Михаил Фридман, банкир

Эдуард Беляев

— Ну и как вам все это?

— В России происходит то, что должно происходить. Если смотреть на нее с точки зрения европейского человека широких взглядов, то Россия, конечно, разочаровывает. Но если посмотреть с другой точки зрения…

— С какой же это?

— Смотрите с точки зрения взаимосвязи времен. Россия, несмотря на все революции, развивалась последовательно и эволюционно. Это развитие продиктовано объективными глобальными факторами. Конечно, хочется надеяться на быстрые перемены к лучшему и связывать свои надежды с президентом, мэром, лидером оппозиции, я не знаю. Но это неоправданные надежды. Повторяю, как бы лидеры ни старались, в России происходит то, что должно происходить.

— Что?

— Распад империи. И это началось не сейчас и не при большевиках. А народ мечется и пытается опереться на простые ценности, такие как национализм или социализм. Как во времена Веймарской республики.

— Так у нас Веймарская республика? Скоро придут фашисты?

— Не думаю, что в России есть угроза фашизма. У нас есть угроза распада, но она уже не угроза. Она уже реальность. Люди в Смоленске ведь уже не представляют, что переедут жить в Нальчик или Махачкалу.

— Вы откуда знаете про людей? Вы разве не из окна автомобиля смотрите на мир?

— Из окна автомобиля, конечно. Но зато в автомобиле очень часто за рулем. И жизнь вокруг как-то вижу. Вот ходил в «Comedy Club», знаете? В «Атриуме» в час ночи молодые ребята устраивают каждую неделю такой капустник. И это приятная молодая компания, альтернатива какая-то программе «Аншлаг, аншлаг», от которой уже зубы сводит. Остроумно, динамично, куча народа, приятно.

— Вы смотрите телевизор?

— Конечно, чтобы понимать, что происходит. Но одновременно надо ходить на молодежные тусовки типа «Comedy Club», иначе картина получится искаженной.

— И вы понимаете, что происходит? И когда вашей компании выдвигают налоговую претензию?

— Это неприятно, конечно, но надо же понимать, что мы живем в стране, где правила игры непонятны. На моем веку я понятных правил игры не увижу, это точно. Идея неприкосновенности частной собственности, она ведь должна воспитываться с детства, а у нас ребенку дарят игрушку, а назавтра, если он плохо себя ведет, игрушку отнимают. Отбор частной собственности просто принимает разные формы: изменение налогового законодательства, лицензии. И нужны люди, которые понимали бы губительность отсутствия моральных стандартов по этому поводу, могли бы их ясно сформулировать и жестко насадить.

— Насадить?

— Да, как Ататюрк в Турции. Тотальная секуляризация, переход на латиницу.

— Насадить?!!

— А вы думаете, это эволюционным образом может произойти?

— Насадить? Или найти? Нечто, что всех объединяет. Любовь к детям, например. Это, по-моему, единственная ценность, по поводу которой у граждан России консенсус.

— Почему единственная, а рост благосостояния? Разве не все его хотят?

— Многие не хотят роста благосостояния.

— Это маргиналы. Если человек говорит, что ему не нужно постоянного улучшения благосостояния, он в некотором смысле не человек. На этом человечество зиждется. Это как любовь к детям, все время растет. Как сексуальные интересы…

— Все время растут?

— Никогда не могут быть удовлетворены.

— Но я не хочу, чтоб меня заставили стремиться к повышению благосостояния. Я вообще хочу, чтобы меня соблазняли, а не заставляли.

— Соблазнение какими-то ценностями не так уж отличается от насаждения каких-то ценностей. Вот вы, судя по вашим статьям, человек либеральных взглядов. Вам, наверное, не нравится давать взятки. Но вы же их даете. Хотя бы гаишникам.

— Раньше давал. Потом поехал в Беслан и, вернувшись, не смог больше давать взяток ментам.

— Ну, жена ваша дает? Гаишникам?

— Не знаю. Может, и дает.

— Вы хотите, чтоб власть боролась с коррупцией?

— Хочу.

— А вы хотите, чтоб в процессе этой борьбы страдали люди, которые не плохие люди-то, а просто давали или брали взятки, потому что вот жизнь такая? Поймите, соблазнить все общество светлыми целями нельзя, а нужно требовать соблюдения закона с механической безжалостностью. Когда сажают чиновника, который украл миллиарды, вы это будете приветствовать, а когда посадят человека, который украл тысячу рублей, потому что у него зарплата маленькая, это вы не будете приветствовать. А я буду.

— Вы из этих соображений начали процесс против «Коммерсанта»?

— Наша журналистика так же безответственна, как наше общество. Я не думаю, что Васильеву (гендиректору «Коммерсанта». — Прим. ред.) кто-то платил что-то за эту статью про нас. Просто нет такой идеи в обществе, что нельзя соврать ни на йоту. И в «Коммерсанте» нет. Ну подумаешь, написали, что закрыли отделения, а их не закрыли, написали, что не выдавали деньги, а их выдавали, только надо было стоять в очереди. Мы потому и начали процесс против «Коммерсанта», что это лучшая и самая влиятельная газета, поэтому цена ее ошибки высокая.

— Настолько высокая?

— Если «Коммерсант» рискует, публикуя статью на такую болезненную тему, то должен понимать цену риска. Пусть страхуется. В любой страховой компании, чтобы не говорить потом, что мы душим свободу слова. В результате этого иска мы добились того, что к нам стали относиться серьезно, юристам показывать статьи о нас, прежде чем публиковать их. Мне это нравится.

— Тогда вам должно понравиться и то, что вам, в смысле ТНК-ВР, выдвинуты налоговые претензии.

— А мне это нравится. Нравилось бы, если бы я знал заранее правила игры. Про налоговые офшоры мне всегда говорили, что они разрешены. Все юристы говорили, что они легальны. Потом задним числом выяснилось, что это нелегально. Мне нравится, что с налогоплательщика жестко требуют налоги. Мне только хотелось бы заранее понимать, какие налоги надо платить, а какие не надо.