Я встречалась на Пушкинской под Пушкиным с одной дамой. Дама запаздывала. Зато вдруг появился фотограф из издания, где я раньше работала. «Как дела, где ты теперь?» Немного смущаясь необычности своих занятий, я отвечаю, что собираю деньги для больных детей.
Мне до сих пор неловко говорить, чем я, собственно, занимаюсь. 15 лет я работала на достойной должности. Дизайнер — это звучит почти гордо. А теперь я кто — фандрайзер? Даже звучит жуликовато. Доброволец? Нет, я получаю деньги за работу. Не знаю, как себя назвать. А тут еще меня начинают рассматривать, будто я призналась, что являюсь членом тоталитарной секты. Человек, профессионально занимающийся помощью, да еще и сам себе это придумавший, вызывает подозрения. Либо, думают, юродивая, либо крадет деньги. Неровен час еще и попросит денег.
Два года назад мне позвонил мой папа и прочел письмо из Нижнего Новгорода. Это был спам, пришедший на адрес его фирмы. Маленькая Катя умирала, и ее мама писала: «Извините, пожалуйста, — не могу я описать словами все то, что происходит в моей душе, но одно я могу сказать — она плачет». Папу очевидно трясло, читал он очень медленно. Я подумала: я не я буду, если деньги на операцию не найду. Решить было делом минутным, а сделать оказалось непросто. Знакомые, друзья и родственники, люди, чьи телефоны дали мне их знакомые, были вовлечены в сбор денег. Мы спешили, так как операцию надо было делать срочно. Хороший приятель, отец троих детей, дав мне деньги, спросил: «Теперь скажи, зачем тебе это нужно?»
Катя Кацапова здорова, ей даже подарили велосипед. До операции четырехлетняя девочка ездила в коляске, потому что не было сил ходить.
Некоторое время я, дизайничая в журналах, продолжала искать деньги для следующих детишек, а потом, поняв, что надо выбирать, помогла создать фонд «Детские сердца». Я кое-чему научилась: знаю, например, что существуют гранты, что с помощью радиороликов можно помочь сразу шестерым детям. Научилась разговаривать с журналистами и уже не так боюсь это делать.
Попутно выяснилось, что кроме тех, кто сразу смотрит на меня как на ненормальную (и даже среди них), обнаруживаются люди, готовые помочь. Нам теперь звонят молодые и успешные, старенькие и бедные, приносят и переводят по сто рублей, по сто долларов, по сто тысяч. Без них сегодня не было бы Амина Шовкарова, пятилетнего мальчика из аула в Теберде, за операцию которому заплатил Ярослав. Он услышал нашу просьбу о помощи где-то в пробке, позвонил в фонд и не поленился приехать, чтобы все выяснить и помочь. Не было бы Кати Кацаповой из Нижнего, часть денег которой дал Александр, а потом позвонил и сказал: хочу еще поучаствовать. Не было бы Маши Рыжовой, деньги на операцию которой собрали всем городом, дав объявление в газету. Мы сумели помочь уже 27 детям.
Вот и фотограф на Пушкинской площади не задумываясь спросил: «Тебе помочь?» Этого парня я два года подряд видела в одном и том же свитере. Операции стоят 5-10 тысяч долларов. Помочь он мне ничем не может. Но ведь так должен реагировать любой взрослый мужчина: ребенок в беде — значит, надо помочь.
Только подошедшая наконец дама помешала мне кинуться ему на шею. Но с чего, собственно? Нормальные люди добры.