«Мне говорили не называть никого ниггером, лузером, голубым и толстым»

Вал Силкок (Валера Ашеулов), 21 год

Я родился в сибирской деревне с населением 2 000 человек. Родители отказались от меня сразу после рождения — я появился на свет с экстрофией мочевого пузыря (врожденный порок, при котором мочевой пузырь оказывается не внутри организма, а снаружи. — БГ). Из-за этого, даже когда я подрос, мне приходилось ходить в памперсах. Надо мной смеялись, показывали пальцем. Конечно, в результате я начал держаться в стороне от других детей, был очень замкнутым и необщительным. Потом начались проблемы в школе — там я тоже стал объектом насмешек.

Я помню свою жизнь в приютах и больницах. Меня оперировали 11 раз: 7 раз в России и 4 — в США. Сначала я жил в детском доме в Сибири, потом в местной больнице. Через какое-то время меня отправили на лечение в Москву и там же оставили в детдоме.

Это было очень тяжелый период. Мне было 5 лет, я хотел гулять, но вместо этого полгода просидел в палате РДКБ, как в тюрьме, — мне поставили диагноз «туберкулез». У меня нет никаких теплых воспоминаний о своей сиротской жизни в России. Пожалуй, русская еда — одна из немногих вещей, по которым я скучаю.

В РДКБ я познакомился с людьми из группы милосердия имени отца Александра Меня — они стали моими друзьями. Одна женщина водила меня в храм в РДКБ и стала моей крестной матерью.

При этом храме были помощники, они и решили меня усыновить. У них были сын и дочь, оба старше меня. Муж моей новой сестры тоже жил с нами. Вокруг меня было пять человек — и все взрослые, но из них только двое общались со мной и воспитывали: мама и муж сестры. В какой-то момент мама очень сильно заболела и уже не могла мной заниматься — и она отдала меня назад. Она отправила меня в летний лагерь, после которого я снова попал в московский детский дом. Мне тогда было 10 лет, и я тяжело все это переживал.

Оказалось, что это была неподходящая для меня семья. Когда мама принимала решение о моем усыновлении, она спросила каждого члена семьи, не против ли они. Все согласились, сказали, что хотят меня взять. А в результате… Это было очень тяжело для мамы, ведь ей практически никто не помогал. После всей этой истории меня, конечно, пугало усыновление.

В 2004 году, когда мне было 12 лет, моя будущая мама Энн Беллс усыновила двух мальчиков — Ивана и Матвея. Иван не может ходить, он прикован к инвалидному креслу. В России нет нормальных условий для инвалидов-колясочников, так что для него переезд был еще важнее, чем для меня, мои проблемы с почками по крайней мере не мешают мне самостоятельно передвигаться.

Моему брату Матвею на момент усыновления было 16 лет. Детей в таком возрасте почти никогда не забирают, особенно если они с проблемами. У Матвея отставание в развитии — сейчас ему 25, но он мыслит как десятилетний. При таком положении дел он бы не мог вести в России полноценную жизнь, а в США он абсолютно счастлив — у него есть работа, собственная квартира и возможность жить самостоятельно.

Когда моя мама оформляла усыновление Ивана и Матвея, ей рассказали обо мне и предложили забрать. Сказали, что с документами проблем не будет и оформление пройдет быстро. Я очень нервничал. С одной стороны, мне было страшно ехать в Америку, а с другой — мне хотелось туда попасть, потому что я знал, что жизнь там лучше. Откуда я это знал? Что-то мне рассказывали, слушал новости и очень много читал — в том числе и про США.

Мои друзья готовили меня к поездке: говорили никого не называть ниггером, лузером, голубым и толстым. Толстых там много — к этому меня тоже подготовили. Первое, на что я обратил внимание в Америке, — наглые люди, а в остальном там все нормально.

Моя мама помогала мальчикам-инвалидам и усыновляла их с тех пор, как ей исполнилось 19 лет. У своих родителей (Энн Беллс и Джима Силкока) я стал 36-м ребенком, а сейчас у меня 64 брата. Когда я только переехал, по-английски я знал всего несколько бытовых слов, еще мог считать до десяти. К счастью, среди моих братьев были русские, они помогали мне общаться с родителями, что-то переводили. Мне очень помогли видеоигры: чтобы в них играть, надо понимать надписи, которые появляются на мониторе. Так постепенно я выучил английский.

Наша семья жила в трех соседних домах — дети, которым был нужен постоянный уход, жили вместе с родителями. Конечно, у мамы и папы были помощники. Мой отец, кстати, тоже инвалид, у него паралич.

Мне немного трудно объяснить, что я почувствовал, когда попал в эту семью. Помимо меня там же было еще 30 детей — как в небольшом детском доме. Каждую секунду что-то происходило, кто-то плакал или кричал — меня это несколько пугало. Поначалу я был предоставлен сам себе, отношения были как в детском доме — не очень простые. Когда мне было 13–15 лет, некоторые братья смеялись надо мной и моими болячками. Кроме того, я лучше всех учился, был умнее всех братьев. Они завидовали, издевались, не давали мне спать. Мама все это видела и понимала, заступалась за меня, но в то же время ей хотелось, чтобы я умел постоять за себя. Она всегда говорила: «Если тебя кто-то обижает — просто отойди». Я знаю, ей в то время хватало своих проблем. Когда я стал старше, у меня появились друзья, и братья тоже захотели со мной дружить, но нельзя сказать, чтобы я тоже этого сильно хотел.

Трудно было лишь сначала, потом все стало нормально. Мне было тяжело еще и потому, что до этого, еще в России, я три года прожил в обычной семье, где был третьим ребенком. Здесь не было такого, чтобы родители каждый вечер приходили, желали спокойной ночи и целовали перед сном. 

Мама читала книжки маленьким детям, целовала их, а тем, кто был старше 12 лет, доставалось гораздо меньше внимания. Старшими детьми занимался отец — он часто ходил с нами по магазинам, покупал одежду или еду.

Каждую неделю мы ходили всей-всей семьей в ресторан и обедали там, а на праздники мы устраивали целые торжества. На Рождество к нам приходило много людей, в том числе те, которые помогали нашей семье деньгами, хотя мама и папа тоже зарабатывали.

Практически все мы ходили в обычные школы, только к тяжелобольным ребятам приходили домой учителя. Моя школа находилась в пяти минутах ходьбы от дома. Тех, кто учился подальше, отвозили наши помощники. Они у нас не жили — приходили каждый день, помогали убираться, добираться в школу, усаживали кого нужно в инвалидные коляски... Примерно тем же самым занимаются мои друзья в России.

Мои родители никогда не шутили со здоровьем — для них это было самым важным. Если кто-то говорил, что у него что-то болит, в этот же день они вызывали врача. Для меня это тоже было важным, ведь я болел каждые три месяца. Конечно, когда я лежал в больнице, семья меня навещала — мама или папа приходили каждый день.

С поиском работы у меня не было никаких проблем. Я очень общительный и хорошо разбираюсь в компьютерах, так что стал заниматься веб-дизайном, монтажом роликов и сбором средств на благотворительность.

Сейчас моим родителям около 50 лет. Я никогда не спрашивал у них, почему они решили усыновить так много детей, но я догадываюсь: все мы инвалиды, у каждого из нас есть те или иные физические или умственные недостатки. Мама прекрасно представляла, как бы мы прожили эту жизнь в других условиях, и дала нам те возможности, которых у нас никогда бы не было. Я очень благодарен тем русским людям, которые помогли мне обрести эту семью.

Конечно, если говорить об американской политике, то она мне совсем не нравится, но жить здесь хорошо. Я учусь в колледже Санта-Роза и работаю в West County Health Centers. Живу в Сан-Франциско вместе со своей девушкой и братом. Тут все гораздо лучше и проще с медициной. Люди здесь все понимают и не расспрашивают меня о проблемах, с которыми я столкнулся, когда родился.

Что касается закона [о запрете на усыновление российских детей гражданами США], я считаю его совершенно несправедливым. У детей вроде меня должно быть больше возможностей — они их заслуживают. Как я уже говорил, Россия — очень неуютная страна для инвалидов, там некомфортно жить. Я абсолютно не понимаю, зачем правительство так поступает, я не понимаю цель, которую они преследуют. Это какой-то очень эгоистичный законопроект. Он лишает детей-сирот возможности переехать сюда, и им совершенно точно не станет от этого лучше, они будут лишены стольких возможностей и заботы. В России нет условий для жизни, которые есть здесь.

Я был в Москве в 2003–2004 годах — надо сказать, раньше город был беднее. Главная разница в том, как относится к тебе общество в целом. В Америке люди относятся к инвалидам гораздо бережнее и серьезнее, не шутят и не смеются над ними. Да, здесь тоже дураков хватает, но в основном люди относятся к инвалидам толерантно.