Кто пойдет за Клинским?

Иллюстрация: Маша Краснова-Шабаева

Этот идиотически-бодрый слоган-вопрос, пришедший к нам, как и многое другое, что составляет основу повседневного речевого репертуара среднестатистического горожанина, из телерекламы, повис в воздухе, стал риторическим. Идти за «Клинским» по-прежнему найдется кому, но совершенно незачем. Явленная нам все той же телерекламой неестественно возбужденная тусовка, с пивными бутылками в руках приплясывающая в такт музыке сфер на фоне городского пейзажа, рассеялась и разбрелась по темным углам под угрозой милицейской облавы.

Все. Нельзя. На улице нельзя. На вокзальной скамейке — тоже. Бледным от явных и тайных злоупотреблений барышням, сидящим в вагоне метро напротив тебя и помахивающим пивными банками в такт своим наушникам, в праве на существование решительно отказано. Сиди, подруга, верти головой, шевели губами, мечтай о чем-то своем, несбыточном, но насчет пива — все, извини. А без этой структурообразующей банки, между прочим, рушится вся и без того ненадежная конструкция. Я уж не буду говорить — картина мира. Хотя, в общем-то, рушится и она. Или представьте себе, что в том же вагоне сидят двое юношей. Они разговаривают, до вас доносятся незлобивые матюжки и часто повторяемое слово «короче». На полу перед каждым из них располагается открытая пивная бутылка. Они сейчас выйдут, а бутылки останутся. А теперь проведите мысленный эксперимент: молодых людей оставьте, а бутылки удалите. Ничего не получится: вся картинка развеется, как сигаретный дымок. Гуманитарная, между прочим, катастрофа.

Это к тому, что 8 мая сего года произошло событие, столь же судьбоносное, сколь и незамеченное невооруженным глазом, что, впрочем, часто происходит с событиями именно судьбоносными. А 8 мая между тем вступил в силу закон, ограничивающий продажу и употребление пива. В соответствии с ним пить пиво и прочие слабоалкогольные напитки в Москве теперь запрещено во всех общественных местах: на улицах, пляжах, в скверах, парках, общественном транспорте, а также в «зрелищных организациях».

Убогий, но складный потребительский рай, созданный усилиями лавинообразно множащихся пивных королей и рекламных клипмейкеров, может рухнуть в одночасье. Будем теперь пить за углом, в заповедной песочнице, в аммиачных парах подворотни. То есть там тоже нельзя, но что вы предлагаете — не пить вообще, что ли?

Да отчего же не пить? Пить, разумеется. Главное, не менять своих привычек. Мало ли что они нам тут напридумывают. Я горд за своих соотечественников. Они не склонны поддаваться панике. Они не боятся быть оштрафованными «на сумму от 3 до 5 минимальных размеров оплаты труда». А если по-русски, то выпитая в неположенном месте бутылка пива может обойтись вам рублей в пятьсот. Ну в реальности чуть дешевле: в милиции тоже живые люди.

Нет, не боятся. Я пишу эти строки, сидя у окна, выходящего на Тверской бульвар. Вот они, дорогие мои москвичи, идут врозь и парами, и у каждого третьего пивная бутылка в руке. И дело тут не только в том, что люди уже не боятся вообще ничего, но и в том, что грозного этого закона никто попросту не заметил.

Хорошо, кстати, что не заметил, ибо в противном случае реакция была бы исключительно обратной — такая уж у нас национальная особенность. Я помню, как в начале горбачевской «трезвости» сидел я в одной компании, где обсуждали «текущий вопрос». Ну и выпивали, естественно. Один из присутствующих, человек, до этого не пивший никогда и ничего, вдруг сказал: «Налейте, что ли, и мне. Что я, конформист, что ли?»

Закон нам не указ, а указ не закон. Хотя есть в этом законе и свои положительные стороны. Например, материальное положение отдельно взятых милиционеров чуть улучшится. Но зато оно ухудшится у собирающих пустые бутылки бабушек.

И что-то (не жизненный ли опыт) все время мешает нам принять как истину, что городские власти неустанно думают о нас и о нашем с вами здоровье, как физическом, так и моральном.

Кстати, о здоровье. Именно 8 мая я имел удовольствие наблюдать из окна своего дома такую мирную картину. Во дворе собрались в кружок штук шесть мужиков с пластиковыми стаканчиками в руках. Они были оживлены и предпраздничны. И все более или менее одинаковы на вид. Один из них, впрочем, выделялся из общей массы. Поверх пиджака на нем был надет огромный картонный щит, вернее два щита — спереди и сзади. На щитах располагалась реклама не чего-нибудь, а оздоровительного центра. Фитнес, сауна, солярий, массажный кабинет, еще что-то сугубо оздоровительное. Человек-реклама, в отличие от своих товарищей, был при деле, он был на работе, и он всем своим обликом пропагандировал здоровый образ жизни, что никак не мешало ему участвовать в общем развеселом распитии. Нет, чуть-чуть все же мешало: руки были не так свободны, как у остальных, поэтому и стаканчиком своим он распоряжался не так лихо, как его товарищи. Бутылка, из которой пополнялись стаканчики, была явно не пивной, ибо была откровенно водочной. Что и правильно, и законопослушно, и патриотично: пиво-то нельзя уже.