Куда ты катишься

иллюстрация: Маша Краснова-Шабаева

Все вернулось: блистательный рыцарь Доренко, сливы и накаты, разговоры про политику. Стало даже популярным подсчитывать, где именно мы сейчас находимся: премьер Путин — это 2000 год, битва Доренко с Лужковым — это 1999-й, значит, впереди у нас возвращение Степашина, золотой век газеты «Сегодня» и чеченская война. Крутятся стрелки, оживают мертвецы, политика становится чистой магией.

Когда-то, в сходный момент шаткости и неуверенности, самым подходящим языком для описания реальности стал фельетонный язык, придуманный Максимом Соколовым, — с цитатами на латыни и немецком, которые никто не трудил­ся переводить. Но сейчас этот язык уже неактуален, и нужен новый. Сама фигура Ю.М.Лужкова подсказывает нам выбор. Политология и политаналитика могут возродиться, если воспользуются православной символикой, календарем народных праздников и сказочной метафизикой примет и обрядов — короче, стилистикой отрывного календаря и газеты «6 соток».

Отношения Лужкова с Кремлем, его взгляды, связь с «башнями» — все это не важно. А важно, что он похож на яблоко, а его кепка — на блин. Главная функция мэра — его округлость, покатость. Мэр кругл, кругла его супруга (а символ компании «Интеко» — приплюснутый шар) — и Москва кругла тоже. Лужков вообще соразмерен Москве, которая всегда выбирала себе округлых градоначальников — от Гавриила Попова до дореволюционных генерал-губернаторов. ­Свойство мэра — кататься (как сыр в масле) по московскому блюдцу. Он от бабушки ушел, и от Дедушки (Ельцина Б.Н.) ушел, и от волка (Грызлов?) ушел, а от тебя, дирекция правового вещания НТВ, и подавно уйдет — готовиться к тому, чтобы уйти от медведя.

Как правильно толковать политбиографию мэра? Лужков был назначен 6 июня 1992 года, и все его последующие переизбрания приходятся либо на Петров пост (июнь 1996-го и 2007-го), либо на Рождественский (декабрь 1999-го и 2003-го). Для Москвы это периоды благоприятные, жизнерадостные, мэру очень подходящие — на Петров пост, например, нужно копить урожай («июнь-скопидом»), это время скряг и крепких хозяйственников, декабрь же — время чиновников: в декабре появлялись все проекты российских конституций и учреждены главные царские ордена.

И, напротив, самый тревожный месяц для мэра — это август, омраченный тремя Спасами: Медовым, Яблочным и Ореховым. Как раз в канун Медового Спаса Лужков принимает самоубийственное решение спасать московских пчел, чтобы уберечь первые соты, которые на этот праздник принято крестить. Яблочный — самый для него опасный: это праздник, когда яблоки рвут. Ореховый довершает картину: градоначальник — крепкий орешек, но на Ореховый Спас орехи опять-таки принято грызть.

Пик же неприятностей мэра приходится на 11 сентября, когда начался массированный теленакат, — в церковном календаре это День усекновения главы Иоанна Предтечи, когда «нельзя ни пить, ни веселиться, а главное, ни есть ничего круглого, картофеля или яблок, что могло бы напомнить о голове Предтечи» (цит. по книге Андрея Балдина «Московские праздные дни»). Также в этот опасный день ни в коем случае нельзя танцевать — чтобы не напомнить о танце Саломеи, после которого ей принесли на блюде голову пророка. Современный политтехнолог устроил бы под окнами мэрии не День гнева, а День танца — и голова скатилась бы в руки Саломеи (Юлии Латыниной? похожа).

Соответственно, дальнейшая судьба мэра будет зависеть от того, переживет ли он тревожное время осенней страды, дотянет ли до благоприятных ему зимних месяцев, а в идеале — до Масленицы, когда по всему городу начнут печь обереги-блины (они же кепки). Съедая кусочек блина, москвич как бы съедает частицу тела Лужкова — и до следующего августа мэр может быть спокоен.

Андрей Колесников, штудирующий святцы; политолог Орешкин, гадающий на березовом венике; Михаил Леонтьев с месяцесловом — только так мир большой политики может снова обрести кредит доверия. «Сильна роса на Ивана — к урожаю огурцов» — что может быть точнее? Огурцы — не врут.