Люди большого города: настройщик Алексей Шубин

О музыке и дворовых ребятах

Я ходил в английскую спецшколу, а дорога к ней шла через хулиганский двор в Коптево. Утром я общался с детьми дипломатов, а днем и вечером гулял с дворовыми ребятами. Уживался и с теми, и с другими. Правда, до сих пор искривлена носовая перегородка — было дело, получил прямой удар ногой в нос. Музыка меня от улицы спасла: перед экзаменами в музыкальной школе мама очень наседала, и я плотно садился за фортепиано. 

О встрече с настройщиком Рихтера

Я учился в училище имени Ипполитова-Иванова по классу ударных, а к четвертому курсу заинтересовался фортепиано. Становиться пианистом было уже поздно, и я решил освоить инструмент изнутри. Я стал читать о происхождении фортепиано, о том, как инструмент устроен, как эволюционировал. Приставал ко всем настройщикам, которых встречал: мол, я хочу учиться, что вы можете посоветовать?

В 1995 году друзья услышали где-то, что существуют курсы настройщиков при фабрике «Заря». В тот момент я был стажером-ударником в Симфонической капелле под управлением Полянского. Однажды мы готовились к репетиции, расставляли инструменты, вдруг вижу: какой-то дедушка, настройщик, рояль тряпочкой протирает. Я подошел, попытался его разговорить: вот, собираюсь по вашей специальности на курсы идти. А он мне: «Ну сами подумайте, чему вы там за две недели можете научиться?» Он рассказал, что был в Японии, и там есть целая академия, где настройщики учатся много лет. А потом вдруг говорит: «Вы сходите на эти курсы, а потом приходите ко мне. Может быть, я вам чем-нибудь помогу».

Чуть позже мне в руки попала книга «В путешествии со Святославом Рихтером», и там была такая фраза: «В дороге Святослава Теофиловича с первого и до последнего дня сопровождал замечательный знаток инструментов Евгений Георгиевич Артамонов, настраивавший рояли, на которых предстояло играть Рихтеру, и попутно обучал в разных городах своих коллег». Я присмотрелся к фотографии: батюшки, это тот самый дедушка и есть! Естественно, после этих курсов я примчался к нему.

О сложных отношениях с музыкантами

Музыканты иногда не слишком уважительно к нам относятся, но, я считаю, зря. Если пианист, даже самый гениальный, сам музыку не пишет, то он, по сути, интерпретатор чужих произведений. Для меня рояль такое же произведение искусства, интерпретатором которого я становлюсь. От моей работы напрямую зависит звук всего концерта или записи.

Настройщик должен быть психологом. Музыканты перед концертом находятся в состоянии стресса. Твоя задача — дать им уверенность в том, что все пройдет хорошо. Бывает, за несколько минут до начала пианист выходит, пробует инструмент, говорит: «Знаете, что-то не то…» Иногда действительно находишь и подправляешь. А иногда видишь, что все объективно в порядке, но все равно достанешь механику, посмотришь, в руках подержишь что-нибудь — и обратно. Скажешь: «Попробуйте, пожалуйста», а он: «Да, вот сейчас хорошо». 

О сходстве инструментов с людьми

Я сравниваю инструменты с людьми: даже у близнецов отпечатки пальцев разные. Два инструмента, которые вышли с конвейера буквально друг за другом, тоже не будут совершенно одинаковыми.

Бывают очень легкие в работе инструменты, но чаще — какие-то призвуки, биения. Иногда, если случай не запущенный, достаточно буквально пары часов, чтобы привести инструмент в порядок. Но это редко, так как у нас не было никогда ни культуры производства, ни культуры сервиса. Как правило, люди ограничивались установкой баночки с водой внутрь пианино. Это такой русский предел сервисного обслуживания инструмента.

Когда человек звонит мне впервые, я первым делом всегда спрашиваю: «Вам срочно?..» Лист ожидания огромный, подолгу не получается выбираться к людям, просто времени не хватает. К счастью, чаще всего отвечают, что не срочно. Десять лет не настраивали — еще подождем.

О винтажных электромеханических инструментах

Винтажными электромеханическими инструментами — родес-пиано, электрическим пианино Вурлитцера, клавинетом, органом Хаммонда, электрическим роялем Yamaha CP-70/80 — я заинтересовался в 1998 году; тогда такой острой моды на них не было: только начиналось возвращение к живому звучанию. На тот момент их в России были единицы — в основном инструменты пылились по чердакам, по клубам культуры, по складам. Во время первых опытов работы с такими инструментами я пытался проводить какие-то параллели с пианино, но в основном опирался на интуицию. 

В 1982 году в СССР приезжал Чик Кориа, легендарный джазовый музыкант. Внутри родес-пиано, на котором он тогда играл в Доме композиторов, он оставил автограф — прямо на одной из деталей маркером написал. Этот самый инструмент спустя много лет попал ко мне на реставрацию. 

В 2011 году Кориа снова приехал к нам, у них был концерт с Гэри Бертоном в Международном доме музыки. Я готовил к концерту его рояль и перед выступлением привез ему ту самую деталь с автографом — он, конечно, в шоке был, расписался рядом еще раз и год указал. Деталь я поставил на место.