, – ответил я на это вполне резонно, – береженого Бог бережет.

Господин Малышев пожал плечами, поудобнее устроился за солидным столом, оглянулся за спинку кресла, на коврик с Георгием Победоносцем, разящим змия, потер руки и сделал следующее заявление:

– Лучшее средство от атипичной пневмонии – водка.

– Вон оно как! – обрадовался я. – Наконец-то.

– Не внутрь! – тут же уточнил главный врач. – Не внутрь. Внутрь, для дезинфекции организма, ведро необходимо. Столько не выпьешь.

Оказалось, водкой следует протирать руки, лицо, столы, ручки дверей и все остальное. Почему именно водкой? Сорок градусов идеальны для дезинфекции. Объяснив мне это, Николай Aлександрович вызвал усатого молодого человека в белом халате и распорядился отвести меня в 11-е боксовое отделение, где, случись в Москве фаидианцы, их и будут изолировать.

 Боксовое отделение в 1-й инфекционной называют подводной лодкой. Оно и впрямь на нее похоже: находится в самой глубине больничного двора, запирается на стальные двери-люки, в отдельном помещении хранятся спецкостюмы для врачей, вроде химзащиты, а в каждый изолированный бокс (всего их 11 на 22 человека) подведен индивидуальный нагнетатель воздуха. Заведующий этого отделения – Федор Владимирович Румо, интеллигентный, нервный, худой, большеглазый человек – настоящий капитан Немо.

– Вот так здесь и живем, – заметил он. – Работаем больше как психиатры, чем как инфекционисты. СМИ ситуацию нагнетают, а люди нервничают, находят у себя симптомы и приходят сдаваться.

Одна такая история случилась буквально на днях. Приехала женщина из Китая и захворала: температура, насморк. Одним словом, симптомы-то смертельные. Поэтому женщина сразу позвонила всем знакомым, попрощалась с ними и собралась сына из дома отослать. «Мама, умирать будем вместе!» – твердо ответил он. На пару и пришли умирать в «подводную лодку». Оказалось, у женщины заурядное ОРЗ.

– Скажите, – спросил я врача, – а при обычной пневмонии какая смертность?

– Вот что я думаю, уважаемый, – сказал мне врач Румо. – Если больным с обычной пневмонией говорить, что они заражены новой смертельной инфекцией, вакцину от которой разработают только лет через пять, то смертность будет процентов сорок.

– Вот видишь, Паша, нету в Москве никакой атипичной фаидиани, – уговаривал я себя, идя к машине. Однако самовнушение не помогало. Вспоминал все эти боксы, двери с задвижками на четыре стороны, скафандры – и давал слабину. На проходной четыре раза вымыл руки с мылом, сменил маску и перчатки, вышел, купил «Гжелку» и протер ею все, что смог: руки, руль, ручки дверей, диктофон. Немного успокоившись, я отправился на Ярославский вокзал – встречать монгольский поезд. Рассудил так: как истинный патриот города, я должен находиться в авангарде. Хотя, конечно, доложу я вам, патриотом быть нелегко. Вокзал был грязен и вызывал тревогу. Пожилой же конопатый носильщик-татарин не мог взять в толк мои расспросы.

– Наше дело маленькое, – повторял он с заметным акцентом. – Погрузил, отвез, разгрузил. А какой там поезд, нам не важно.

– Но вы же, считай, живете здесь, – не отставал я.

– A чего нам китайцы, – разговорился-таки носильщик. – Мы кого хошь обслужим... Кто деньги платит, того и везем... Ничего мы не боимся: один раз помирать. Нам все равно...

В процессе нелегкого разговора вокруг собралось еще несколько носильщиков.

– Скажите, – прямо спросил я их, – привезут к нам китайцы или монголы пневмонию по железной дороге?

– Вопросы вы задаете странные, с подковыркой, – насторожился старший смены, как две капли похожий на остальных собеседников. – Может, вы поймать нас на чем хотите?

В царской России, как я узнал недавно из телевизора, татары работали извозчиками или половыми в ресторанах и обычно состояли информаторами в охранке. Как только полицейским нервов хватало с ними разговаривать?

С санитарным врачом управления железной дороги, Екатериной Ивановной Коваль, я познакомился по пути к штабному вагону подошедшего поезда №5 «Улан-Батор–Москва». Навстречу шли вразвалку смуглые коренастые монголы. Екатерина Ивановна повязала маску за верхние тесемки так, что получилось довольно комично.

– Что это у тебя?! – ткнул пальцем в маску начальник поезда Aлександр Будилов. – Сними уж, не позорься.

– Так ведь корреспондент, – кивнула в мою сторону Екатерина Ивановна. Но маску сняла.

– Мы же из Монголии, – объяснил мне Будилов. – A там больных-то восемь человек на всю страну. Вот китайский поезд на границе пять часов проверяли.

Тем временем монголы бесследно растворились на площади трех вокзалов, за ними пошел в город и я.

– Молодой человек, – вдруг окликнула меня продавщица хот-догов. – Они не все здесь вышли, многие в вагонах спрятались и на Москву-Товарную поедут, чтобы встречи с милицией избежать. Выведите их на чистую воду!

Я поблагодарил бдительную гражданку, обогнул поезд, осмотрелся, залез в щель между вагонов и в ней притаился. Может, атипичная пневмония тоже на Москве-Товарной выйдет, так там ее и надо брать.

Из-за какого-то ЧП поезд отправился в отстойник только через час. Торцевые стенки вагонов почти касались моих плеч, ногам едва хватало места на составных стыках, а руками я держался за ребра жесткости тамбурного прохода. Скоро руки и ноги затекли, а поезд все не ехал и не ехал. Наконец тронулись. Извернув голову, я проводил взглядом грузовой состав, стайку вокзальных бомжей, гревшихся на солнцепеке, розовый бетонный забор, а потом понеслась назад жизнь, не знавшая еще ужаса атипичной пневмонии: вагоны, рельсы, деревья, здания, люди... Последние, увидев меня, вдруг засуетились, забегали: они оказались милиционерами.

Поезд начал тормозить. «Неспроста», – смекнул я, спрыгнул и затерялся в придорожных насаждениях. Возможная же пневмония отправилась на станцию Москва-Товарная без меня. 

 Теперь в аэропорт. Секретарь главного санврача аэропорта Шереметьево, женщина с голосом неприятным и немолодым, предложила мне получить мандат чуть не с подписью президента, а потом уж приезжать смотреть, как врачи встречают самолеты. Трубку она бросила, не завершив фразы. Но в Шереметьево я все-таки поехал. Без мандата. В аэропорту оказалось свободно и хорошо. На санитарно-карантинном посту приветливая и красивая доктор Ирина Владимировна Пулкова объяснила:

– Конечно, мы серьезно относимся к новой болезни, выходим только в масках. Но есть и приятные новости: по каким-то причинам девяносто процентов азиатских рейсов отменено, самолетов оттуда мало.

Процедура встречи тех, что все-таки прилетают, такая. Четыре врача выходят на взлетную полосу. Двое проходят к начальнику экипажа и узнают историю полета: не было ли у кого температуры, не бегал ли кто часто в туалет, не кашлял ли. Еще два врача встают у трапа и придирчиво рассматривают прилетевших.

– Простите, а если, не дай бог, симптомы? Вы что будете делать? – спросил я Ирину Владимировну.

– Точно по инструкции... – начала она.

– ... целлофановый пакет на голову – и в крематорий. Гы-гы-гы! – закончил фразу остроумный мужчина из съемочной группы третьего канала, сидевший тут же, на диванчике.

Подошел я и к шереметьевским таксистам. Рожи у них – как у отпетых уголовников перед очередным рецидивом. Впрочем, и раньше были не лучше.

– Простите, вы азиатские самолеты встречаете? – спросил я.

– Да что же мы, идиоты, по-твоему? – ответили они. – Зачем нам китайцы? Китайцы на такси не ездют, их всегда свои встречают.

Уезжая, я рассказал про таксистов охранникам платной автостоянки.

– Да как же, откажутся они от бабла, жди, – улыбнулись охранники.

 В китайском общежитии, на улице Панфилова, люди настроены весьма легкомысленно. В маске был только я, хоть она мне изрядно и мешала. Охрана рассказала, что в это время года общежитие обычно пустует: не сезон. Сезон – с первых до последних холодов, когда «кожа» на Черкизовском рынке хорошо идет. По весне же китайцы разъезжаются по домам, на родину, но в этом году многие остались. Боятся.

– Была у нас проверка из центральной санэпидемслужбы, – делились охранники. – Целый день тут провели. Все комнаты осмотрели, каждого китайца лично изучили. Сказали, что все хорошо.

Рассмотрев китайцев, эпидемиологи порекомендовали мыть здание изнутри новым французским дезинфицирующим средством «Жавель Самит», а вот «Септодор» – не рекомендовали. Когда я уходил, человек как раз обзванивал магазины. «Жавель Самит» в магазинах не было. Был один «Септодор». Возле ворот общежития седой крепенький мужичок строил будку для охраны.

– Пневмонии китайской не опасаетесь? – спросил я.

– A вы Евангелие читали? – уклонился он от прямого ответа. – Там двое в поле работают – один возьмется, а другой – нет.

Интересно, а что со мной? Все вокруг, похоже, были уверены, что если и возьмут, то не его. Один я ходил в перчатках и марлевой повязке, словно бы и не русский. Подошел  к мусорному контейнеру и выкинул туда перчатки с красными ладошками и маску-респиратор. Как полноценный носитель национального менталитета, сел в автомобиль, взялся грязными руками за грязный руль и переключил грязную ручку передач. Небо было ясное, ветер теплый – какая тут к черту фаидиань?

Первое, что я услышал, включив в машине радио, – сообщение об открытии в городе горячей телефонной линии – 216-9000. По этому номеру можно теперь проконсультироваться насчет фаидиани, а то и сдать кого из знакомых, близких и родных. Добравшись до дома, я позвонил туда. «Здравствуйте! – сказал. – Хочу сообщить, что у секретарши главного санитарного врача аэропорта Шереметьево симптомы атипичной пневмонии. У нее голос хриплый, одышка, раздражительность повышенная. И трубку швыряет». Наверное, ее теперь посадят в один из боксов «подводной лодки», запрут, а навещать будут в скафандрах. Фаидиань, одно слово.