Маршал говоров

В апреле 2005 года житель Томска Ярослав Золотарев решил приступить к созданию сибирского языка.В своем дневнике в это время он оставил следующую запись: «Не думаю,что будет сложно сконструировать сибирский язык,залив в диалектную грамматику нужное количество татарских корней, вплоть до непонимания сибирского языка европейскими русскими… Возможно,через пару часов выдам сибирскую грамматику на обсуждение всем сибирякам и начну составлять словарь». За два года проект оброс массой подробностей. В Москве я листал многостраничную золотаревскую грамматику («В сибирском наиболее употребим универсальный подчинительный союз «дык»)и словарь («Боталы — ботинки,елбовой — круглый, урундук — стол, вобчесво — общество, магай — взаимосвязь, верста — организация»). Энтузиасты принялись переводить отрывки из мировой литературы:

Чо быть али не быть (из «Хамлета» Вильки Шекспировсково)

Чо быть али не быть?
Вот ить сувал.
Чо баше — мекалом-тем тошно прозлочассить,
Кода жеребий злобны ташы стрелит?
Аль полошитьса против полы бед-тех,
Артачась, кончить их? Задохнуть, торкать,
И всьо, и торком лекотать, чо кончил
Сердечну боль и тышшу-ту злочассий,
Которы ты имаш: такой абодде
Досытной, чоб бажать. Задохнуть, торкать.

Я встречаюсь с Ярославом у дверей томской мэрии. Мэр сейчас арестован, и на площадке перед входом, кроме нас, никого нет. Сибирский лексикограф оказывается похожим на юмориста Юрия Гальцева, завернутого в плотно сидящую дубленку; объясняет, что ходил на «рейд» с «боевыми девчонками». У него, оказывается, фирма по изготовлению курсовых, дипломов и диссертаций. Основная задача — помимо найма толковых аспирантов — расклеить побольше своих объявлений и сорвать побольше объявлений конкурентов. Этим они и занимались, и когда мы, ткнувшись в пару кафе, решаем идти в «офис», Ярослав то и дело удовлетворенно тыкает в черно-желтые листовки фирмы «Афина», а иногда бросается к столбам, сдирая с них листки неправильной окраски.

По пути он рассказывает гостю из Москвы о том, что такое сибирское областничество. Термин «областничество» появился еще в конце позапрошлого века, и за эти годы его основное содержание, надо сказать, изменилось не слишком сильно. Сибиряки за многие столетия превратились уже в отдельный, особый народ. И этот народ заслужил себе большей самостоятельности, чем имел или имеет. Европейская Россия относится к Сибири как алчный колонизатор, разграбляет ресурсы, выкачивает богатства. Для Сибири, по мнению радикального крыла областничества, было бы куда лучше отделиться от Москвы или хотя бы получить гораздо большую автономность.

Сам Ярослав увлекся областничеством еще в 1989 году, когда учился в Томском университете. Был лидером студенческого профсоюза, потом, в 1996-м, главой молодежной группы поддержки на выборах того самого, ныне арестованного мэра. Потом, «разочаровавшись в политике, ушел в бизнес».

«Ромашку пить будете? Я чая не употребляю по религиозным соображениям. Я сам манихей — нас мало, но мы есть. Это индивидуалистская религия, и мы ненавидим все наркотики». В офисе, квартире на первом этаже жилого дома, с ободранными стенами, шаткими столами и видавшими виды компьютерами, Золотарев наливает мне в чашку бледно-желтую жидкость и раскладывает передо мной тома словарей сибирского говора, составленных филологами Томского университета. «Вот тут описан весь диалект, 10 000 слов. Это, конечно, уже не чистый сибирский говор, это 70-е годы. Эти деды и бабки смотрели телевидение, слушали радио, почти все на войне воевали. Но сохранилась архаичная грамматика, это я почти точно скопировал. А лексики там, конечно, уже много подхваченной в совхозе, это я архаизировал. Но все, что было оригинального тут, что они не вычитали в книжках, — это я все взял».

Ярослав не признает свой язык искусственным — он называет себя кодификатором сибирского говора. То, что он залил туда помимо татарских корней все, что можно, из Даля, из поморских говоров, из украинского и белорусского, для него несущественно. Его определяющий принцип — максимальное отличие от русского — кажется ему естественным, а не искусственным. Искусственным, взрывается он, является как раз русский литературный: «Это же церковнославянский, южнославянский язык, который был искусственно привнесен и который всегда был языком элиты, а не народа. Ломоносов добавил к нему зарубежных заимствований и чуть приблизил к народному, и в результате мы имеем такой гибрид в качестве русского литературного языка».

«А вот если к бабке в деревню прийти с вашим языком, она же с ума сойдет?» — спрашиваю я Ярослава. «Конечно, сойдет с ума, — соглашается он, — но не только потому, что я его архаизировал, но и потому, что это же маркер, что ты бабка, если ты говоришь на таком языке. Им же всем вбито, что их язык ущербный. Те из них, кто могли, они освоили русский. Бабки же просто не смогли».

Золотарев, мягко выражаясь, фантазер. Увидев некую далекую цель, он обманывает себя (или других), что до нее рукой подать. Когда он сравнивает ситуацию в нынешней Сибири с Украиной или Чехией XIX века, он отметает как несущественные такие аргументы, как практически полное отсутствие молодых носителей диалектов, девяностопроцентная схожесть этих диалектов в их нынешнем виде с русским и само наличие этого самого русского — живого и развивающегося языка.

На кафедре русского языка ТГУ, где занимаются изучением сибирского говора, мне гордо показывают свежее достижение — первый из четырех томов «Полного словаря диалектной языковой личности». Это весь (то есть пока от А до З) лексикон одной из тех самых «бабок», Веры Прокофьевны Вершининой. Слова на случайно раскрытой странице лично мне были понятны все — золотаревскому критерию говор Веры Прокофьевны явно не соответствует. На столе декана филфака Татьяны Алексеевны Демешкиной я раскладываю описание сибирского языка и провожу следственный эксперимент. Итог очной ставки: «Ну вот фонетика — это особенности сибирских говоров, которые реально существуют, он это просто из учебников взял. Лексика… Вот урын — это откуда взялось? Берешить, первый джус — ну что это? Джус — это уже тюркизм. Елань — это не трава, а место. Амитан — это тоже не наше, не сибирское. Наших слов мало. Вот чесной, дошлый — это наши. Что-то он сам придумал, наверное, что-то из Даля, но и Даль сам слова иногда придумывал. А вот синтаксис… Плюсквамперфект… Ну плюсквамперфект — это не синтаксис никакой, а морфология. Это ж школьная программа, время глагола, значит — морфология».

Татьяна Алексеевна отрывается от бумаг: «А я не помню, он у нас кончал или у философов? Мы же его отчисляли… Выпустили мы его?» Вроде выпустили — дипломом лингвиста Ярослав иногда отвечает на нападки оппонентов. А за что отчисляли, кстати? «А я не помню — я тогда не была деканом. Но фамилия знакомая, учила я его чему-то. Боюсь, даже той самой морфологии, которую он теперь в синтаксис заталкивает».

Вердикт декана суров: «Конечно, тут есть отдельные наши сибирские диалектные вещи, но в целом это нечто совершенно другое. Все в кучу свалено. Ну ради бога, это его дело. Но мне кажется, что это все совершенно мертворожденная идея. Наш диалектный язык, на котором говорят крестьяне, он обслуживает определенные нужды. Там есть масса обозначений, отсутствующих в литературном языке, но которые нужны этим людям — для рыбалки, для кедрового промысла, для ткачества. А чтоб создавать искусственный язык, это ж надо, чтобы в нем потребность была. Разве есть такая потребность?»

Потребность между тем, кажется, есть. И она имеет непосредственное отношение к областничеству. «На серьезном уровне я, понятное дело, недоволен, — рассуждает Ярослав. — Как мелкого бизнесмена меня, конечно, прижимают, и если Москва у нас столица, то прижимает меня Москва. Но это не политика, а позиция обывателя, томского кустаря. Но это отношение на все остальное тоже проецируется. Хотя я не думаю, что создание языка прямо так улучшит мое социальное положение. Это все сейчас скорее артистическая вещь, такая тусовка, но в ней в том числе реализуются и мои претензии».

«А вы правда хотели бы сейчас иметь Сибирскую республику?» — спрашиваю я Ярослава. «Ну если бы у нас было правительство, которое нас бы защищало как общность, нам было бы лучше». «А для вас опыт начала 90-х не показал, что от развала лучше никому не будет? Не скучно вам будет в Сибирской республике?» — «Как мелкий кустарь я вообще считаю, что всегда лучше отдельно. И никакая виза в Челябинск меня не испугает: у меня сейчас, скажем, с Украиной прекрасные связи, куча клиентов. У меня тоже разочарование от 90-х, но скорее в другую сторону — что недоразвалили. Я помню, мне было очень весело разваливать. Я отошел от политики именно оттого, что разваливать перестали. Перешел в бизнес — а он у меня не то чтобы незаконный, но такой протестный, не совсем моральный, немного бандитский, и мне это нравится».

А как это все связано с языком? Ярослав распаляется: «Русский — язык власти, элитарный, антинародный стандарт. Но если мы хотим сибирской демократии, нам нужен язык демократии, хотя бы он даже и был утерян. Любое движение за независимость сейчас должно быть левой модернизацией по типу Оранжевой революции, и в этом может сыграть роль модернистский демократический язык, как это было на Украине». Ну хорошо, а через 50 лет с сибирским что будет? «Да не знаю. Я чисто прагматически подхожу. Сейчас есть спрос, а дальше посмотрим. С моим бизнесом то же самое: сейчас всем нужны рефераты, а потом — бог его знает».

У сибирского языка между тем есть и менее прагматичные сторонники. Активный автор сибирскоязычного сайта volgota.com Мария Митренина, в миру — корреспондент журнала «Компьютерра+ Томск», мечтать не стесняется: «Может, через полвека в Сибири часть людей будет уходить в леса, строить там таие поселки-общины вроде кибуцев, и там, я думаю, они будут и детей сибирскому учить». Мы сидим в одной из рассыпанных по всему Томску кофеен, и Маша взахлеб рассказывает мне про свой конек — «сибирское культурное самоопределение и поиск сибирского текста». На «Вольготе» (это значит «свобода») она проводит конкурс «Сибирский Борхес». Цитирую с сайта: «Смысл конкурса заключается в создании современного собрания сибирских мифов, а также мифов о Сибири. В планах организаторов — проведение конкурсов «Сибирский Кортасар», «Сибирский Павич», «Сибирский Лавкрафт», «Сибирский Пу Сунлин», «Сибирский Чехов» и «Сибирский Гоголь». Проведение конкурсов «Сибирский Коэльо» и «Сибирский Мураками» в планы организаторов не входит».

Ее программа для сибирского языка менее масштабна, чем у Ярослава: «Нужно сделать клуб, где люди будут общаться, где язык будет развиваться и вбирать в себя новые слова. Может, у нас даже получится внести какие-то слова из сибирского языка в русский литературный».

Последнее соображение для Золотарева — что нож острый. У него своя пиар-программа. Скажем, какое-то время назад он объявил, что скоро пройдет первое в истории богослужение на сибирском. Его собирался провести в Томске старинный приятель Ярослава, ныне латышский лютеранский пастор. Увы, «как-то он со мной не пересекся. Для него это был скорее типа повод зажечь. Он мне все скидывал по «аське»: вот-вот будем служить, вот сейчас. Но как-то не вышло. Да и я не особо настаивал: народ-то у нас в основном нерелигиозный».

Главное — другое. Основным направлением проекта «Сибирский язык» вот уже примерно год является создание «Вольготной всезнайки» — той самой «Википедии» на сибирском. «У меня был план раскрутки — сделать сибирскую «Википедию», потом сделать про это газету и посмотреть, сможем ли мы вытянуть кого-нибудь из офлайна. Потому что ресурсы «Живого журнала» ограниченны. А для того чтобы проект был интересным, нам нужны люди новые. Но в «Википедии» сделали это голосование, и все подвисло».

Голосование, про которое говорит Ярослав, — это на самом деле стостраничная пьеса, хроника скандала, превратившего скромный проект сибирских языколюбов в международное явление. Напор Золотарева столкнулся с двумя препятствиями. Ожидаемым — многим не нравится его идея «развалить Россию» (таких он сразу называет националистами), и неожиданным — обнаружилась куча людей из разных стран, которые относятся к «Википедии» как к серьезному делу, а развитие сибирского им таким не кажется.

Начиналось все хорошо. Механизм работы «Википедии» как будто специально создан для разбросанных по России участников «Вольготы»: один пишет, другой правит, третий высказывает свое мнение. Тем более что в проекте уже есть порядка 30 энциклопедий на искусственных языках. Ярослав приводит пример: «Есть на новиале «Википедия», это такая фантазия писателя Есперсена. Ее пишут два человека, совершенно съехавших на новиале, я их знаю. А кроме них на новиале никто вообще ничего не понимает».

Но «Википедия» же должна сохранять какие-то знания? Кому придет в голову обращаться к ней за справками на сибирском языке? «Википедии» на редких, вымерших и искусственных языках сохраняют знания о данном языке», — отрезает Ярослав, и мне сложно что-либо возразить.

На первый взгляд, сибирская «Википедия» прекрасно вписалась в проект. В ней содержится уже около 7 000 статей, что и позволило ей опередить в рейтинге узбеков и белорусов. Единственное, что несколько разочаровывает в этом достижении, — это то, что порядка 5 000 статей из всех — пустые шаблоны под каждый год этой и прошлой эры с главной на сегодняшний день сибирской фразой: «В ету статтю надоть чо-нить дописать, ешшо тут маловато написано дык». Это болезнь роста, убеждает меня Золотарев: «У нас тогда робот был, один парень его запустил. Он нам годы залил, потом метеориты хотел залить, но тут многие возмутились. А годы что — заполним мы их со временем». В прочих статьях эксперты иногда обнаруживали чуть подправленные тексты на белорусском (кто разберется!), но масштаб деятельности авторов «Всезнайки» все равно внушает уважение.

Помимо среды общения и хостинга фонд, ведающий «Википедией», дает сибирцам и защиту. «На Новый год нас русские википедисты пытались разбить, статьи нам резали, так к нам пришли добровольцы из стран НАТО, которые вовсю за нас сражались, не зная, впрочем, конечно, сибирского языка. Такой был ограниченный, но очень злой контингент». Русских википедистов Золотарев считает врагами всех без разбору, хотя не без гордости рассказывает, что и сам был одним из первых авторов в российском разделе — да и вообще: «Томск контролирует и москальскую «Википедию». Один из трех бюрократов русской «Википедии», Максим его зовут, работает в двух кварталах от меня. Правда, мы как-то так никогда и не встречались».

С бюрократом (так называется высшая должность в национальной «Википедии») Максимом Вотяковым я встречаюсь на следующий день. Он оказывается розовощеким программистом в джинсах на широких подтяжках. Ему явно неловко в роли участника конфликта, но он полон решимости рассказать всю историю от начала до конца. И он очень не хочет, чтобы его посчитали политически ангажированным: «Я Путина не особенно люблю, да и областничеством я тоже в школе увлекался, но потом как-то вырос и понял, что как только Сибирь станет независимой, ее сразу же захватит Китай».

По словам Максима, Золотарев весной 2005 года написал статью про сибирский язык в русскую и английскую «Википедии». «Тогда у них ничего не было, даже сайта, и это, конечно, была реклама незначимого явления». Значительность предмета статьи и возможность ее проверки из независимых источников — два крайне важных условия «Википедии», и администраторы англоязычного раздела решили эту статью удалить, потому что на их языке не было никаких доказательств существования сибирского языка. Русская «Википедия», наоборот, статью оставила, потому что, как говорит Максим, «вся эта дискуссия к тому времени сделала явление заметным — по крайней мере для самих википедистов».

Потом Ярослав принял решение начать писать в «Википедии» не о, а на сибирском. Максим вспоминает, что поначалу ему не нравилась не суть действий Золотарева, а его манеры: «Чувствовалось, что это такая гонка за популярностью. Он не для людей это делал, а чтобы людей как-то использовать, это вот мое личное мнение. Но как к человеку я к нему все-таки хорошо отношусь, да и вообще у нас в «Википедии» как-то все стараются друг другу помогать. Так что я показал, где надо написать заявку, как зарегистрировать раздел. Я сказал, что я против этого, но чем могу — помогу. И забыл про это».

Заявка была удовлетворена, сибирская «Википедия» заработала, и тут-то, по словам Максима, и начались проблемы. «Поналепили стишки какие-то, переводы свои из ЖЖ типа «Александр Пушкин — негр-вершун». Ну забавно выглядит. Но следующим этапом там на первый план вышел весь этот политический подтекст. А вот это стало возмущать. У нас же принята нейтральная точка зрения, а если есть много точек зрения, то их все надо приводить. Я не знаю, что армяне и азербайджанцы друг про друга в своих энциклопедиях пишут, хотя я уверен, что они тоже стараются договориться. В русской же «Википедии» им уж точно приходится договариваться и находить какие-то взаимоприемлемые формулировки. В сибирской «Википедии» вдруг появилась ярко выраженная антирусская точка зрения. И другой там не подразумевается, потому что никто на этом языке не станет писать для того, чтобы исправить это положение».

В «Википедии» закипела дискуссия о закрытии сибирского раздела, и вот тут Золотарев развернулся. Максим считает его опасным для проекта демагогом, но, если честно, трудно читать без смеха его диатрибы о том, что сибирский язык непонятен русскоязычным критикам. Они, мол, не могут судить об оскорбительности на сибирском оборотов вроде «москальска сволоч» или об уместности выражения «ебьона мать» в переводах Шекспира («Тут демократический код противопоставляется элитарному. Я перевел так, как бы это звучало в сибирской деревне»). Хотя и в чистую демагогию Золотарева тоже заносит, как в случае с заявлением про три миллиона носителей сибирского языка, которых только репрессиями заставляют говорить по-русски. Эти методы хорошо работают. За Золотарева митингуют украинцы, восточноевропейцы, анархисты и либералы, против — русские и фанаты «Википедии» как проекта. Голосование в «Википедии» закончено. Максим грустно подводит итог: «Ну кто-то теперь должен принять решение, но они и сами там уже, наверное, не знают, что делать. Им-то теперь кажется, что у нас и в самом деле преследуется сибирское меньшинство, и они пытаются его защитить».

Меньшинство не меньшинство, но в речи сибиряка Ярослава Золотарева действительно бросается в глаза отстраненность, с которой он произносит слово «русский». А вы сам не русский? Он задумчиво тянет: «Ну я не знаю. Как все сибирские, я смешанный. Но русское правительство меня грабит в виде налогов и терроризирует в виде ментов. Менты — это русские войска, которые входят на территорию моей квартиры».

Кажется, я наконец понял суть идеологии Ярослава. Россия — это совсем плохо, сибирское областничество — это такая следующая стадия, чуть получше, а идеальный вариант — отделить вашу квартиру, так?

Золотарев расплывается в улыбке: «Да, вот это было бы хорошо. Собственно, так оно уже и есть».

И ему отчего-то веришь.