Мерцающие торги

Давным-давно не было у трейдеров и биржевых спекулянтов столько свободного времени, как в последние две недели. Я писал эту колонку в пятницу, 10 октяб­ря, когда российские биржи не торгова­ли «до особого распоряжения» — на этот раз регуляторов встревожил слишком быстрый рост цен на акции во время пос­ледней торговой сессии. С 30 сентября я нас­читал 11 объявлений о ­­приоста­новке торгов на бирже РТС, то на час, то просто пока ­Федеральной службе по финан­совым рынкам не захочется ­снова посмотреть, что бу­дет, если кинуть львам кусок мя­са. Индекс РТС замер на отметке 844,75; фьючерсами на этот индекс, однако, продолжают торговать, и спекулянты на FORTS, где колебания на 20% в день теперь стали нормой (а давно ли 2% казались серьезным движением?), считают, что в декабре он будет ниже 800.

Коллеги шутят, что теперь надо ловить момент, когда биржи открыты, чтобы продать то, что осталось, и выйти в вожделенный кэш. Деньги кажутся самым желанным вложением себя самих.

Рынок облигаций — бумаг, еще недавно казавшихся совершенно надежными, ведь доходность по ним зафиксирована, а число дефолтов исчислялось единицами, — мертв. Облигации некоторых качес­твенных, прибыльных компаний в иные момен­ты можно было купить за 50% от номинала — хотя через месяц-другой их можно продать этим же компаниям за номинал по офертам, которые компании выставили на эти сроки, выпуская долговые бумаги. Это было бы злостным нарушением всех законов логики, если бы у кого-либо на рынке были деньги. Как бы­ло бы нелогично для банков не кредитовать вполне состоятельных заемщиков по нынешним высоким ставкам, но попробуйте — вы, человек с неплохой белой зарплатой, — получить сейчас кредит на что угодно. С одобрением заявки будут тянуть, а если и одобрят, сумму зарежут, а ставку взвинтят так, что от такого предложения вам будет легко отказаться. И кредитчики вздохнут с облегчением. Потому что если у банка и есть деньги — что сейчас можно сказать разве что о госбанках да некоторых иностранных, еще не раздавших выделенные головным офисом на Россию средства, — расставаться ему с ними страшно.

Стоит ли говорить, что я по-прежнему ничего не покупаю и не продаю. То, что сейчас можно наблюдать на биржах и во­круг них, — это не рынок. В действиях регулятора, постоянно останавливающего торги, можно прозреть некий смысл: почти у всех крупных компаний в России, не говоря уж о банках, какие-то акции и облигации заложены под кредиты. Всякий раз как торги открываются и рынок падает, стоимость этих залогов тает — и кредиторы начинают требовать назад деньги или дополнительное обеспечение. Всякий раз как торги открываются и рынок растет, становится страшно, что тем сильнее он ухнет вниз завтра. Лучше уж пусть не торгуют. Лучше уж пусть никто не знает, сколько стоит сегодня ЛУКОЙЛ или «Норильский никель». Меньше знаешь, крепче спишь.

Как человек либеральных взглядов, я мор­щусь, глядя на то, как бирже не ­да­ют свободно самовыражаться. Казалось бы, надо дать ей колебаться так, как диктует воля продавцов и покупателей, — тогда мы раньше увидим, где кончается крутой склон и начинается по крайней мере равнина. После прошлого кризиса фондовый рынок восстанавливался пять лет — максимумы 1997 года были достигнуты только в 2003-м. Выздоровление (или вздутие нового пузыря — формулировка зависит от того, оптимист вы или пессимист) и в этот раз не будет быстрым. Но нужно хотя бы понять, где стартовая точка. Нынешние «мерцающие» торги этому мешают. С другой стороны, иных способов хоть как-то стабилизировать систему не видно.

На этом фоне банк «КИТ Финанс», где я по-прежнему работаю, подвергся национализации. Новыми крупнейшими акционерами банка стали контролируемые государством монополии — РЖД и АЛРОСА. «Алмазы на колесах», — шутят коллеги. Мне нарисовали дрожащей рукой уже пару версий соответствующего логотипа. Мои акции банка — небольшой пакет, ко­торый еще в начале лета мне предлагали продать за сумму, достаточную, чтобы много лет не работать, — я тоже продам новым владельцам за символическую плату. О планах, которые я строил на следующие не­сколько лет, придется забыть: хотя я давно понимал и писал в колонках на этой странице, что финансовый пузырь не может быть вечным, теорию всегда трудно применить к себе, особенно если она не сулит ничего приятного.

Национализация — в нашем случае особенно странная штука. Государственные структуры, по определению довольно консервативные и неповоротливые, становятся владельцами компании, которая имела на рынке репутацию подвижной, риско­вой и неформальной. Это не просто знак времени — вот так и выглядит новая ­ре­альность, в которой нам предстоит жить по меньшей мере весь следующий год. Эта реальность совсем не такая веселая, к которой все уже привыкли; в ней и торгуют, когда разрешат, и фантазия не поощ­ря­ется. Но только в ней проходят платежи и возвращаются вклады.

Экономика, впрочем, циклична. Евгений Примаков, руководивший правительством в самом начале нынешнего цикла, был много чем похож на нынешних национализаторов. Но рано или поздно жизнь начинает налаживаться, регуляторы снова отпускают вожжи, рынок опять становится стихией — до следующего коллапса. Главное — смотреть не только под ноги.