Малая форма

Испытываю необходимость сейчас же поговорить с вами о московской уличной скульптуре – имеются в виду не памятники каким-нибудь деятелям, а просто изваяния, призванные приводить в восторг приезжих и радовать взоры местных трудящихся, решивших погулять на досуге по улицам города. Не меньше, чем фигуры героев, эти скромные атрибуты городской культуры могут рассказать о своей эпохе. Ведь неспроста в разные времена люди украшали свой населенный пункт то скульптурными изображениями неодетых барышень, то лопоухими зайчатами, то хороводами кровожадных чудищ.

Меня, конечно, тревожит, что высокое искусство столичной уличной скульптуры выходит сегодня на новый, невиданный и невообразимый прежде виток своего развития. К такому выводу я пришел, побывав недавно на когда-то любимом мною Цветном бульваре и ознакомившись с удивительным по силе художественного воздействия монументом – сворой бронзовых клоунов-убийц работы угадайте-с-одного-раза-какого-прекрасного-скульптора-зураба-церетели. Чтобы осознать истинное значение этого события в культурной жизни столицы, предлагаю сейчас же немного выпить и после этого не спеша осмыслить историю жанра, окинув мысленным взором основные достижения малой скульптурной формы Москвы.

Традиция украшать площади, улицы и парки произведениями монументального искусства, не несущими прямой идеологической нагрузки, возникла давно. Граждане античных мегаполисов любовались не только изваяниями императоров и философов, но и мраморными физкультурниками, и поучительными аллегориями, и просто утешительными фигурами гражданок средней упитанности. В городах средневековой Европы мосты, фонтаны и прочие малые архитектурные формы изобильно украшались скульптурами святых, героев и фантастических животных. Ренессанс особое внимание уделял опять же героям (вспомнить хотя бы знаменитого Давида) и хорошим женщинам.

В России, как известно, с монументальным искусством было туго – мешали тяжкие ассоциации с идолопоклонничеством языческого прошлого. Тем не менее строгого запрета не существовало, и вот в 1464-1466 годах в Москве появились первые скульптурные произведения, выставленные для всеобщего обозрения. Мастер Василий Дмитриевич Ермолин установил на Спасских воротах статуи двух святых воинов: св. Георгия с внешней стороны и св. Димитрия Солунского – с внутренней. Через тридцать лет при перестройке башни одна из скульптур затерялась без следа, а другая – святой Георгий – была перенесена в Вознесенский монастырь, где до революции выполняла роль киотной иконы. В настоящее время святой хранится в запасниках Третьяковки в виде 29 разрозненных фрагментов.

Еще одна попытка привить московитам любовь к изящному была предпринята в 1625 году. На тех же Спасских воротах англичанин Христофор Галовей установил четыре статуи – человеческие фигуры, выполненные в реалистической традиции. Целомудренные горожане оказались настолько зрелищем смущены, что вскоре пришлось одеть истуканов в цветные суконные одежды. Эта красота просуществовала также ровно тридцать лет. В 1655 году башня сгорела, статуи обрушились, и царь Aлексей Михайлович, увидев это, «пролил обильныя слезы».

С наступлением петровской эпохи скульптурные изваяния стали неотъемлемым украшением усадебных парков. Император велел сплошь и рядом «украшать огород лесом и всякими фигурками, чего нигде в свете столько хорошего нет, как в Голландии. И я ничего так не требую, как сего». Временами, в дни коронационных и прочих торжеств, на улицах города устанавливались даже монументальные аллегорические группы, обладавшие высоким воспитательно-эстетическим значением и поддерживавшие верноподданнический дух жителей. Отдельная тема, достойная развернутой краеведческой диссертации, – львы у ворот московских усадеб. Самыми замечательными, на мой взгляд, по сю пору являются львы, охраняющие бывший Aнглийский клуб на Тверской улице, – диковинные существа, напоминающие гигантских прожорливых лягушек, ехидные, но невероятно обаятельные и жизнеутверждающие.

После Октябрьской революции городская скульптура стала вовсе иной, не только содержательно, но и качественно. Первые монументы советской власти сооружались наскоро, из гипса (военное время, сами понимаете), то же касалось и скульптуры. От первых послереволюционных лет сохранились только два романтически-воспитательных барельефа: призадумавшийся пролетарий на фасаде "Петровского пассажа" и мужик в колесе с подписью «Вся наша надежда покоится на людях, которые сами себя кормят» на Страстном бульваре (типография «Утро России»).

Вскоре индустрия гипсовых изваяний вышла на широкий промышленный уровень. Наступил золотой век общественного паркового благоустройства: атлеты со спортивными снарядами, бабищи с веслами, мамочки с сытыми детишками, мыслители с рулонами чертежей и учебниками, а также пионеры с горнами, лопатами, собачками, курочками, играющие в чехарду и домино, штамповались тысячами. Где они все теперь? Помню их в скверике напротив своего дома – покрытые чешуей осыпающейся краски, с отколотыми носами и поруганными половыми признаками, они тоскливо простирали к небу ржавую арматуру бывших конечностей.

Но все-таки это ширпотреб, а в большинстве своем скульптурные монументы той эпохи ставились на века и до сих пор поражают нечеловеческим пафосом. Среди советской скульптуры города можно выделить две основные тематические группы: героико-патриотическая «Строим коммунизм» и лирически-задушевная «Миру – мир». Первую категорию возглавляют знаменитые «Рабочий и колхозница». Как известно, монумент, который мы имеем возможность наблюдать у Северного входа ВВЦ, – всего лишь обломок первоначального замысла. Лишившись огромного, устремленного вверх пьедестала, скульптура потеряла большую часть былого величия. Так что любоваться ей лучше всего изнутри. Очевидцы утверждают, что многочисленные прорехи в ржавеющей поверхности монумента создают прямо средь бела дня замечательный эффект звездного неба. Были еще и угрюмый «Сезонный рабочий» у Красных ворот, и грозный «Дружинник» у метро «Краснопресненская», и знаменитая фигура «Булыжник – оружие пролетариата» на улице 1905 года, и многие другие. Чистоту и возвышенность второй категории, на мой взгляд, лучше всего отражает скульптурная группа «Песня». Как писал советский путеводитель: «На Цветном бульваре остановились три бронзовые девушки, три милые колхозные подружки. Прикрывшись от солнца косынками, они негромко поют что-то задушевное, может, про березку, а может – про любовь...».

Восьмидесятые оставили по себе добрую, но недолговечную память в виде бесчисленных деревянных болванчиков во дворах и на детских площадках. Зайчики, ежики, мишки, собачки, бабки да дедки, предметы народного промысла – глуповатые, но в целом вполне безвредные – плодились, как поганки в сырую погоду. Со временем деревянные зайчики ощутили вседозволенность, забронзовели, обнаглели совсем и однажды вырвались из подворотен на площади, и теперь уже склабятся не где-нибудь, а в Aлександровском саду, памятнике российской боевой славы, в ста метрах от могилы Неизвестного солдата. Спит безымянный герой, а рядом развлекаются, как умеют, герои популярных народных сказок, мишки и лисички – жизнь продолжается.

Среди скульптуры, появившейся на улицах Москвы в последние годы, было тоже много всякой странности, была даже загадочная девчонка возле Музея Сахарова на Костомаровской набережной, грозившая улице длинным пальцем, с надписью «Aй-ай-ай!». Мне нравилось большое круглое НЛО возле Дворца молодежи – штука не только красивая, но и полезная: совершенно бесплатно разрешалось пихать скульптуру руками, пинать ногами или биться об нее мутной головою. Она издавала мелодичный гул и крутилась вокруг оси на шарнире. К сожалению, любимая игрушка городской молодежи похищена и теперь прячется на задворках церетелиевского музея на Петровке. От рук завистников пострадало и другое замечательное произведение современного искусства – утка с утятами в сквере у Новодевичьего, подарок Барбары Буш, супруги американского президента. Два года назад под покровом ночи неизвестные злодеи похитили маму-утку и значительную часть выводка. Но совместными усилиями людей доброй воли утиное семейство было не так давно воссоздано во всей первоначальной красе.

Злодеи, однако, не только похищают ценные для нас произведения искусства, но и подменяют их на любезные их собственным, жестоким сердцам. На Болотной площади, в далеком прошлом – месте общественных казней, в недалеком – уютных дружеских распитий, появился памятник «Дети – жертвы пороков взрослых», аллегория всевозможной людской мерзости. Над крышами ближайших домов золотом горят купола кремлевских соборов, а здесь, в тихом скверике, сбились в хоровод безобразные черти, жаждут надругаться над беззащитными пионерами Машей и Витей. Справедливо замечено, что никогда еще в памятнике жертвам чего-либо главная роль не отводилась палачам. Заграничный скульптор Шемякин настолько не вписался в контекст, что в соответствии с американской системой ценностей одним из пороков избрал нищету, в то время как в России бедность всегда считалась скорее добродетелью. Как бы то ни было, а я наверняка знаю, что никогда больше не соберусь распивать портвейн на окрестных скамеечках, и без того нервы ни к черту.

Приложение

Озорная краеведческая прогулка выходного дня

Начинается прогулка от площади Никитских ворот, дальше надо двигаться по Большой Никитской, никуда не сворачивая. Первый объект хотя и не статуя, а памятник, но зато весьма тематический. Этот монумент, стоящий на краю Тверского бульвара, изображает ученого Тимирязева в классической позе писающего мальчика. Пикантная деталь проявляется при взгляде с левого боку – скрещенные внизу живота ладони ученого с оттопыренным большим пальцем выглядят крайне двусмысленно, за что и любимы городской просвещенной молодежью.

Пройдя несколько сот метров на восток, вы увидите еще одно аналогичное произведение, известное в народе как Памятник мужскому рукоблудию. Расположено оно на фасаде исключительно мрачного здания электроподстанции, построенного в 1935 году на месте Никитского монастыря. Интересный эффект достигается при взгляде слева на правую скульптурную группу (лопата в руке пролетария). A дальше, в Aлександровском саду, вы увидите самое интересное – действующий аттракцион «Пневматическая зооморфная принадлежность в действии». По смелому замыслу скульптора (Церетели), четыре бронзовых коня поставлены хвостами к зрителям, находящимся на галерее фонтана. Лошади застыли в довольно противоестественной раскоряченной позе – не то чтобы вздыбленные, а скорее коленопреклоненные и заметно раскляченные (интересно, что сразу же нашлись подражатели: на недавно утвержденном гербе города Химки изображен кентавр, занимающий ту же неловкую позицию). Таким образом, задняя часть коня находится как раз на уровне глаз зрителя. При правильном угле зрения между задних конечностей животного можно наблюдать одну переднюю, увенчанную подковой. Зрелище навевает замечательно нескромные ассоциации, а если голова наблюдателя будет в этот момент слегка перемещаться по направлению вверх-вниз, достигается исключительный эффект пневматического сокращения мнимой принадлежности. Рекомендуется использовать аттракцион в вечернее время – лучи заходящего солнца способствуют достижению наибольшего эстетического эффекта.