Москва–Сухум, вагон 26

Это поезд из телевизора. Поезд ехал по берегу моря, а диктор Первого канала объяснял, что это первый за 11 лет пассажирский состав Москва–Сухум (так абхазы называют свою столицу вопреки грузинскому «Сухуми») и даже назвал его «окном в Европу». Через неделю из-за этого «окна» на встрече глав стран Содружества ссорились два президента — наш и грузинский. Саакашвили не понравилось, что Россия устанавливает контакты с непризнанной Абхазией, а Путин ответил в том смысле, что железные дороги — это бизнес, а государство не вмешивается. Президенты остались каждый при своем мнении, а нам достался в пользование поезд Москва–Сухум, который раз в два дня отправляется с Курского вокзала.

При ближайшем рассмотрении поезд оказывается двумя прицепными к адлерскому поезду вагонами — плацкартным и купейным под номерами 25 и 26. В Ростове-на-Дону прицепят еще два вагона, но те вагоны окажутся почти пустыми. Как и положено в курортном поезде в конце сезона. Сухумские же вагоны, следовавшие из Москвы, были людные: плацкартный заполнен полностью, купейный — больше чем наполовину. На границе все эти вагоны прицепят к локомотиву, и вот тут уже получится поезд.

Позже проводница рассказала, что в том составе, который пустили для телевизора, был еще один вагон, пятый, — красивый и современный. В нем ехали глава «Российских железных дорог» Геннадий Фадеев, свита и журналисты. Вино и водка лились рекой. Статьи впоследствии вышли под заголовками: «Пять вагонов в будущее», «Дорога во имя жизни» и «Поезд надежды».

Тот вагон затем отогнали в московское депо. В оставшихся вагонах — самовольно гаснущие и загорающиеся лампы, отваливающиеся дверные ручки, забитые окна и сортиры с ржавыми унитазами. Туалетной бумаги нет, но есть фиолетовые обмылки.

В купейном вагоне в основном россияне. Со мной в купе едет отставной полковник Николай Леонидович. В соседнем — строгий дедушка, тоже военный, и молодая пара. Дальше опять тихие старики, за ними — трое абхазцев. Они везут большой черный телевизор Sony. «К нам из Турции привозят, но они плохого качества», — объясняет один из них.

«Ты должен написать про телевизор, — учит меня полупьяный Андрей, тот, что едет с женой и стариком-офицером в соседнем купе. — Про то, как три абхазских человека тащат из Москвы огромный черный телевизор». Из телевизора сухумцы узнали, что есть поезд, на котором можно привезти телевизор. В телевизоре — поезд, в поезде — телевизор.

У Андрея круглые небритые щеки, делающие его добродушную физиономию похожей на грушу. Под белой майкой — уже увесистый живот. Андрюху тащит в Абхазию климатическая карта СССР из школьного учебника. На ней субтропики тоненькой полоской ползли на север вдоль Черноморского побережья до самого Сухуми. Андрей рассчитывает продлить лето на 10 дней. Жена Андрея Алла ставит конкретную задачу: в поездке зачать ребенка. Все просчитано — даже и то, что санаторий в Пицунде хорошо охраняется, поскольку принадлежит сыну президента Ардзинбы.

Мой сосед Николай Леонидович тоже ездил в Абхазию делать ребенка. И сделал — сына, 17 лет назад. Он тогда служил на ядерном полигоне на Новой Земле. Лето там длилось месяц. Зато зарплата — 1 000 р. и бесплатные путевки. Так и ездит Николай Леонидович в санаторий Московского военного округа. По сути, это отдых на территории военной части. Два военных санатория не могли захватить даже боевики Тенгиза Китовани.

Первой милицейской проверке поезд подвергается около Ростова, второй — в Лазаревском. Милиционеры смотрели паспорта и спрашивали цель поездки, оба раза внимательно изучая большой черный телевизор. Между Адлером и пограничным Веселым проводник собрал у пассажиров паспорта, объяснив, что это для проверки в компьютере.

Таможенник заставил выворачивать наизнанку все сумки. Пассажиры, у которых уже полчаса как забрали паспорта, заметно нервничали. Остаться в Абхазии без паспорта — значит не иметь возможности вернуться в Россию иначе как по горным тропам: ни российского консульства, ни российского посольства в непризнанной республике нет, хотя 80% жителей — российские граждане. После таможенника по вагону прошел пограничник — он отдавал паспорта. Вроде бы всем.

Проезжаем границу, мост через Псоу. Из вагонов видно весь путь, который вынуждены проходить едущие в Абхазию не на поезде: длинная бетонная дорога с пограничными и таможенными пунктами, по два с каждой стороны. Многие тащат на себе большие тюки с поклажей. Когда начнется мандариновый сезон, граница превратится в бедлам. Я представил себе соседей по вагону, застрявших среди абхазских крестьян с большим черным телевизором.

После сочинских панорам, которые в последние годы стали походить на виды подмосковных коттеджных поселков, Абхазия отматывает время лет на 15 назад. Причем в машине времени явно сломана какая-то шестеренка. Знакомый с детства сталинский ампир всесоюзных здравниц зияет выбитыми стеклами. Многоэтажки улучшенной планировки стоят полуразрушенными. Верхние этажи обгорели, на нижних живут люди. Частный сектор понемногу восстанавливается — но разрушенных домов хватает. Отдыхающие концентрируются в нескольких более или менее уцелевших пансионатах или живут у людей, которых знают еще с довоенных времен. Всех, кто приехал, разобрали люди на машинах. Я остался на платформе один.

Пока поезд из телевизора ехал по Абхазии, люди выходили из домов и махали руками. Еще не привыкли к железной дороге и одичавшие за 11 лет коровы — говорят, они постоянно попадают под колеса.