Люди «Дождя»: как они сделали яркий телеканал

Я почти 5 лет работаю на «Дожде». Наш канал – не просто объединение людей, это объединение душ. Самые яркие воспоминания связаны именно с атмосферой «Дождя». Года 3 назад мы со Светой Долей, Денисом Катаевым, Юлей Мельниковой решили устраивать вечеринки в кафе «Март», тогда еще спокойном и милом. Превратили это место в самое веселое заведение города, устраивали там танцы то под от латину, то под «Ленинград». Примерно то же мы и делаем с нашим каналом.

Здесь все про жизнь. Здесь каждый день – приключение. Помню, после новогоднего корпоратива телефоны у всех ведущих были выключены, и на следующее утро новости пришлось вести главному редактору Мише Зыгарю и его заместителю, то есть мне. Но так как я отмечал Новый год со всеми, выговорить свою фамилию в прямом эфире так и не получилось… Выглядело все примерно так : «Доброе утро, новостная служба телеканала "Дождь" начинает свою работу. Меня зовут Ренат Давле.. Давле… В общем, не важно, как меня зовут, переходим к главным новостям».

Мы когда только на »Дождь» переезжали, здесь не было ни одного места, где можно нормально поесть. Кафе какое-то, там подавали жиденький фасолевый суп и салат из чего-то. Все мы там и питались, а что еще делать? Зато потом знали каждого арендатора, кто приезжал к нам на Красный Октябрь.

Жаль, что приходится переезжать. Ощущение, что здесь каждый кирпич вложен своими руками, каждый квадратный сантиметр знаком. Любое пространство в Москве вечно не живет, Красный Октябрь пережил свой триумф 1–2 года назад, так что, может, все это и к лучшему. В скором времени появятся новые точки, а место, в которое мы переедем, тоже сделаем центром жизни, мы сможем.

Месяц назад я уволился с «Дождя» – не из-за каких-то трудностей, это было мое эмоциональное решение. Меня позвали работать в США, в Вашингтон, корреспондентом одного украинского телеканала. Я уже обо всем договорился, устроил прощальную вечеринку, танцы, пьянка, слезы, простился с телезрителями. В день отлета, за час до вылета, понял, что не могу сесть в самолет. «Дождь» – это моя энергия. Мы все здесь связаны. Это не просто кнопка на телевизоре.
«Если не больно, значит, ты мертвый». Нам, мне – бывает больно. Ну и пусть. Зато  живем. А вообще месяца через два мы заново взорвем этот мир.

Вся история телеканала «Дождь» необычна. Это история преодоления, история о том, как не может быть, но существует – вопреки правилам.

Я на «Дожде» с 11 января 2010, с финального этапа стройки, доэфирного этапа. Прекрасно помню разговоры с профессионалами от телевидения, когда мы только начали строиться на Красном Октябре. Они  уверяли нас, что в студии не должно быть окон, что никакие пленки не спасут, что так не бывает на телевидении, невозможно это – и точка. Что открытый ньюс-рум, совмещенный с эфирным пространством, – это бред, будет бесконечный брак по звуку. Что так нельзя и эдак не по правилам. На что Наташа отвечала: «Я никогда не делала телеканал, не знаю, как надо, но у меня окна будут». С ней спорили все, кто в этом разбирался, но в итоге – сработало. И так было много с чем. У нас не было стандартов и, как следствие, зашоренонсти, мы шли по ощущениям. Наташу и нас, ее команду, это чутье не подвело.

Конечно, случались трудные моменты, когда хотелось уйти. Такое желание возникало по разу в год точно. Например, меньше месяца назад я несколько дней подряд плакала на работе. Это была чисто эмоциональная реакция, когда ты не понимаешь, как существовать в ситуации, в которой «Дождь» оказался не так давно. Но, хотим мы этого или нет, «Дождь» не просто какая-то структура или компания, это коллектив людей, смотрящих в одну сторону, у нас одни ценности, ориентиры, идеалы. Ну, по крайней мере у костяка. Мы здесь все друзья, а чаще и больше. В сложные времена мы сплачиваемся и начинаем действовать одним фронтом. А сложные времена у нас – состояние перманентное.

Недавно коллективом завладел дух упадничества. Это длилось недолго, но было страшно.  А потом внутри что-то перещелкнуло, мы посмотрели друг на друга и поняли: мы этого так не оставим, будем бороться изо всех сил, несмотря на все проблемы. «Дождь» – это мы, а мы – это «Дождь».  Я не смогу уйти отсюда. Я ответственна за «Дождь» так же, как «Дождь» ответственен за то, каким человеком я стала.

На канал свалилось много трудностей в последнее время. Переезд с Красного Октября мне всегда казался ужасной трагедией, даже большей проблемой, чем то, что нас отключили некоторые операторы. Как это возможно, чтобы «Дождь» был где-то еще, кроме Красного Октября, думала я, они же неразделимы, это какое-то место силы. Позже я поняла, что это на нас нанизывались все остальные компании, это мы сделали так, что все здесь получилось. Мы дали этому месту его энергию. Сейчас мы рассмотрели много вариантов для переезда и недели две назад осознали: хорошо, что все так. Нам была необходима какая-то не внешняя, а внутренняя встряска, какие-то такие изменения, которые невозможно начать самим. Переезд, предстоящий каналу в самое ближайшее время, напитает и зарядит нас, даст новые силы, поможет что-то перепридумать. У меня ощущение, что все будет хорошо! Кстати, мы будем показывать в прямом эфире, как строимся, канал продолжит работать даже в момент перетаскивания оборудования. Мы будем с вами. И я верю, что с нами будут и зрители, и друзья, и клиенты, которые – мы благодарны им бесконечно, – остались, вернулись или пришли. 

Отчетливо помню день, когда зимой 2008 года я пришла в небольшую квартиру на Маяковской, знакомиться с основоположником идеи этого телеканала. Я знала Синдееву только по ее работе на «Серебряном Дожде», и мне она виделась каким-то полубожеством, идеалом. И прихожу я, значит, а она сидит в кресле, беременная, машет руками, очаровывает с первого взгляда и рассказывает, что вот уже совсем скоро появится настоящий такой, оптимистичный телеканал о том, что происходит на самом деле. Телеканал для тех, кто устал смотреть телевизор, кто не хочет желтого: скандалов, интриг, расследований. Я сижу и понимаю, что влюбляюсь в мечту другого человека и, мало того, верю в нее.

Так я и попала во всю эту историю – еще до того, как начал существовать «Дождь». Потом было много всего: строительство студии на Красном Октябре, которое никак не заканчивалось, кастинги ведущих, бесконечная энергия Веры Кричевской, создание информслужбы, появление наконец главного редактора Михаила Зыгаря, первые спецэфиры – уход Лужкова, избиение Кашина и беспорядки на Манежной, когда мы все вдруг оказывались в редакции, даже если не работали в тот день. 

Одна из отправных точек для телеканала – январь 2011-го, взрыв в Домодедово. Мы узнали об этой трагедии из твиттера и моментально выпустили информацию в эфир. Наши ведущие не выходили из кадра 5 или 6 часов, зачитывали новости, выводили в эфир очевидцев, показывали видео из YouTube. Во всех блогах писали: «Включайте “Дождь”, смотрите “Дождь”!». Мы были первыми – и единственными, на остальных каналах новости вышли только через час-два. Тот день решил все для нас самих, мы поняли, что оптимально верная, необходимая нам стратегия – постоянный прямой эфир, гибкость. И потом мы очень часто шли за аудиторией – мы точно знали, что если происходит что-то экстренное, от «Дождя» ждут моментальной реакции.

Мне кажется, одна из основных причин успеха «Дождя» – это честность и прозрачность, и зритель это чувствует. И всю важность нашей открытости мы осознали, когда произошла вся эта несправедливая история с отключением. Я не буду говорить, что последние полгода стали для каждого из нас испытанием. Важно лишь то, что мы становимся только сильнее от этого. И что наши зрители вместе с нами борются за то, чтобы независимое телевидение продолжало существовать, – это невероятно.

Я на «Дожде» с самого его открытия, с апреля 2010 года. В начале нулевых сделалось понятно, что люди перестали смотреть телевизор. Телевидение показывает плохие сериалы, чернуху и желтуху, то, что нормальному зрителю смотреть не хочется. Поэтому у большого количества людей одновременно возникла потребность в канале, который можно было бы смотреть, который разговаривал бы с телезрителем на нормальном, живом языке. С этим перекликается один из лозунгов телеканала – «Не бойтесь включить телевизор», потому что долгое время люди именно боялись. Смотреть телевизор – часть нашей культуры, но долгое время делать это было противно. Мы сделали «Дождь», чтобы противно быть перестало. Мы совершаем ошибки, сомневаемся, задаем вопросы и вместе со телезрителями ищем на них ответы. Зрителю интересно, когда его не считают дураком и говорят с ним. Проблема диалога – самая большая в нашем обществе, «Дождь» всегда старался и старается общаться с нашим зрителем. Все зависит от того, как вы освещаете новости: либо вы занимайтесь пропагандой и проповедью, обучением аудитории, любо просто информируете зрителей канала. «Дождь» считает, что человека нужно информировать. В частности, это была информация о митингах в 2011 году. Федеральные телеканалы первое время о них молчали. Каждый день и каждый проект на «Дожде» – разный, новый, каждый по-своему хорош. Но и у нас есть и недостатки, я считаю это нормальным и естественным.

Суть программы Hard Day's Night в том, что «сильные мира сего», стоящие в верхах российской власти, российского бизнеса и российской культурной среды, должны быть готовы к тому, что мы, ведущие, будем задавать вопросы, а им придется на них честно отвечать в прямом эфире. Российские чиновники, к сожалению, отвыкли отвечать на вопросы, нет такой традиции в нашем обществе, считается, что чиновник просто не обязан этого делать. В Hard Day's Night мы увидели, что многие по этому истосковались, – с готовностью приходили и отвечали. Но, конечно, не все и далеко не всегда. Прекрасный эфир был с Владимиром Вольфовичем Жириновским, необычный для нас и для самого Жириновского.

После того как нас отключили кабельные сети, мы каждый день получали теплые письма от наших зрителей. Наш главный вывод таков: телеканал должен существовать! «Дождь» нужен нашей стране и нашему обществу. Несмотря на то, что у телеканала есть трудности, мы продолжаем работать и будем существовать еще очень долго. Пришлось сократить количество прямого эфира, но в целом прямой эфир – это классное, веселое времяпрепровождение, напичканное адреналином. Мне кажется, все наши журналисты это очень любят. «Дождь» изначально строится на принципе открытости зрителю, по-другому мы не умеем. 

Финансовую отчетность мы показываем, внутренние переговорные процессы не скрываем, все наши действия видны. Да, есть проблема с рекламой, с кабельными операторами, с помещением, да с чем угодно, – у нас много проблем. Но, с другой стороны, есть желание работать и огромное желание у людей нас смотреть. Наша задача – решить все проблемы, в том числе и с помощью наших зрителей. Изначально у «Дождя» не было финансовых возможностей строить 15 студий для 15 проектов, но мы вышли из положения: уникальная студия-трансформер, можно сказать, опередила время. Мы поняли, что выигрышней всего использовать одно пространство в разных вариациях. Оказалось, что студия может быть и для новостей, и для авторского проекта. Грамотно расставляются видеокамеры, устанавливаются декорации. Оказалось, что это проще, занятнее, а ощущение – как будто разные студии, но фактически-то она одна, и она может играть 25 разными образами.

Телеканал рос, чего мы только не перепробовали, различные новости, авторские проекты, трансляции. Телеканал изменял себя методом проб и ошибок, мы взрослели вместе с телезрителем. Если какие-то вещи в начале казались допустимыми, то потом мы понимали, что они не нужны. Как и любой стартап, проект изначально был маленьким и в чем-то робким, потом он стал респектабельнее и конечно, повзрослел.

Для меня «Дождь» – это, во-первых, место работы, где я, наверное, стал профессионалом, и за это я «Дождю» благодарен. Я закончил институт, работал на нескольких телеканалах, в том числе и на первом молодежном, это был такой прообраз «Дождя», «О2ТВ». Наташа даже, насколько я знаю, думала купить его целиком и делать «Дождь» на его базе. Он был совершенно аполитичным, музыкальным и молодежным, однако там тоже существовали независимые новости.

Собственно, я здесь с самого первого дня работы телеканала. На первые кастинги меня звала режиссер Вера Кричевская, я снимал тестовое интервью с Парфеновым. Долго ждал, через месяц меня наконец-то позвали, тут только начинали все запускать, настраивать студию. Это было 7 марта, в мой день рождения. Взяли двоих – осветителя и меня. Мы были первыми осветителем и оператором, штатными сотрудниками канала «Дождь». Был еще один замечательный оператор-постановщик Антон, кино снимал.

Вы смотрели спектакль? Все было примерно так же. Неимоверная энергия Веры Кричевской, это была такая созидательно-разрушительная сила, потому что она не жалела никого – ни себя, ни сотрудников. Нужны были только лучшие из лучших, креативные из креативных. Это было очень сложно, мы снимали здесь до десяти, до одиннадцати, до часу ночи, до утра. Бесконечные поиски оператора-постановщика (я работал рядовым оператором), всего их тут было пять человек. Условно за четыре года пять человек в разные «эпохи» отвечали за картинку. Каждый год – по одному оператору, невероятно сложно. Два раза в год запускался новый сезон, два раза в год новые точки и новые локейшены – на одном локейшене могло быть, к примеру, пять передач.

У нас есть наша арт-студия, где снимались самые невероятные проекты, например «Проповеди». Съемка в студии производится на камеры, которые позволяют получать кинокартинку. Строились совершенно невероятные декорации: за две тысячи рублей мы практически замки возводили. На каждую музыкальную передачу (они шли раз в неделю) мы придумывали новый свет и новую студию, я не знаю, кто такие титанические усилия еще прикладывал. Но, к сожалению, это закончилось, потому что у музыкальных эфиров были низкие рейтинги.

Если говорить про картинку «Дождя», я считаю, что она построилась год назад, канал визуально только-только обрел свое лицо, если речь именно о картинке. Мы освоили оборудование – сложная аппаратная и очень сложный софт, он в первый раз на «Дожде» используется. И вот очень обидно переезжать, потому что мы только здесь освоились, только научились всем этим пользоваться. И тут вот такая происходит ерунда.

Главное слово, которое я могу подобрать, отвечая на вопрос о сущности «Дождя», – это, конечно, свобода. Свобода заключается не только в здешней атмосфере, свобода здесь кроется абсолютно в каждом человеке. Это не просто какая-то ценность, это скорее образ жизни.

И, конечно, для меня «Дождь» – эпоха в моей жизни. Читаю сейчас множество сообщений в Facebook людей, которые проработали здесь достаточно долго и которые сейчас увольняются, потому что им не подходят такие условия, не могут они существовать на такую зарплату. Может быть, у них семьи или еще что-то другое. Так вот, все они пишут нечто вроде «наверняка время, проведенное на “Дожде”, – самое лучшее». И я читаю сообщения и стараюсь как-то правильно распоряжаться этой информацией, понимаю, что сейчас, возможно, лучшее время в моей жизни.

Первые две недели, может быть, первый месяц работы – это, конечно, была полная эйфория. Несмотря на то, что ничего не получалось, постоянно были какие-то ошибки, косяки и так далее, все равно – заходишь в аппаратную, откуда управляют новостями, ну вот где сидят режиссеры, ассистенты, смотришь и думаешь: «Блин, чувак, ну это же как раз то, о чем ты мечтал, и нужно каждым моментом наслаждаться». Тем более сейчас, когда все может вообще закончиться в любую минуту.

На своем личном опыте убеждаюсь, что «Дождь» – это место, где очень высоко ценится твой энтузиазм, ценятся твои желания, твои мечты. Если они у тебя есть, если ты стараешься – тут это заметно, когда ты пашешь, когда ты трудишься. Ты можешь реализоваться в независимости от того, насколько велик твой опыт. Могут возникать какие-то конфликты, но лишь потому, что все хотят работать, периодически эти потоки энтузиазма сталкиваются, и получается недопонимание. Просто у каждого свое видение.

Главная фраза «Дождя», как я понимаю, та, с которой он изначально создавался, – «Телеканал для тех, кто не смотрит телевизор». Нечто совершенно новое, и это очень круто, я считаю.

«Дождь» будет занимать очень большую часть истории российских медиа, когда выйдет ее следующий том.

Честно говоря, я рада, что мы уезжаем с Красного Октября. Это чудовищное место для работы осенью, зимой и весной. Чтобы попасть на полуостров, нужно пройти по Патриаршему мосту, который покрывается льдом, как только позволяет погода. Когда на улице меньше минус 10 градусов, на этом мосту или на Малом Каменном температура ощущается еще на 10 градусов ниже. Раз в месяц закрывают площадку вокруг храма Христа Спасителя, тогда нужно делать крюк и спускаться к реке. Иногда закрывают весь мост. Тогда нужно идти в обход по Большому Каменному мосту. На Красном Октябре нет аптеки. Местный магазин не продает сигареты, которые я курю. На Красном Октябре практически невозможно дешево поесть. Только полгода назад там появилось место, где можно купить большой стакан приличного кофе на вынос. Этим летом на Красный Октябрь закрыли въезд по выходным. То есть если ты засиделся с коллегами в баре в пятницу, машину можно поймать только у кинотеатра «Ударник». А на следующий день, если нужно на работу, нет никакой возможности поспать на полчаса подольше, потому что такси высадит тебя там же, проще уже доехать на метро. Тем более что такси по центру теперь стоит не 300 рублей, а 400. Хотя конечно, я буду скучать.

С «Дождем» я примерно 3,5 года. Изначально пришел на телеканал работать просто в службу информации, корреспондентом, готовить новости к эфиру. В первый день мне дали какое-то самое простое задание – написать заметку про елочные базары, в общем, скучную банальщину. Я и написал! Причем с какими-то дикими штампами из разряда «зеленая красавица» а-ля из школьной газеты. Несмотря на то, что я человек с опытом (работал на «Эхо Москвы», «Снобе» и тд), не умею я такое писать, другим занимался. Отправил, сижу, слышу крик из кабинета Зыгаря: «Какой кошмар! Кто это написал? Уволю!». Так я чуть не закончил свою работу в первый же день, благо удалось договориться с Мишей, убедить, что не моя эта тема была. Он дал мне другое задание: про то, как ВТБ покупал Банк Москвы, с тех пор занимаюсь экономикой и финансами.

Первое время на «Дожде», помню, очень сильно менялась направленность канала и его содержания. Сначала это были программы, которые просто приятно смотреть, затем канал стал новостным, что вызывало самый большой интерес у публики, именно сам альтернативный взгляд, отличавшийся от всех других каналов, притягивал к нам все большую аудиторию. Поменьше изменения происходят каждый день. Иногда даже хочется пожить в рутине. Мы хоть и пытаемся следовать какому-то сезонному графику, принятому в телепроизводстве, но это не вполне удается. Мы заканчиваем и начинаем какие-то передачи, когда нам кажется нужным, и это довольно сложно – вся эта невероятная гибкость. Зато позволяет нам следовать за аудиторией, а ей за нами, позволяет чутко и быстро реагировать на изменения в окружающем мире. Утомительно, конечно, когда не знаешь, чего ждать на следующий день, но работа такая.

Мне нравится работать в прямом эфире. Вообще прямой эфир – это и для зрителя кайф, и удобно для производства. Проще, чем записывать программу, потом монтировать ее – это долго. К тому же это по-настоящему, по-честному. У ведущего, кстати, возникает ощущение, что нет права на ошибку, это добавляет драйва, ответственности. Самые забавные истории про включения в прямой эфир, конечно же, со всяких митингов и мероприятий. Помню, на какой-то протестной акции в кадре меня снимала со столба полиция и пыталась запихнуть в автозак, я кричал, что нахожусь в прямом эфире, и они, кстати, тоже, и мир весь видит, что они творят. Оставили в покое в конечном итоге.

Строю ли я какие-то ожидания по поводу «Дождя»? Сейчас нет, его судьба и развитие всегда шли вразрез с моими ожиданиями. Множество раз я думал: «Все, это точно конец. Сейчас все рухнет окончательно». Но я был рад ошибаться: мы всегда выходили из сложного положения, да еще и с опытом, пониманием каких-то новых вещей. И в этот раз “Дождь” справится со всеми трудностями.