Леонид Десятников, композитор

Эдуард Беляев

— Премьера собственной оперы в Большом — такое, должно быть, висконтиевское чувство: съедутся горностаи, диадемы, соболя!

— Во-первых, я не отличу настоящую диадему от поддельной, а во-вторых, нет у меня висконтиевского чувства по отношению к оперным постановкам. Я впервые увидел оперу лет в одиннадцать — это был «Евгений Онегин» в Харьковском театре оперы и балета. Учительница взяла меня на вечерний спектакль. Уже тогда я смотрел на это критическим взором: обратил внимание, что на Татьяне Лариной и в сцене письма, и в заключительной сцене, после долгих лет, был один и тот же наряд. Это вызвало мое неудовольствие. В любом случае на премьере я диадем не жду: это всетаки представление на новой сцене, более-менее демократическое. Разве что люди из Думы придут, которые не дорюхали еще, что это безопасная вещь.

— Чего они к вам так прицепились? Я слышал, что депутат, который требовал снять Сорокина с постановки в Большом, либретто не читал.

— Какая-то идиотская история. Когда мы только начинали, кто-то из журналистов запустил информацию, что якобы это произведение основано на романе «Голубое сало». И по испорченному телефону как-то пошло. Я это многократно опровергал, но в воздухе эта информация осталась. Либретто абсолютно оригинальное, написанное специально к этому случаю, по-взрослому. Там же вообще не за что зацепиться! Там нет ни одного слова, которого дети не знают. Там не то что порнографии — там нет даже эротики. Есть слова — то, что называется просторечьем: например, слово «блин». Я его сам вставил в либретто, оно мне нужно было для связки.

— И все?

— Ну еще «паскуда». Но, по-моему, это неподцензурное выражение.

— У вас действуют клоны композиторов: не избежали соблазна стилизовать их арии?

— Смотря что понимать под стилизацией. Есть масса разнообразных приемов, чтобы обозначить стиль того или иного композитора. Все зависело только от моей прихоти. Но пародии там нет абсолютно — это не из ведомства Регины Дубовицкой. Это как бы высокое искусство.

— Регина — моя любимая женщина на телевидении.

— Ну да, ну да. Но «Дети Розенталя» не из общедоступного искусства.

— А что, собственно, плохого в пародии? Конан Дойл писал пародии на Диккенса.

— Слово «пародия» имеет отчетливо негативный оттенок, хотя так было не всегда. Во времена Баха словом «пародия» называлось прямое цитирование, в том числе автоцитирование. В какой-нибудь музыковедческой книжке можно прочесть, что у Баха были пародии: допустим, он написал концерт, а потом дословно повторил эту музыку в другом сочинении. В этом не было никакого смеха, это был технический прием.

— Этот технический прием называется ушлость. Бах же писал за деньги. А у вас с Большим был контракт?

— Я не мог позволить себе начать писать оперу без контракта — это просто нелепо.

— Долго пишется опера?

— Я быстро написал. Где-то за два года. Конечно, мне нужно было обеспечить свое существование, поскольку я не мог заниматься ничем другим в это время. Поэтому сначала был контракт; по его условиям я должен был представить на утверждение некий объем музыкального материала. После этого театр решал, продолжать ли финансирование…

— Вот-вот, давайте поподробнее.

— Я понял, вам интересно про деньги?

— Да, давайте про деньги.

— А мне вот не очень, потому что я-то уже все про это знаю.

— Они там помесячно платят или сразу?

— По этапам. Вот я заканчиваю так называемый клавир — это как графический эскиз, опера, изложенная для голосов и фортепиано, — получаю четверть. Потом — партитура для всех-всех инструментов. Выплачивается еще одна сумма. И так далее. Не волнуйтесь, театр рассчитался со мной.

— Это хорошо — честный театр!

— Театр честный и дико прозрачный, все в рублях. С этой стороны Госдума ни в коем случае не может иметь претензий.

— Как интересно! Одно дело — узнавать, на что жили Моцарт и Верди, по клочкам, из воспоминаний их современников, а другое — из первых рук.

— В основном я зарабатываю в кинематографе. У меня относительно высокие гонорары в кино. Еще я сотрудничаю со скрипачом Гидоном Кремером. Сделал ему множество транскрипций музыки Астора Пьяццоллы, некоторые из них довольно выдающиеся. Я написал для него несколько собственных сочинений, и они тоже были написаны под заказ. Одно сочинение заказал банк Credit Suisse, а другое — частная особа: богатая дама, большая поклонница Гидона. Последнее время все пишется по заказу, но не потому, что «Я пишу только по заказу!», а потому, что я работаю так медленно, что у меня нет возможности писать бесплатно. Как сказал Стравинский, «композитор пишет не для денег, но он нуждается в них так же, как и остальные люди». Это когда его упрекали в том, что он много берет. Я к тому же и не много беру. Другой замечательный человек — Тим Рот — сказал: «Я так много снимаюсь, потому что я дешевка». А артистка Барбра Стрейзанд почти не снимается. Потому что никто не может заплатить ей тех гонораров, которых она якобы стоит.

— Интересно мнение композитора, востребованного Большим, о современной музыке.

— Неиссякаемым источником вдохновения для меня является та музыка, которую слышу по телевизору, в маршрутных такси и у частных извозчиков.

— И кто за последнее время особо отличился?

— А они отличаются только по именам. Это же, в сущности, софт-порно. Вот вы смотрите порновидео, да? Вы выделяете кого-то из актеров, кого-то не очень. Вы зацикливаетесь на каких-то одних или других персонажах. Кого-то предпочитаете больше, кого-то меньше. Они постепенно становятся вашими родственниками. Вот эстрада — то же самое. А софт — потому что они не раздеваются, не доходят до конца. Это секс без консумации.

— А я вообще не понимаю: вот кому это надо — софт-порно?

— Тут я с вами соглашусь. Ни то ни се — среднее между симфонией и рэпом.