Лаз

Меньше всего в субботу утром хочется стоять в очереди. Тем не менее очереди по субботам собираются в самых разных концах Москвы — например, у входа в «Останкино», где толкутся желающие посидеть зрителем на съемках какого-нибудь ток-шоу, у остановки с бесплатными маршрутками в IKEA или у касс гипермаркета «Ашан». Самая же странная очередь каждую субботу возникает рядом с автобусной остановкой у деревни Новосьяново Домодедовского района. Она подлиннее остальных будет: бывает, в очереди набирается человек сто. И двигается она довольно медленно — часа по два люди ждут. Очень странная эта очередь: бетонный козырек остановки стоит в чистом поле, и видно, что никаких автобусов здесь отродясь не ходило.

Все ожидающие в непромокаемых комбинезонах, со спальниками в руках и рюкзаками на спине. Если бы не шахтерские фонарики на лбах, можно было бы подумать, что эти люди стоят за билетами в Крым в разгар сезона. Тут студенческие компании по 15—20 человек, молодые влюбленные пары, семьи с детьми 5—6 лет и собаками, мужчины-одиночки от 20 до 50. Почти все в этой очереди друг друга знают, кивают вновь прибывшим и начинают шептаться: «Куда, на сколько, какие планы? Как в прошлый раз?» Кто-то пытается втихую вклиниться вперед — на него шикают, кто-то уж слишком громко кричит — ему делают замечания, дети то и дело куда-то пропадают, кто-то медленно надирается. В овраге рядом гниет куча мусора, из которой торчат исключительно пакеты из «Ашана». Те, чья очередь подходит, натурально исчезают. Под козырьком остановки скрыта дыра, которая ведет в Сьянские каменоломни. В то же время из земли наружу вываливаются какие-то люди в грязи и пыли и быстро бегут — кто в кусты, кто в ближайший магазин. А потом снова встают в очередь под неодобрительные взгляды местных жителей и ловко спускаются в кромешную тьму. Они рвутся под землю, чтобы полностью поменять пейзаж и выпасть из ежедневной суеты. На глубине 10—15 м таится огромный подземный мир длиной в 27 км, где не важно, за Путина ты или за Зюганова, программист ты или банкир, навороченный у тебя мобильный телефон или так себе — под землей он все равно не работает. Там вообще все по-другому. Там сжимаются время и пространство. А если вдруг начнется приступ клаустрофобии, то придется искать помощи у Белого и Двуликой. Белый помогает тем, кто с почтением относится к этому миру. А если человек потерялся, то появляется Двуликая со свечой и доводит его до выхода. Когда тебе рассказывают, что всего в 15 минутах от Москвы есть гигантское подземелье, где все совсем наоборот и покой царит круглые сутки, хочется все бросить и немедленно залезть в эту дыру.

В среду вечером очередей у новосьяновской остановки нет: они собираются только по выходным. Надеваю каску, нацепляю фонарик и спускаюсь в дыру. Спускаюсь медленно и неуклюже, не доверяя скользким камням, за которые приходится цепляться. Спустившись, приходится ползти по довольно узкой расщелине, в грязной жиже, по битому стеклу. Иначе в этот мир не попасть. Метров 15 карабкаюсь в узком пространстве, проползая под недружелюбным камнем, готовым меня расплющить. Потом оказываюсь в какой-то галерее, где уже можно встать на ноги, но полностью выпрямиться пока нельзя — слишком низкие потолки. Взгляд падает на дорожный знак «Ведутся работы»: к человеку, ведущему работы, пририсованы рога, и под ним надпись «Welcome to hell».

Здесь свои правила общежития. На металлической табличке написано: «1. Запишитесь в журнале — кратко, разборчиво, цензурно. 2. Имейте при себе не менее двух источников света. 3. Сначала научитесь ходить сами, а потом водите других». Продолжение следует на табличке, висящей чуть подальше: «4. Делайте полезное для системы — уважайте труд других людей. 5. Ведите себя вежливо и корректно, не надо светить в глаза незнакомым людям и требовать водку. 6. Уважайте старших». На одном из камней разбросаны листы бумаги — это и есть журнал, где люди должны записывать информацию о том, когда они зашли и вышли из каменоломен. Так можно узнать, есть ли там еще кто-нибудь. Понять по этим мокрым листочкам можно немного: кто-то потерял красный фонарь и просит его вернуть, но не говорит куда, «11 чайников забросились», «5 выбросились живыми». Я слышала много историй, не зафиксированных в журнале. Дети после выпускного вечера пришли в каменоломни, один мальчик потерялся, так его и не нашли. Девушка, поссорившись с парнем, спустилась в дыру и исчезла. Юноша отбился от компании, остался без света и умер от холода.

Со мной проводник. Его порекомендовали как главного сталкера в этой интерзоне. Сталкера зовут Юра. Под землей, правда, выясняется, что последний раз в пещерах он был 8 лет назад. С нами его приятель Рома, бывший здесь однажды 5 лет назад. У Ромы карта, распечатанная из интернета и обновлявшаяся в последний раз 7 лет назад. Но это лучше, чем ничего. Пройдя всего пару поворотов, понимаю, что ни за что не найду дороги назад. На каждом перекрестке — 5 или 6 возможных вариантов продолжения пути. Хочется делать какие-нибудь знаки помадой на камне, чтобы не чувствовать себя совсем беспомощной, но помада осталась дома. О том, что в фонарике может сесть батарейка, лучше не думать. И еще очень не хочется встретить тут крыс. Мой фонарик, шарящий по полу, натыкается на солидное черное препятствие. Подойдя поближе, понимаю, что это не крыса, а человек — и он просто крепко спит.

Вроде бы чуть больше часа под землей, а сознание, видимо, от недостатка кислорода уже стало каким-то вязким и тягучим, а разговоры — странными. «Вот мои приятели рассказывали, они тут потерялись вдвоем, — говорит Рома, изо рта его идет пар. — Были в полной панике, потом один дотронулся другому до кончика носа, и они испытали оба оргазм в области мозга. А потом оба одновременно промочили штаны».

От сильнейшей влажности одежду можно выжимать, вилки ржавеют на глазах, спички расслаиваются. Влажность проступает на всех предметах, от нее першит в горле. Сколько мы тут времени — понять невозможно. Ни у кого из нас нет часов, а выключенные мобильные телефоны на дне непромокаемого мешка Юры. Мне кажется, что прошло часа полтора, проводник утверждает, что минут пятнадцать. Тут всегда так: кажется, прошел час, а прошло пять. Невозможно определить время, ведь всегда одинаково темно. И от этого за паникой приходит покой — здесь не надо никуда торопиться. Я прошу Юру сбавить темп. Понимаю, что может получиться так, что даже к утру мы отсюда не выберемся и я никуда не успею. Но здесь и сейчас это кажется совсем не важным. В теле появляется странная аморфность, на лице довольная улыбка, а мысль только одна: «Я где-то совсем в другом измерении!»

Никакой достоверной информации про Сьяны нет. Принято считать, что известняк в этих местах стали добывать еще в XIV веке для строительства белокаменной Москвы. Есть и другая точка зрения: говорят, появились каменоломни в начале XX века и якобы здесь проводились разработки для московского метро. Во время обороны Москвы тут был то ли партизанский штаб (доказательством этому является врезанная в камень большая железная дверь в центральном штреке), то ли военный госпиталь, то ли бомбоубежище. В каменоломнях вроде бы много лет от правосудия скрывался опасный преступник и, может, до сих пор скрывается. В 60—70-х здесь, кажется, устраивали антисоветские чтения, пели антисоветские песни, а местные власти вход в каменоломню не раз взрывали. Жители Новосьяново в свою очередь всегда побаивались, что из каменоломен под них сделают подкоп, и заливали вход бетоном. Но энтузиасты все обратно откапывали.

Сквозь путаницу подземных коридоров, по непроходимым, казалось бы, галереям, просачиваясь в какие-то щели, наша ползучая колонна с грехом пополам добирается до грота, на стене которого выдолблено: «Таверна „Три поросенка“». Там стоит большой деревянный стол, собранный уже на месте из притащенных досок, скамейки, рулон туалетной бумаги; на полу валяются несколько бутылок водки и пива; в ржавых подсвечниках догорают свечи. Здесь явно совсем недавно кто-то был.

От свечей в гроте образуется дымовая завеса. Поэтому когда в проеме вырисовывается чья-то фигура, кажется, человек не стоит, а висит в воздухе. Фигура представляется Владимиром и оказывается 23-летним блондином с длинным хвостом. Он рассказывает, что уже 5 лет ходит сюда минимум 2 раза в месяц. «У меня сидячая работа, я инженер, а тут очень хорошая нагрузка на организм. Мне нравится куда-то залезть, а потом часами выбираться».

Мы просим Владимира проводить нас к местной достопримечательности под названием Аристарх, которую уже час найти не можем. Он ведет нас за собой и ориентируется без карты. Я же рассматриваю карту: она, пожалуй, интереснее, чем подземелье. Карта похожа на запутанную cхему пещер Морийского царства. Вот только названия у гротов и штреков совсем не толкиеновские. «Названия идут годов с 20-х, — говорит Владимир. — Кто-то что-то открывал и тут же писал название на камнях. Все это результат фантазии людей». Здесь есть гроты Эллочка, Жопа, Х…, Морковка, грот 400-летия Ильича, Чекист, Любовь, Пенис, грот Хмыря, грот Маленький Мук, грот Мужика, улица Роз, Киевская, Центральная. Катакомбы украшены притащенными со всей Москвы табличками с названиями улиц, с номерами и описаниями рейсов троллейбусов и автобусов (756, «ст. Бирюлево-Тов. — метро „Царицыно“»; 65, «метро „Сокол“ — Серебряный Бор») и дорожными знаками; есть также табличка с расписанием работы магазина № 18. В гроте Мужской монастырь на стенах грозные обращения: «Бабы — паскуды». Неподалеку надпись — «Будут новые сутки». В одном уютном гротике висит трогательная черная занавеска с блестящими звездочками. Есть тут памятник спелеологу — камень с надписью «Имя твое неизвестно, подвиг твой в веках». И странная инсталляция: на остовах двух ржавых кроватей болтается растяжка партии «Родина».

Владимир подтверждает мое предположение о том, что мы довольно долго ходили кругами. Оказывается, все главные штреки в каменоломне закольцованы, потому что лошади с телегами, груженными известняком, не могли развернуться в этих узких проходах, вот и ходили кругами. Поэтому, как и в любом порядочном лабиринте, здесь можно пользоваться правилом правой или левой руки, то есть идти только налево или всегда направо. Но правило не всегда работает, потому что некоторые ходы в Сьянах так засыпаны, что их не видно. Вообще штреки в каменоломнях изначально были высотой 4 метра, но земля оседает, частенько случаются обвалы, поэтому и приходится тут то ползти, то идти согнувшись в три погибели. Дальние части каменоломен прозвали «штреками смерти» — там обвалы происходят чуть ли не каждый день. Над головой в этих штреках висят большие квадратные камни, «чемоданчики» или «телевизоры», и держатся непонятно на чем. Раз чихнешь — они падают. Так как земля оседает, существует опасение, что деревня Новосьяново рано или поздно сползет в каменоломню. Говорят, что администрация Домодедовского района периодически принимает решение засыпать все 27 км Сьян. Они начинают считать, во сколько это обойдется, и понимают, что дешевле будет пустить деревню под экскаватор и построить ее в другом месте.

Аристарх оказывается вовсе не человеческим скелетом, которым меня пугали, а чучелом, одетым в фашистскую форму и набитым папье-маше. Владимир говорит, что Аристарх — хозяин системы, ему надо оставлять сигареты и мелкие деньги. «Ну чего, перекурим?» — Юра сослепу бьется головой о выступающий камень и садится передохнуть. Юра из тех, кто в середине 90-х в Сьянах практически жил. «Мы тут ставили примус, а в него палки с благовониями, все было в дыму. Устраивали дискотеки, приносили магнитофоны, выпивку. Были даже такие темы: с утра прыгали с парашютом, а вечером забирались в каменоломни — с небес под землю». Люди приходили на несколько дней, со спальниками и пенками, укладывались в ряд, жались друг к другу и так грелись. С тех пор у знатных старожилов этих мест здесь остались гроты квартирного типа — с полочками, люстрами, коврами и кроватями, столами и стульями. Кто-то даже ванну сюда протащил. С туалетами, правда, беда. Когда люди постоянно стоят на одном месте, они приспосабливают какой-то штрек или грот под туалет, но это малоприятно. В идеале считается, что в туалет надо выбираться на улицу, но это утопия, когда находишься в километре от выхода. Зато с водой здесь все в порядке — в некоторых гротах оборудованы так называемые водокапы: вода, пройдя через слои земли, отлично отфильтровывается и капает с потолка в притащенные сюда детские ванночки.

Когда никто не говорит и не двигается, тишина такая, что закладывает уши. Мы выключаем фонари. В кромешной тьме Владимир рассказывает сьяновские легенды. Хранитель Белый — это какой-то хороший человек, который здесь умер: то ли он в Сьянах скрывался, то ли его приковали. Теперь тут наводит порядок его дух в белом комбинезоне. С ним на пару работает Двуликая. Давным-давно в Новосьяново один богатый человек полюбил простую девушку, у которой был жених из деревенских. Богач велел приковать жениха в самом дальнем конце пещеры. Девушка об этом узнала, нашла жениха, и они оба в каменоломне умерли. С тех пор Двуликая выводит отсюда потерявшихся. Уже у выхода девушка поворачивается, и вместо красивого лица человек видит черепушку и умирает от разрыва сердца. А так как люди действительно умирали в каменоломнях от разрыва сердца, то легенда эта очень популярна.

От этих пионерлагерных историй становится очень уютно. Над землей, даже в самом тихом месте, не бывает такой абсолютной тишины. И темнота тут совсем другая, настоящая. Я открываю и закрываю глаза и понимаю, что разницы никакой.

«Однажды по пьяной лавочке я тут прыгнул, ударился головой о камень, разбил фонарь и потерял сознание, — рассказывает Владимир. — Когда пришел в себя, попытался куда-то ползти. Полз часа четыре, но когда меня нашли, то сказали, что прошло двое суток. Мне уже казалось, что я мог видеть в темноте, что свет проходил через какието щели. Страшно не было совсем. Крыс тогда не было».

Я совсем забыла про крыс — их я боялась больше всего. Я включаю фонарь, но Владимир меня огорчает: «У крыс, их в последнее время стало много, есть глаза. В принципе, они ими не видят, но световые волны доставляют им неприятные ощущения, и они могут броситься. Поэтому фонарик тут не спасет. Но это не больно. Я однажды спал, и крыса забралась мне на голову. Я подумал, что это рука соседа, и отбросил ее. Крыса со свистом улетела».

Раньше никаких крыс здесь не было. Раньше здесь все жили душа в душу, вместе следили за порядком в пещере, если мусорили, то тут же за собой убирали. В 1998 году некто Kostya Kosov выложил в интернете карту Сьян, за что был проклят спелеологами. С тех пор его след тут простыл. Но с тех пор под землей набирается одновременно до 300 человек, а к лазу в каменоломни выстраивается очередь. Внутри пещер горы мусора, которым питаются крысы. Спустившись внутрь, люди не идут прогулочным шагом, восхищаясь подземным миром, а несутся, как на конечной остановке автобуса, распихивая друг друга, чтобы занять места. Бегут, чтобы застолбить за собой свободный грот: тут надо спешить, а то можно остаться с носом, и ночевать придется поперек штрека. И только самые главные старожилы никуда не бегут: за ними, как за инвалидами в автобусах, закреплены свои уголки. Если они обнаружат там незнакомцев, то могут их попросить.

В очереди бок о бок стоят люди из двух ненавидящих друг друга лагерей — любители пещер спелеологи, в народе спелеалики, которые приходят сюда побродить по лабиринту, потеряться и найтись, откопать новые штреки и гроты, ну и выпить немного пива, и алкоспелеалики, которые добредают до ближайшего грота, садятся и пьют до тех пор, пока на месте не уснут. На каждом перекрестке впотьмах выпивают человек по двадцать. Говорят, что это несильно отличается от сборищ на Манежной площади. Люди приходят в катакомбы, чтобы сменить обстановку, но настойчиво тащат ее за собой. Отмечают тут дни рождения и Новый год: собираются большими компаниями, протаскивают елку и вешают ее вверх ногами (считается, что подземный мир — зеркальное отражение надземного), режут салатики, разливают шампанское, гуляют свадьбы, даже устраивают корпоративные вечеринки. «Однажды приехала целая контора, — рассказывает Владимир, — люди, которые в обычной жизни ходят в пиджаках и галстуках, человек 30». Я начинаю возвращаться с небес на землю. Цивилизация в худших ее проявлениях доползла и до этого подземелья. Зачем спускаться под землю, чтобы на каждом перекрестке сталкиваться с людьми? Проще пойти в парк погулять: там спокойнее и воздух посвежее.

Тут Владимир нас тихо так бросил, растворился где-то в темноте. Потянуло свежим воздухом — и стало понятно, что выход рядом. Мы вылезли наружу. Наверху к тому времени было почти так же темно, как и под землей. С холма к дырке сползали три огонька. Рай оказался адом — а чего еще ждать от подземелья?

Под Москвой есть еще 18 каменоломен. У каждой свои старожилы, которые хранят карты пещер в строгом секрете. Говорят, в тех местах тишина и покой — может, там и стоит искать рай. А вообще любой спуск под землю — это репетиция попадания в ад. И если Сьяны хоть чуть-чуть на ад похожи, то не так уж там и плохо. Тепло, темно и крысы не кусают.

Фотографии: Ирина Ржевская