Они появлялись в Москве постепенно. Некоторые — для того чтобы торговать, некоторые — по приглашению властей — работать в тех сферах, где местные не могли. Некоторые из них получали экономические и налоговые льготы. Москва росла, становилась богаче и казалась привлекательным местом, чтобы сюда переехать и богатеть, используя свои навыки и знания. Но даже поселившись в Москве, они не отказались ни от своей религии, ни от своей манеры одеваться. Это не нравилось ни широким народным массам, ни православному духовенству. Они вызывали интерес, их боялись, им завидовали, в них видели источник соблазнов и угрозу принятым правилам городской жизни. Впрочем, власти нуждались в чужаках и демонстрировали свое покровительство. В какой‐то момент их стало слишком много, и власти отселили их на окраину Москвы, где они создали свой город в городе. Но даже живя в этом удаленном районе, они влияли на жизнь столицы и всей страны. Они были мощным источником того, что сейчас назвали бы инновациями. Благодаря им в Москве впервые увидели театральное представление. Они открыли первую московскую аптеку. А потом появился царь‐реформатор, который нашел в некоторых из них своих самых верных единомышленников и друзей и даже завел роман с девушкой из Немецкой слободы.
Я говорю о протестантах. Первых понаехавших Нового времени, которые массово стали селиться в Москве.
Что было дальше, хорошо известно. При царе‐реформаторе и его наследниках самые разные протестанты из самых разных европейских стран массово приезжали в Россию, чтобы стать министрами, бюрократами, военными, учеными, инженерами, врачами и фермерами. И царями — но для этого они принимали православие.
В православие переходили и другие протестанты, в первую очередь принадлежавшие к высшим кругам. Но со временем процесс смены вероисповеданий стал двусторонним. И сегодня большинство российских протестантов — потомки не голландцев и немцев, а русских горожан и крестьян.
Современный российский протестантизм совсем не публичен, его не замечают массмедиа. Кажется, единственной заметной инициативой самих протестантов была жалоба в прокуратуру Сергея Ряховского: лидер российских пятидесятников счел, что телеканал «2×2» и мультсериал «South Park» оскорбляют его религиозные чувства. О протестантах вспоминают чаще всего при упоминании «сектантов» — что сопровождается демонстрацией вопиющего невежества как широкой публики, так и профессиональных борцов с сектами. Школьная программа, в полном противоречии с законом «О свободе совести и о религиозных объединениях», вводит определение «традиционные религии» — в число этих религий входят православие, ислам, иудаизм и буддизм, но не протестантизм. При этом численность протестантов значительна, а в России они живут почти пять веков. Сам факт существования русских протестантов демонстрирует нелепость ксенофобной идеи осуществлять замеры, кто здесь кого традиционней. Представления об «исконности» родом из XVI века не имеют отношения к современной России. А история протестантов и их сегодняшняя жизнь — напоминание о том, что разнообразие существует повсюду, в том числе в тех сферах жизни, где государственная политика унификации пытается навязать слишком простую картину мира. К счастью, все сложнее и потому увлекательнее. Религия не тождественна национальности. Трудовые мигранты и их потомки становятся руководителями государств. Существуют церкви без икон. То, что недавно казалось чужим, становится своим.