Культ и килт

Только потом я узнала, что в Эдинбург ездят завсегдатаи театральных фестивалей, богатые любители ласковых и спокойных развлечений. Такие берут билет невиданной цены на Шотландский экспресс и нежатся в бархатных купе, заказывая у проводников, всяк из которых непременно в килте, то виски, то воду, а то отменно пропеченный пудинг хаггис. Но я ехала в тот Эдинбург, которого теперь уже не сыщешь на карте.

Начало девяностых в Москве было невероятным — клубы вырастали прямо откуда-то из-под земли, как галлюциногенные грибы в лесочке под Питером. Девушки стали как-то броско и интересно одеваться. В большую моду вошел писатель Ирвин Уэлш. Тарантино снял уже «Pulp Fiction», и мы воспели ему положенную осанну; вошли во вкус и с нетерпением ждали чего-то новенького. Ожидания оправдались: в кумиры триумфально прорвался Дэнни Бойл. Он снял «Трэйнспоттинг», и жизнь наша круто переменилась. Казалось, что даже в песне к фильму Underworld во всех этих «laga-laga-laga» зашифрован глубинный смысл. На деле вся эта дребедень значит «пиво-пиво-пиво» на кокни. Плевать. Все равно в городе Эдинбурге, столице Шотландии, самая жизнь. Можно ничего не делать, стрелять собакам в зад из духового ружья, лежать на насыпи и суженными зрачками наблюдать, как проплывают мимо вагонные окна. Дружба стала цениться еще больше. Употребление тяжелых наркотиков приобрело какой-то, прости господи, культовый статус. Мы даже пытались разговаривать сквозь зубы, как Красавчик. Некоторые осмеливались драться в пабе при «Айриш Хаус», как это делал Бегби. Выучили сложное имя Юэна МакГрегора: особенно смелые передрали всю свою жизнь с Рентона. Часть из них потом попала в больницу с диагнозом «передоз». И вот тогда я решила поехать в Шотландию, чтобы своими глазами увидеть, что же такого особенного там творится.

Путь мой был прост, и лежал он через Лондон. Я рассчитывала скоротать пару недель у своей приятельницы Алены, дочери мелкого банкира и крупного зубного врача, променявшей относительно сытое существование в Москве на сомнительную участь преподавательницы пения где-то в Ислингтоне. Но общаться с ней было невыносимо: она не ходила на вечеринки (потому что дорого) и не знакомилась на улице (потому что опасно). Скукотища, одним словом, — и я, промучившись с Аленой дня четыре, отправилась на вокзал Паддингтон, где тогда — да и сейчас, наверное, — в маленькой будочке продавали билеты на ночной автобус до Эдинбурга. С пересадкой в Глазго. Тем, кому еще не было двадцати пяти лет, транспортную бумажку выдавали за полцены. Двадцати пяти мне не было — увольте, только исполнилось двадцать. Ночной автобус в Эдинбург был и остается развлечением особого порядка. Не для слабонервных. Едут пьяные шотландцы, бывшие в Лондоне на заработках. Многие обряжены в килты — если напротив в кресле, не дай бог, сидит юная девица, то на ухабах такой парень в юбке непременно эту самую юбку задирает. Я своими глазами видела — под килтами шотландцы не носят ровнехонько ни-че-го. Однако там много пили, в этом автобусе: засаживали Johnnie Walker (самый дешевый, с красной этикеткой) прямо из горла. Пели «Дилайлу». Курили какую-то муть. Не знаю, как справилась бы со всем этим делом, если б не попутчица по имени Хизер — медсестра, ассистентка на операциях по части головного мозга, чей парень работал обходчиком путей в лондонском метро и продавал изредка пассажирам кокаин. В Эдинбург я прибыла под утро. И тут же вместе с Хизер отправилась в привокзальный паб. Сразу стало понятно, что местные жители всеми силами пытаются справиться с громкой славой, навязанной им Дэнни Бойлом слегка помимо их воли: за столиками сидели те, кто явно еще не окончил школу, и те, кому давно пора было на пенсию. Громко матерились. Показывали, что им по колено любой водоем. Дым висел не одним, а сотней слоев. Громко вопил Джарвис Кокер. Рядом с нами притулились парни из Лихтенштейна; их город никто и не думал прославлять, из него бойкую столицу развлечений сделать не смог бы и Тарантино. Лихтенштейнцы озирались по сторонам, неумело сворачивали джойнты и ждали, когда в грязное заведение заявится Юэн МакГрегор — естественно, в обнимку с Робертом Карлайлом и Джонни Ли Миллером. Но никто из троицы так и не показался. Хотя, как мне теперь вспоминается, погожим деньком на Royal Mile, то бишь улице Королевская Миля, я этого Роберта Карлайла разок встретила.

Что поражает в Эдинбурге больше всего, так это архитектура. Кажется, что даже домишки в предместьях тужатся быть похожими на самую центральную из достопримечательностей — Эдинбургский замок. В замках, замчиках и замчишках расположено абсолютно все — от магазинов до прачечных самообслуживания, где рядком фырчат ландроматы. После пяти порций виски White Horse кажется, что даже стиральные машины шумят с шотландским акцентом. Поначалу трудно понять, что говорят аборигены — все эти Патрики, Ребекки, Грейс и Ангусы. Как на подбор, жители Эдинбурга удивительно приветливы: спроси их дорогу к Принцесс-стрит, и они моментально пойдут с тобой — просто так, за компанию. И в Новый год Эдинбург, озаренный хлопушечными взрывами и разноцветной иллюминацией, прямо-таки распирает от дружелюбных толп, где туристы из Германии, Малайзии и, например, Румынии радостно смешиваются с урожденными эдинбуржцами. И все это человечье месиво с песнями и плясками перемещается из одного паба в другой, из второй харчевни — в третью. Самые лучшие питейные заведения располагаются на Холироуд; поесть национального, печеного, острого и донельзя мясного можно на упомянутых Ройал-Майл и Принцесс-стрит. Там же притулились многочисленные отели и «гестхаусы» — в моем за конторкой с привешенными к стенке латунными ключами сидел некто Терренс, всерьез считавший меня коммунисткой: едва я открывала дверь, возвращаясь после попойки домой, Терренс взметывал кверху кулак и громко кричал: «Рот фронт!» Из-за этого десять австралиек, с которыми я делила напичканную двухэтажными кроватями комнату, относились ко мне с подозрением. Хотя, вероятно, им не нравилось и то, что в комнату я вваливалась исключительно под утро и исключительно ползком — ни один организм не в состоянии справиться с таким количеством шотландского виски. Твою мать! В любой распивочной выстроена батарея из бутылок двадцати эдак сортов. Не попробовать их все было просто позорно. Зато после многодневной тренировки в ночной автобус до Лондона заходишь как к себе домой. Уже плевать на задорных шотландцев, задирающих килты. Курсирующую между креслами бутылку — на этот раз White & McKaibe — прибираешь себе. И как-то для себя самой незаметно принимаешься во всю глотку орать «Дилайлу». И хоть мне так и не удалось понаблюдать за поездами, сузив предварительно зрачки, я знаю точно: в Эдинбурге полно всякого на любой вкус, и, отправившись сюда с любой целью, время скоротаешь отменно. Кстати, с той самой медсестрой Хизер мы переписываемся до сих пор. Она говорит, в Эдинбурге все по-старому.