Метаморфоза

В начале осени я всегда начинаю новую жизнь, потому как нет более подходящего времени года для такого серьезного поступка. К концу сентября становится ясно, что лето прошло впустую, что впереди целый рабочий год, что ночи становятся все длиннее, а сил остается все меньше. В этот момент я обязательно составляю план собственной модернизации, согласно которому нужно посещать спортивный зал, учить английский язык, есть домашнюю пищу, мыть окна два раза в год, гладить мужу рубашки и выгуливать собаку трижды в день по сорок минут. С этим манифестом в голове, собственно, я и уснула в понедельник.

...Я стою на асфальтированной площадке перед входом в подвал. Позади меня вверх уходят ступеньки и упираются в железную дверь. Обратно пути нет. Я помню, что давным-давно уже проходила через этот подвал. Тогда там была заброшенная стройка. Строили вокзал. Я долго плутала по длинным помещениям и в итоге выбралась на платформу, окруженную зелеными кустами.

– Интересно, что там теперь? – думаю я и открываю дверь.

Внутри ужасно пыльно. Пахнет цементом и сыростью. Весь пол завален каким-то хламом, обломками кирпича, кусками проводов, а вдоль стен стоят бесконечные ряды старых кастрюль с сухой известкой. Среди абсолютного запустения особенно странно выглядят огромные вокзальные часы. Стрелка со скрипом переползает несколько делений: начало шестого. Через узкие окошки под потолком еле-еле пробивается утренний свет. Идти вперед немножко страшно. Я подозреваю, что видимая пустота обманчива и я обязательно кого-нибудь встречу. Чтобы этот кто-то меня не изнасиловал, решаю тут же переодеться мужчиной. Для этого снимаю трусы и лифчик и надеваю свои же джинсы и футболку. Лифчик с трусами кладу на дно полиэтиленового пакета и засыпаю конфетами «Коровка». Замаскировавшись таким образом, пересекаю зал и открываю дверь в следующий. Здесь стоят кресла, как в зале ожиданий. Некоторые заняты спящими людьми. Кто-то переговаривается вполголоса. Все свободные сиденья покрыты толстым слоем пыли, и я долго оттираю одно из них перед тем, как присесть.

– Знаешь, что здесь было? – тут же спрашивает меня мужчина, оказавшийся рядом, и, не дожидаясь ответа, рассказывает:

– Этот вокзал должны были достроить в начале девяностых. Тогда во всех газетах были напечатаны объявления, приглашавшие бизнесменов, которых кто-нибудь кинул, вложить оставшиеся средства в эту стройку. Просили тысяч тридцать долларов.

– Ну? – не поняла я.

Мужчина обвел глазами помещение:

– Можешь догадаться, что стало с теми людьми. А их откликнулась не одна сотня.

Мне не очень ясно, что именно произошло, но в том, что все мертвы, не остается сомнений.

Я поднимаюсь, иду дальше и думаю:

– История хотя и страшная, но зато в ней нет никакой мистики, значит, со мной, слава Богу, ничего сверхъестественного в этом подвале произойти не может (сглазила, кстати).

Успокоившись таким образом, бодрым шагом направляюсь дальше. Очередная дверь приводит меня в комнату с низкими потолками. Посреди нее на стремянке сидят двое рабочих, одетых в бушлаты.

– Зря европейцы надеются узнать истину у индийцев, – говорит мне один из них, – индийцы забыли истину несколько веков назад.

Я слушаю эту болтовню, а сама пытаюсь нащупать на стене тайник, который оставила здесь в прошлый раз. Наконец моя рука проваливается в пустоту: дверца распахивается, и я чувствую ворох бумаги. Это железнодорожные билеты, которые я распихиваю по карманам. Затем покидаю это помещение. За дверью еще один зал. Я вспоминаю, что он последний. В дальнем углу должна быть грязная розовая дверь, за которой маленький тамбур и выход. Мне ужасно страшно, что двери там не окажется, поэтому иду я медленно, то и дело спотыкаясь о расставленные кастрюли. Дверь на месте. Я аккуратно берусь за ручку, медленно поворачиваю ее и, к своему облегчению, оказываюсь в знакомом коридорчике.

Несмотря на нахлынувшую эйфорию, понимаю, что извозилась в пыли по самые уши и неплохо было бы отряхнуться и переодеться обратно в женщину. Для этого захожу в туалет, который оказывается тут же, долго копаюсь в пакете, выуживая из конфет трусы с лифчиком. В это время мельком смотрю в зеркало и замираю: оттуда на меня смотрит мужчина.

– Опа! – думаю я, кладу ненужные трусы с лифчиком обратно и через минуту оказываюсь на платформе. Зеленые кусты покрылись цветами.

В этот момент я как бы проснулась и поняла, что надо немедленно записать сон, а то забуду. На часах полшестого, в комнате сумрачно, из открытого окна вместо свежего воздуха сочится отвратительный холод. Наконец собрала силу воли в кулак и вылезла из-под одеяла. Сижу за круглым столом, записываю сон. Тут в комнату входит моя коллега Дина со словами:

– Я собираюсь ехать к индийцам.

– Не надо, – предостерегаю я ее, – индийцы забыли истину несколько веков назад.

– Мне нужно узнать, есть ли в моей жизни хоть какой-нибудь смысл, – продолжает Дина, а за ее спиной уже показывается друг семьи тетя Оля в белой ночнушке до пят. Я кладу ручку и с возмущением говорю:

– Ну так же невозможно! Я опять сплю!

И проснулась снова. Солнце светит, толстая муха на стене чешет лапами спину, муж звенит ключами в дверях – вроде все похоже на правду. А вот сонник привел в недоумение. Мне, похоже, приснились все символы коренных перемен, которые только знало подсознание. Неужели все действительно изменится само собой? Я стала искать события, которые коренным образом переменят мою жизнь: увольнение балерины Анастасии Волочковой из Большого театра? Перевоз хакасской «каменной бабы» Хуртуйах Тас из музея в степь? Военный переворот в Гвинее-Бисау? Посещение Владимиром Путиным всероссийского детского центра «Орленок»? Почитала я новости и включила магнитофон. Он немножко пошелестел пустой пленкой, прежде чем сказать:

– I don’t read the newspaper every day.